Существование в наших запасниках "перемещенных ценностей" для профессионалов никогда не было тайной, но факт этот всегда отрицался. Сегодня ситуация все время меняется.
В своей речи на пресс-конференции г-жа Антонова отрицала очевидное — то, что поспешное открытие выставки, из осторожности отложенной на неопределенный срок в октябре прошлого года, связано с широко разрекламированным подобным же вернисажем в Эрмитаже, намеченным на 30 марта. Она промолчала и о том, что отсутствие каталога (он обещан, но позднее) делает выставку событием не столько научным, сколько парадно-репрезентативным. Она смягчила обвинения по поводу того, что картины много лет никто не видел, объяснив: запасники любого музея закрыты. Неловко возражать, что дело не в недоступности работ, но в информационной блокаде вокруг них.
Директор ГМИИ, как и сам музей, конечно, не ответственны за это и другие безобразия советской власти. Но интересно, что г-жа Антонова по-прежнему собирается "меняться вместе со страной", то есть поддерживать власть во всех ее начинаниях, не соблазняясь возможностью занять дистанцированную или критическую позицию по отношению к ней. Именно эта способность быть чуткой к веяниям времени и позитивно относиться к ним обеспечила г-же Антоновой беспрецедентное долголетие на посту директора ГМИИ, и именно эта способность делает таким важным все, что произносится ею сегодня. После речи г-жи Антоновой стало ясно, что можно говорить о новой позиции России в вопросе о реституции — о логике силы, о логике владения произведениями de facto. Красноречиво прежде всего название выставки — "Дважды спасенные". Истинная правда, что в государственных руках произведения сохранились лучше, чем в частных, и были хорошо отреставрированы. Музейные работники делали свое дело хорошо. Однако когда взятие ценностей в плен однозначно интерпретируется как их спасение, такое изменение терминов закономерно приводит западных партнеров в состояние шока: от самозащиты и нерешительных извинений российская сторона, похоже, перешла к наступательному самооправданию.
Ни для кого уже не секрет, что мы являемся сейчас свидетелями попыток реконструкции идеологии "сильной державы". Строятся монументы новой государственности — и никого не удивит, если по соседству с Храмом Христа Спасителя будет музей спасенных военных трофеев. Во всяком случае, есть основания полагать, что закон "О праве собственности на произведения, перемещенные...", принятие которого ожидается, не станет законом о возвращении этих произведений. Не исключен, впрочем, и вариант, что часть вещей будет репатриирована в счет российских долгов — однако долгожданного "признания факта" так и не произойдет.
Недоверие, которое питают к России ее партнеры по реституции, коренится не в поступках, совершенных пятьдесят лет назад, а в современной их интерпретации российской стороной. В известном смысле Запад ждет от России не столько действий, сколько объяснений; Русь же, как обычно, не дает ответа. Сама внезапность выставки в ГМИИ (о ней не было известно заранее ни одному из иностранных информагентств), для Запада есть скорее пугающий симптом, чем приятный сюрприз. Пугает не способность захватить трофей (с кем не бывает), а нежелание это признать — и вообще возможность любых дальнейших неожиданностей.
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ