Развитие отношений между Россией и Южной Кореей будет во многом зависеть от ситуации на Корейском полуострове. А она, в свою очередь, от того, состоятся ли реформы в Северной Корее. Возможны ли они? На этот вопрос "Ъ" попросил ответить ученых: Александра Воронцова из московского Института востоковедения РАН, и Андрея Ланькова из сеульского университета "Кукмин".
Александр Воронцов: реформы в КНДР неизбежны
Сомневающиеся в возможности реформ в Северной Корее в пользу своей точки зрения обычно приводят следующие аргументы. Во-первых, северокорейская элита понимает, что реформы и открытие страны внешнему миру, ведущие к брожению умов в этом закрытом обществе, таят смертельную угрозу самому существованию режима, поэтому Ким Чен Ир никогда на них не пойдет. Во-вторых, реформ не допустят играющие важную роль в стране военные. В-третьих, реформы не начнутся, потому что они так и не начались в течение 10 лет называемой "солнечной" политики примирения и сотрудничества с Пхеньяном, проводившейся двумя предшествующими левоцентристскими правительствами в Сеуле.
Однако оптимисты утверждают: в Пхеньяне хорошо понимают, что без реформ и модернизации КНДР ожидает коллапс. И первый, кто это понимает лучше других и, по сути, является главным реформатором,— сам Ким Чен Ир. В пользу этого говорят многие факты: скрупулезное многолетнее изучение им опыта экономических реформ в других странах, прежде всего, в Китае, Вьетнаме и России, начало официальной программы широкомасштабных реформ в июле 2002 года, постепенное, но поступательное продвижение по пути их реализации, и многое другое.
Стоит отметить, что и военные у власти — это не всегда зло. Можно вспомнить модернизаторские успехи военных правительств в Турции и Чили, да и "экономическое чудо" в самой Южной Корее, сотворенное в период правления авторитарных генералов. Что же касается недостаточно быстрых темпов реформ в КНДР, то тут можно привести опыт Германии, где Бонн, инициировав "восточную политику" в отношении ГДР, терпеливо ждал результатов не десять, а тридцать лет и дождался-таки. Кроме того, за восемь лет реформ в КНДР произошли разительные изменения. Ушли в прошлое уравниловка в оплате труда и многие административные ограничения в хозяйственной сфере; запрещенные долгое время рынки множатся и процветают; не связанная с госсектором экономическая активность граждан разрешена и достаточно широко развивается; появились и стали популярными, особенно среди молодежи, интернет-кафе, мобильные телефоны и т. д.; в стопроцентно атеистической стране религия стала легальным и уважаемым институтом.
Еще 8-10 лет назад такое было немыслимо в стране, не менявшейся 40 лет. Другое дело, что многих на Западе и в Сеуле темпы перемен не устраивают. Не секрет, что определенные круги там хотели бы увидеть и коллапс, и смену режима в Северной Корее. Но ожидать большей быстроты реформ в Северной Корее — просто нереалистично. Сами же северокорейские власти утверждают, что реформы в КНДР будут развиваться, но осторожно и постепенно, чтобы исключить риск спровоцировать резкие диспропорции и потрясения. В Пхеньяне любят повторять: "Мы страна маленькая и, в отличие от России и Китая, не имеем права даже на одну ошибку".
Реформы в КНДР невозможны без помощи со стороны Москвы и Сеула. Опыт успешных глубоких экономических реформ в Китае и Вьетнаме, которые часто ставят в пример Пхеньяну, указывает на неоспоримую реальность: обе страны приступили к реформам только тогда, когда убедились в отсутствии внешней угрозы их национальной безопасности и наличии международной обстановки, благоприятствующей началу серьезных внутренних изменений.
В случае с Северной Кореей такую позитивную внешнюю обстановку еще предстоит создать. Это и есть политика "вовлечения" — engagement. Именно такой подход с начала нынешнего века и пытались проводить в отношении КНДР Россия и Республика Корея, а также КНР, страны ЕС и многие другие. Но не США, которые в первые семь лет (до начала 2007 года) деятельности администрации Джорджа Буша осуществляли конфронтационный курс, направленный на "смену режима" в Пхеньяне. В значительной мере этими обстоятельствами и объясняется то, что реформы в КНДР шли не так решительно, как могли бы, с определенными задержками и даже движением вспять в определенных секторах.
Объективно позитивную основу для продуктивного взаимодействия Москвы и Сеула в деле поддержки реформ в Северной Корее обеспечивает тот фактор, что нынешний президент РК Ли Мен Бак, представляющий консервативную партию Великой страны, при определенном пересмотре наследия предшествующих левоцентристских президентов Ким Дэ Чжуна и Но Му Хена в сфере межкорейских отношений тем не менее официально не отказался от курса на "вовлечение" и развитие сотрудничества с соотечественниками на Севере. Правда, некоторые новации администрации Ли Мен Бака оказали негативное влияние на нынешнее состояние межкорейских отношений. Вместе с тем в программе президента Ли Мен Бака содержится немало смелых идей, касающихся развития отношений с Севером. В частности, в первых же контактах с представителями России он стал энергично развивать идею активизации трехстороннего сотрудничества — РФ, РК, КНДР — на территории российского Дальнего Востока и Сибири в объединении южнокорейских финансов и технологий с северокорейской рабочей силой. В Москве такой подход встретил поддержку, поскольку Россия сама уже немало лет продвигает подобные предложения и конкретные проекты. В качестве примера можно привести активно реализуемую в последние годы программу восстановления силами РЖД 56-километрового участка железной дороги между пограничной станцией Хасан и северокорейским Раджином, а также строительством в его порту контейнерного терминала. Этот проект, направленный на подключение восточноазиатских торговых потоков к Транссибу — яркий пример трехстороннего сотрудничества, так как в нем финансово участвуют и южнокорейские фирмы.
Масштабы подобной кооперации на просторах России поистине безграничны. При этом очевидно, что помимо экономической выгоды подобное взаимодействие будет олицетворять претворение в жизнь политики "вовлечения" Северной Кореи в региональную хозяйственную интеграцию, а значительного количества ее граждан — в сферу международного общения. Это неизбежно будет способствовать и внутренним модернизаторским процессам в КНДР. Нет сомнений в том, что в ходе начавшегося 29 сентября саммита между Россией и РК на столе переговоров появится немало конкретных проработанных проектов подобного трехстороннего сотрудничества.
В заключение необходимо подчеркнуть крайне важный фактор. То, что президент РК Ли Мен Бак в соответствии с установленным графиком решил посетить Москву вскоре после грузино-южноосетинского конфликта, наперекор атмосфере раздувания на Западе антироссийских настроений, призывов к изоляции РФ, говорит о зрелости российско-южнокорейских отношений.
Андрей Ланьков: Северная Корея обречена
На первый взгляд, у северокорейских проблем есть простое решение: рыночные реформы китайского или вьетнамского образца. Их стратегия известна: передача земли в пользование крестьянам, поощрение частной инициативы сначала в мелком и среднем, а потом и в крупном бизнесе при сохранении, однако, авторитарной политической системы и коммунистической риторики (это является залогом стабильности).
Действительно, вот уже два десятилетия оптимисты сообщают нам, что Северная Корея вот-вот начнет реформы. Причина задержек, дескать,— тяжелое международное положение Пхеньяна, но после нормализации отношений с внешним миром, заверяют они, северокорейское руководство тут же последует примеру Вьетнама и Китая. Однако, несмотря на все ожидания, никаких реформ не происходит. Более того, северокорейское руководство в самых недвусмысленных выражениях заявляет, что реформы оно проводить не собирается: созданная Ким Ир Сеном система является наилучшей из всех возможных, а причина нынешних временных трудностей — стихийные бедствия и американские санкции.
Это, конечно, не означает, что в Северной Корее ничего не меняется,— наоборот, за последние 15 лет северокорейское общество изменилось самым радикальным образом. Старая экономическая система, некогда скопированная со сталинских образцов, развалилась. Заводы, построенные по технологиям сороковых-пятидесятых годов, стоят. Карточная система, которая раньше была практически всеобъемлющей, ныне работает только в крупных городах (ее нынешняя функция — снабжение элиты товарами по символическим ценам).
Рынки, которые до конца восьмидесятых годов не играли заметной экономической роли, превратились в главные центры реальной экономики. На китайской границе процветает торговля — и контрабандная, и легальная. В стране появились частные гостиницы, рестораны и даже автобусные компании.
Однако все или почти все эти перемены происходят снизу, не по инициативе властей, а против их воли, о чем свидетельствуют регулярные кампании по борьбе со "спекуляцией и нетрудовыми доходами".
В 2002 году, правда, власти легализовали некоторые виды индивидуальной коммерческой деятельности (оптимисты, как и следовало ожидать, заговорили о том, что долгожданные реформы, наконец, начались). Однако эти "реформы" в действительности сводились лишь к признанию тех перемен, которые власти, несмотря на все попытки, так и не смогли взять под контроль. Кроме того, после 2004 года даже эта половинчатая либерализация была во многом пересмотрена.
Нежелание северокорейских властей проводить реформы может показаться странным и иррациональным. Нет никаких оснований сомневаться в том, что политика, которая так хорошо работает в Пекине и Ханое, окажется успешной и в Пхеньяне. Неужели северокорейское руководство не понимает очевидного?
Это, конечно, не так: северокорейское руководство состоит из людей умных и дальновидных, которые уже не одно десятилетие переигрывают в дипломатических поединках и Москву, и Пекин, и Вашингтон с Сеулом. Их нежелание проводить реформы вызвано именно тем, что они здраво оценивают свою непростую ситуацию и считают, что реформы для КНДР (точнее, для существующего там режима) смертельно опасны.
Одно обстоятельство радикальным образом отличает ситуацию в КНДР от ситуации в Китае и Вьетнаме. Речь идет о существовании Южной Кореи — безумно богатой по северокорейским меркам страны, население которой не просто говорит на том же языке, но и официально считается частью той же нации. Строжайшая политика информационной самоизоляции, которую Пхеньян проводил почти сорок лет, была направлена в основном на то, чтобы не допустить распространения в стране сведений о реальном положении дел на Юге. Такая информация смертельно опасна для режима, пропаганда которого десятилетиями описывала Юг как "край нищеты и отчаяния".
Эта блокада в последние годы оказалась прорвана, и альтернативная информация начала проникать в страну (особую роль играет нелегальное распространение южнокорейских фильмов). Если правительство решится на реформы, информация о невероятном южнокорейском процветании станет активно проникать в страну. Результатом этого, как обоснованно опасаются в Пхеньяне, станет политическая дестабилизация: хотя реформы приведут к некоторому улучшению ситуации, на режим будут возлагать ответственность за грандиозное отставание от Юга, и довольно быстро он может потерять легитимность в глазах собственного населения. Кроме того, у северокорейцев неизбежно появится ощущение, что все их проблемы могут быть легко и просто лишены путем объединения со сказочно богатым Югом. Вероятным результатом такого поворота событий станет кризис, который завершится падением северокорейского государства и слиянием с Югом по германскому образцу.
С точки зрения северокорейской элиты, реформы китайского образца — не способ спасти национальную экономику, а политическое самоубийство. Самая рациональная стратегия выживания — это сохранение нынешней системы в неприкосновенности. Северокорейские руководители, скорее всего, понимают, что эта система неэффективна экономически, но они также не испытывают ни малейшего желания наблюдать за экономическим процветанием из-за тюремной решетки (страхи наверняка преувеличены, но очень распространены). Поэтому Пхеньян изо всех сил старается максимизировать внешнюю помощь, используя для этого все доступные дипломатические средства: ядерный шантаж, игру на соперничестве великих держав, призывы помочь страдающему населению. Надо сказать, что соседи — Китай, США и Южная Корея — крайне опасаются последствий серьезного кризиса в Северной Корее, предпочитают сохранение статус-кво и готовы за это платить, так что получать эту помощь не так уж и сложно.
Однако поступление помощи не создает тех "благоприятных условий для проведения реформ", о которых говорят оптимисты. Наоборот, на любое улучшение экономической ситуации Пхеньян реагирует усилением контроля и попытками направить появившиеся ресурсы на оплату труда тех бесчисленных контролеров и пропагандистов, которые обеспечивали функционирование старой, кимирсеновской системы. Именно это произошло в последние три-четыре года, когда на фоне улучшения экономической ситуации были введены запреты на коммерческую деятельность.
К сожалению, ситуация оказалась в тупике по объективными причинам, и выхода из нее не просматривается. Как ни парадоксально, именно существование единоплеменного и феноменально успешного Юга делает реформы на Севере маловероятными. В долгосрочной перспективе, конечно, режим семейства Кимов обречен, но едва ли он уйдет со сцены в результате медленных и планомерных реформ. Скорее всего, конец его будет весьма драматичным — и внезапным.