В феврале исполнилось 95 лет со дня рождения Луиса Бунюэля — одного из самых "неканонических" классиков мирового кино. Анархист и безбожник, он презирал юбилеи и памятные даты, а под конец жизни мечтал сжечь все когда-либо снятые им ленты.
В книге мемуаров Бунюэль оставил подробные перечни того, что он в жизни любил и того, что неизменно вызывало у него отвращение. К первому относятся музыка Вагнера, зима, сочинения де Сада и крепкие французские сигареты Gitanes. Ко второму — статистика, психоанализ и официальные банкеты. Он обожал библиотеки и лабиринты, но недолюбливал Борхеса, восхищался барочными алтарями испанских храмов, но всю жизнь высмеивал догматы церкви, коллекционировал огнестрельное оружие, но терпеть не мог узаконенное насилие, с детства зачитывался рассказами о путешествиях, но в старости стал домоседом.
Будучи по житейским воззрениям скептиком, в творчестве Бунюэль был охвачен наивным азартом сюрреализма. С 1928 по 1932 годы живший в Париже испанец Бунюэль принимал участие в сюрреалистических акциях. Именно в 1928 году вместе с входящим в моду живописцем Сальвадором Дали он снял "Андалузского пса" — семнадцатиминутный шедевр, который Карл Юнг назвал классической иллюстрацией dementia praecox — подросткового слабоумия, а Пьер Паоло Пазолини считал непревзойденным образцом чистой кинопоэзии.
Позднее Дали не раз оспаривал авторство "Андалузского пса", приписывая его целиком себе. Бунюэль не обижался. До конца своих дней он сожалел о другом. О том, что в день премьеры так и не осмелился забросать зрителей камнями, предусмотрительно заготовленными на случай провала. Вкус к скандалу и провокации, возведенный отцом сюрреализма Бретоном в ранг полноценного эстетического поступка, он сохранил на всю жизнь, потешаясь над идеалами буржуазии и оспаривая незыблемые ценности буржуазного общества. Вслед за "Андалузским псом" он поставил "Золотой век" — жестокий трагифарс, а потом сделал "Землю без хлеба", тут же запрещенную цензурой документальную ленту о медленном умирании целой деревни.
После "Земли без хлеба" Бунюэль не снимал почти пятнадцать лет, перебиваясь монтажом кинохроники, сочинением закадровых текстов или службой в киноотделе нью-йоркского Музея современного искусства, откуда его скоро вышибли за грехи еретической молодости. Бунюэль перебрался в Мексику и принялся за вполне коммерческое кино, комедии и музыкальные мелодрамы. Впрочем, уже третьей его картиной стали Los Olvidados — "Забытые", антипедагогическая поэма о юных аутсайдерах. Едва вернувшись в кино, Бунюэль вновь напомнил о своей главной теме — зыбкости христианской веры, морали и справедливости, сотрясаемых иррациональным ужасом действительности. Корни его творчества уходили не в сюрреализм, а в само наследие испанской культуры, в болезненное преклонение перед трагическим и ужасным. Англичанин Ноэль Берч не случайно и точно назвал "Андалузского пса" первым фильмом, возводящим жестокость в ранг эстетической категории. Для кино это действительно было в новинку, но это уже было в театрализованных кострах инквизиции или офортах Гойи. А воспитанный на тех же традициях Дали сообщил жестокости эстетическое совершенство.
Хотя Бунюэль неизменно протестовал против фрейдистского толкования своих фильмов, они показывают как фальшивая мораль прикрывает извращенные инстинкты, а религиозная экзальтация — сексуальные табу. Именно поэтому через все его зрелые картины сквозной линией проходят две главные темы — ложная святость и ускользающая двойственность женской природы. Женщины и несостоявшиеся святые были постоянными спутниками его творчества: Симеон-столпник, очутившийся в вульгарном кабаке, потерявший Бога буквалист и страстотерпец Назарин, ушедшая в мир послушница Виридиана... Воители духа терпели провал, столкнувшись с жизнью. И наоборот — невинные жертвы мучительно торжествовали поражение, как "дневная красавица" Северина, потерявшая ногу Тристана или недосягаемая Кончита из "Смутного объекта желания". Вместе с "Призраком свободы" и "Скромным обаянием буржуазии" "Этот смутный объект желания" составил своеобразную прощальную трилогию Бунюэля. Прежде он часто называл фильмы именами героев: "Виридиана", "Симеон-столпник", "Тристана", "Назарин"... Названия последних фильмов — почти афоризмы или пословицы.
Под конец жизни Бунюэль в открытую свел счеты со своим главным врагом — маленьким буржуа, живущим в мире тошнотворных иллюзий, рабом привычек, обычаев и правил. В отличие от него, Бунюэль твердо верил, что все в мире идет к худшему. И противопоставлял этому свои фильмы — одно из самых замечательных проявлений героического пессимизма во всей культуре ХХ века.
СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ