В прокат вышел фильм КИРИЛЛА СЕРЕБРЕННИКОВА "Юрьев день". Накануне режиссер рассказал АЛЛЕ Ъ-ШЕНДЕРОВОЙ, каким должен быть русский гений.
— Вы уже видели реакцию на фильм у нас и на Западе. Есть разница?
— На Западе я общался с отборной фестивальной публикой, а у нас пока были только спецпоказы и премьера на "Кинотавре". Могу сказать, что на показ в Локарно пришли 3 тыс. человек — у нас и в помине нет такой культурной мобилизации! После премьеры была встреча со зрителями — и меня потрясло, что обычные зрители задавали тактичные, тонкие и глубокие вопросы. Потому что те реакции и те вопросы, которые возникали на "Кинотавре", были столь наивны, что я не знал, как отвечать.
— На Западе ваш фильм уже прозвали "Russian Russian", то есть "русский-русский"...
— Знаете, они, как увидят купола в снегу, сразу: "Russian Russian!" На самом деле "Юрьев день" — история, в которой очень много ловушек: это ведь кино про оборотней, про перемену участи. Интересно, что все русские постоянно спрашивают: "А сын-то так и не нашелся?" Я говорю: "Сын пропал".— "Да ладно, так не бывает..." Странно, наши соотечественники почему-то не могут допустить такую мысль, а западные — понимают и относятся к фильму не как к документальной драме, а как к притче.
— Вы не скучаете по тому времени, когда только приехали из Ростова, на улице не подбегали артистки с мольбой в глазах?..
— Нет, не скучаю, мне несвойственно горевать о прошлом. И вообще я не тот книжный червь, который сидит в башне из слоновой кости. Я — работник, и мое ремесло требует сильных мышц и отчаянного мужества. Вокруг нас — энтропия, деградация, если сидеть сложа руки, придет черная туча и все поглотит! Меня, кстати, часто за это попрекают: вот, мол, какой деятельный. В русском мозгу сидят странные стереотипы. Вот как, скажем, выглядит типичный русский гений? Это человек, который ничего не делает, смотрит в потолок и считывает оттуда какие-то смыслы. Мы ведь любим Обломова, а Штольцы нас раздражают. Но я-то Штольц, как бы отвратительно для вас это ни звучало.
— Вы, пожалуй, единственный в своем поколении режиссер, который не стесняется говорить о политике.
— Я не занимаюсь политическим театром впрямую, но уверен, что театр не может не касаться проблем общества. У нас же он из искусства все больше превращается в обслугу. То, что театр сегодня в такой жопе,— вина нынешних театральных руководителей. Это очень усталое поколение, но при этом очень амбициозное — они даже не думают уступать дорогу тем, у кого есть желание что-то изменить. Современный русский человек — человек практичный. "Для чего мне нужен театр?" — спрашивает он. "Для того, чтобы духовно потрудиться",— отвечаем мы. Он приходит и видит: люди в старинных платьях и париках что-то завывают — и он уходит навсегда. Я был на "Винзаводе" во время "Ночи музеев" — увидел тысячи молодых людей, но в театре-то я их не вижу, а между тем в Европе туда ходят толпы!
— Чувствую, театр вас занимает больше, чем кино.
— Кино сильно связано с бизнесом, с зарабатыванием денег — это делает его более здоровым. Есть кино-мейнстрим, которое может давать деньги для развития арт-хауса. А театр благодаря движению под лживым лозунгом "Не дадим уничтожить русский репертуарный театр" остался последней отраслью жизни, которая не подверглась реформированию. То есть мы живем в, условно говоря, капитализме, а театр остался в совке. Это не значит, что театр должен быть на самоокупаемости — без государства он не выживет или превратится в рыночный балаган.
— Летом вы набрали курс студентов в Школе-студии МХАТ. Куда они пойдут, если в театре все так плохо?
— А вот пускай молодые и злые устраивают в нем революцию, делают что-то неприятное, резкое. Может, это вообще не будет похоже на театр — возникнет новый вид искусства — но надо сделать так, чтобы он трахнул весь мировой театр.
— По каким критериям вы набирали этих будущих революционеров?
— Я набирал людей с другими мозгами, чем у обычных абитуриентов. 20 артистов, 5 режиссеров, все из разных городов. Табаков посмотрел и говорит: "Кирилл, а как этот курс сыграет "Без вины виноватые"?" А я говорю: Олег Палыч, а зачем им ее ставить?! Я могу простить студентам незнание пьес Чехова и Островского — они ведь могут прочесть их в любое время. Но незнания современной жизни и современного искусства я им не прощу!
— Вот приходит к вам артист или артистка, как вы определяете: ваш или не ваш?
— Могу сказать одно: мне нравится, когда у артистов работают мозги. После моих спектаклей часто слышу упрек: ой как это рассудочно. Вот и пускай — рассудка всем нам сильно не хватает.