Недавно в Лондоне, в Королевской галерее (Queens Gallery) прошла выставка "Гейнсборо и Рейнольдс" ("Geinsborough and Reynolds"). А в галерее Тейт (Tate Gallery) сейчас открыта экспозиция "Английская графика от Гейнсборо до прерафаэлитов" ("English prints and drawings from Geinsborough to Preraffaelits"). Параллельно с ней в Королевской академии (Royal Academy) проходит выставка "Палладианское Возрождение. Лорд Берлингтон и его дом и сад в Чизвике" ("The Palladian Revival. Lord Berlington and his house and garden at Chiswick"). Все три выставки с разных сторон показывают английское искусство XVIII века.
Изящная выставка в Королевской галерее вновь объединила двух крупнейших художников английской живописи галантного века — Гейнсборо и Рейнольдса. Известно, что они были в натянутых отношениях и только перед смертью сделали шаг к примирению: Гейнсборо подарил Рейнольдсу один из своих пейзажей, а Рейнольдс упомянул имя Гейнсборо в лекции, тем самым предоставив ему место в Пантеоне искусств, выстроенном эстетической теорией Королевской академии, президентом которой он являлся. Конфликт Гейнсборо и Рейнольдса, несмотря на очень личный характер, потомками рассматривался как конфликт официального искусства и свободного художника, работающего только согласно своим вкусам. Рейнольдс клеймил в своих лекциях низкий жанр пейзажа и портрета, а Гейнсборо с большим удовольствием писал телеги с сеном и мальчиков, пасущих свиней. Рейнольдс жаждал больших государственных заказов на мифологические и исторические картины, а Гейнсборо ориентировался на вкусы отдыхающих на водах в Бате. Пара Гейнсборо и Рейнольдс столь же удобна в определении английского рококо, как пара Энгр и Делакруа в определении французского романтизма, а Ван Гог и Гоген в определении постимпрессионизма.
Но относительно недавно стало ясно, что разница между крайностями не столь уж велика, и гораздо существеннее выявить общее, а не разное. При абсолютной очевидности того, что английская живопись XVIII века, в первую очередь портретная, является чем-то однородным, весьма трудно определить специфические черты, отличающие ее от живописи остальных школ. Суммируя свои наблюдения над английским искусством, Николаус Певзнер пришел к выводу, что английская живопись никогда не была самостоятельной. Несмотря на то что ни Хогарт, ни Гейнсборо, ни Блэйк, ни Констебль не выезжали за пределы Англии, они питались импульсами, исходящими от искусства континента, более или менее оригинально их перерабатывая. При этом, с чисто английской склонностью к традиционализму, они черпали вдохновение из искусства предшественников в большей степени, чем из искусства современников. Гейнсборо вдохновлялся Хоббемой и ван Дейком, Блэйк — Микеланджело, Рейнольдс — Тицианом и Рембрандтом, Тернер — Клодом Лорреном. Несколько анемичная живописность, настоенная на туманах Голландии и туманах Венеции, роднит меланхолика Гейнсборо с сангвиником Рейнольдсом. Сегодня эти две противоположности смотрятся как полное единство, этаким Гилбертом и Джорджем восемнадцатого века.
На выставке в Королевской галерее были выставлены работы из собрания Ее Величества, в основном недоступные для обозрения, ибо находятся в покоях Елизаветы II. И ничего особенно нового Гейнсборо и Рейнольдсу эта выставка не прибавила. Все те же голубоватые поэтичные дамы одного и коричневатые, но не менее поэтичные дамы другого. Еще недавно весь мир с ума сходил по этой живописи. Она была введена в моду в начале нашего века американскими коллекционерами, скупавшими фамильные портреты английских аристократов, чтобы у себя в Иллинойсе или Массачусетсе построить галерею не хуже, чем в Шропшире или Девоншире. Небрежные банты, полуоткрытые рты, влажные взгляды, белые рубашечки, торчащие из под красных камзольчиков, мальчики в голубом и девочки в розовом стали образцом хорошего вкуса. Прежде всего для богатых американок, выходивших замуж за английских лордов — упоительный симбиоз, воспетый Оскаром Уайльдом. Они и составляли хорошее общество, которое во все времена определяет конъюнктуру рынка.
Цены на Гейнсборо и Рейнольдса бесконечно лезли вверх, вслед за ними дорожали и работы менее крупных художников — Ромни, Реберна, Хопнера. К середине века этот бум вдруг утих. Произведения, еще недавно продаваемые за головокружительные суммы, вдруг перестали находить покупателя. Рынок переполнился — жаждущих продать аристократов прошлого оказалось гораздо больше, чем нынешних миллионеров, жаждущих их купить. Когда надежда приобрести такие шедевры, как "Мальчик в голубом" или "Прогулка" исчезла, покупка проходной дамы в розовом или очередных детей с прутиком показалась вдруг никчемным расточительством. К тому же американцы, вполне дозревшие к этому времени до патриотизма, стали выкладывать баснословные деньги за собственную живопись, гораздо худшую, но зато и гораздо более родную. Конъюнктура художественного рынка сильно изменилась, и сегодня какой-нибудь скромный русский миллионер, заболей он англоманией, вполне может составить приличную коллекцию британской живописи, наподобие той, что была составлена Хитрово до Октябрьской революции. Эта коллекция состояла из произведений, купленных по весьма умеренным ценам, а затем стала гордостью английского собрания Эрмитажа.
Характерно, что на фоне общего упадка интереса к английскому портрету в 70-80-е годы росли цены на работы Джорджа Стаббса. Живопись этого британского Сороки, сухая и добротная, напоминающая о прелестях английских сеновалов и нездоровой страсти к лошадям, воспетой в последней опере Питера Гринуэя, оказалась гораздо более высоко модной, чем нежные ароматы голубых и коричневых роз еще недавно любимых живописцев. В этом есть свой резон — трезвость Стаббса, граничащая с маниакальностью, в сущности более эксцентрична, чем заимствованная живописность Гейнсборо и Рейнольдса. А эксцентрика всегда особенно мила англоманам.
Выставка Гейнсборо и Рейнольдса сегодня вызывает привкус ностальгии, подобный тому, что испытываешь на экспозициях вышедших из моды костюмов, как, например, на параллельно проходящей в музее Виктории и Альберта выставке "Street Style". То, что вышло из моды, всегда имеет шанс вновь стать последним криком, и это тем более вероятно, что речь идет о таких безусловных ценностях, как Рейнольдс и Гейнсборо.
На выставке графики в галерее Тейт, весьма смутной по отбору, тем не менее можно испытать то же наслаждение старомодным английским вкусом. Расплывчатая живописность рисунков и акварелей Гейнсборо и Уилсона вполне соответствует контурным прорисовкам прерафаэлитов и свидетельствует о полном отсутствии у англичан чувства пластического в итальянском его понимании. Это подчеркнуто отсутствием на выставке Рейнольдса, Ромни и Блейка. Зато есть чувство юмора, и со свойственной англичанам непосредственностью среди рисунков прерафаэлитов, изображающих немыслимо прекрасных нищенок и рыцарей, разбросаны карикатуры Бирбоома, высмеивающие Россетти и весь эстетизм его круга, правда, очень умеренно и добродушно. А ведь сравнительно недавно демонические красавицы прерафаэлитов казались верхом изысканности, хотя сейчас они несколько смешны. Сегодня верхом изысканности выглядит ужин Питера Гринуэя, отменно сервированный и костюмированный, как в картине Рембрандта "Эсфирь, Аман и Артаксеркс". Но не покажется ли вскоре несколько смешным придуманное этим новейшим англичанином экстравагантное поедание трупа, слишком эстетское, слишком модное, чтобы со временем не стать старомодным?
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ