Сухой достаток

Федор Матвеев в Третьяковской галерее

Выставка

В Третьяковской галерее открылась выставка "Федор Матвеев. Путешествие по Италии". На первой ретроспективе одного из основоположников русской пейзажной школы, приуроченной к его 250-летию, собрали около 80 картин и рисунков из Третьяковки, Русского музея, Эрмитажа, ГМИИ имени Пушкина, Национального художественного музея Белоруссии, музеев Иванова, Иркутска, Новгорода, Рыбинска и частных коллекций. Их рассматривала АННА Ъ-ТОЛСТОВА.

"Между нами сказать, очень сух и все пишет без натуры, а с самых дурных рисунков",— писал Сильвестр Щедрин родным из Рима в 1818 году про старика Матвеева. Этим критическим взглядом молодого романтика на старого классициста вплоть до недавнего времени все и смотрели на матвеевское искусство. Александр Бенуа вскользь обругал его "отвратительные римские ведуты". Кажется, один лишь Алексей Федоров-Давыдов, главный специалист по русскому пейзажу, отдавал ему должное как "наиболее крупному и типичному" мастеру русского классицизма. В общем, первую персональную выставку Федор Матвеев (1758-1826) заслужил лишь к 250 годам.

Сразу при входе висит большая гуашь "Пейзаж с руинами замка и водопадом" — как синопсис все матвеевских мотивов: ничего помимо модных тогда руин и водопадов он не писал. Все его пейзажи построены по одной театральной схеме, где деревья или скалы первого плана раздвигаются, подобно занавесу, чтобы открыть вид на сцену с Колизеем, Форумом, Лаго-Маджоре или водопадами в Тиволи. Окрестности Рима, озеро Неми, озеро Альбано, вилла Адриана, Неаполь с Везувием, Сицилия с руинами Сиракуз, Больсенское озеро — те же самые виды, оживляя их разнообразным стаффажем, пастушками и водоносами, стадами и повозками, писали художники всех европейских школ, привлеченные в Италию классицистической ностальгией по прекрасной античности. И Матвеев, бравший по приезде в Рим уроки у самого знаменитого из этих видописцев немца Якоба Филиппа Хаккерта, показал себя мастером вполне европейской руки. Крепко державшей карандаш, отточенный для рисования пиний и кипарисов, и кисть, умело выписывающую каждый листик пышной средиземноморской растительности.

Вот за этот космополитизм его и не любили в России. Вместо того чтобы по примеру других золотых медалистов петербургской Академии художеств съездить в Италию — и сразу назад, он стал первым академическим невозвращенцем. Семен Щедрин, в пейзажном классе которого Матвеев учился, целое десятилетие пропадал в Париже и Риме, чтобы, вернувшись к родным пенатам, озирать императорские резиденции в окрестностях столицы меланхолическим глазом Гюбера Робера. Федор Алексеев после длительной венецианской стажировки приехал в Петербург, чтобы примерить на Северную Венецию образ настоящей, Каналеттовой. А Матвеев как отбыл в Италию в 1779-м, блестяще окончив академический курс, так и не возвратился. Он с тех пор вообще нигде севернее Берна не был, творил под благословенным небом Италии, подарившим его и вправду суховатой живописи восхитительный животворящий свет.

Вялые попытки репатриироваться Матвеев, кажется, исключительно из вежливости предпринимал: торговался с Академией, прося оплатить его долги, дорогу и дать профессорское место, и даже выторговал звание академика, послав в Петербург с оказией неаполитанский вид (его привезли на выставку из Русского музея). Но на родину не торопился. В Италии пробавлялся заказами, то есть ездил с русскими вельможами в качестве домашнего художника (этакого живого портативного фотоаппарата) писать всевозможные красоты по туристическим местам: с князем Трубецким — во Флоренцию, с князем Вяземским — по северу Италии и в Швейцарию, с князем Юсуповым — в Турин. А про то, что "пишет без натуры", Сильвестр Щедрин, конечно, наврал. Просто эту и без того прекрасную натуру он облагораживал композициями и мотивами, почерпнутыми у великих: тут подпустит лорреновских барашков на море, там построит пуссеновскую мизансцену. Даже никогда им, не бывавшим в Финляндии, не виданный "Водопад Иматра" Матвеев остроумно аранжировал на манер северян, малых голландцев.

Как он жил на "родине искусств", сумел ли кроме русской аристократии сблизиться с собравшейся там европейской аристократией духа, увы, неизвестно. Есть лишь туманные архивные сведения, что в 1799-м Матвеева арестовали в Риме за связь с организацией, выступавшей за независимость Италии. Все-таки итальянский воздух способен вскружить голову даже самому сухому классицисту.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...