В последние годы одно за другим появляются разного рода справочные издания, как правило дилетантские, посвященные ненормативной лексике — разным видам слэнга, тюремному арго, профессиональным жаргонам. Книга, составленная Фархадом Ильясовым, названа лапидарно — "Русский мат" — и содержит в том числе и словник русской обсценной лексики.
Начиная с гонений на юного Александра Пушкина — наследника Баркова и поклонника Парни, — матерная лексика в России более чем на полтора века оттеснена в подполье русской культуры; литература была решительно разделена на высокую — печатную и "народную" — балаган, лубок, устная "заветная" сказка. Брань изгонялась с печатной страницы, и даже в вольные предреволюционные времена в строке "я лучше в баре б... буду..." будущему поэту революции приходилось соглашаться на отточие.
Когда в прошлом веке некоторые авторы утверждали, что без мата не могут правдиво воспроизвести картины народной жизни, то благоразумные ревнители запрета прибегали к такого рода доводам: вот граф Толстой тоже изображал жизнь народную, но ведь не бранился же. Да что граф, даже бурсак Помяловский в своих знаменитых физиологических очерках обошелся без мата. Но это — очень слабый довод, выдающий полное непонимание того, что всякое произведение строится по правилам: стансы — согласно одним, блатная песня, почти исключающая мат, поскольку тяготеет к романсу,— согласно другим. Наконец, частушка, жанр почти исключительно матерный, — третьим.
Но и в тогда звучали голоса против цензурных запретов: скажем, "простонародную свежую грубость" Константин Леоньев ставил в один ряд с аристократизмом, когда перечислял источники художественного вдохновения, только и противостоящего во времена эгалитаризма "упрощающему всеобщему смешению". Но он был антилиберал и сейчас не в моде.
Лишь меньше десяти лет назад цензурные плотины рухнули. Но поскольку в России ходят в народ, совершают революции, "перестаиваются" и замиряют горцев всегда по принципу "заставь дурака Богу молиться...", — ничем не сдерживаемые непристойности полились на печатные страницы неудержимым и бурным потоком. Никаких различий издатель и читатель не делал: мат везде приходился к месту, будь то Юз Алешковский, получивший среднее образование на московской улице, высшее — в уголовном лагере, и написавший в годы глухой цензуры матерную романтическую повесть "Николай Николаевич", или эстет-парижанин Михаил Волохов, который на волне свободы явился в Москву с матерной абсурдистской пьесой, поставленной модным режиссером. По поводу последней вполне респектабельный драматург Юлиу Эдлис писал в рецензии, что только теперь осознал необходимость бранного слова на наших подмостках, и уже это иллюстрирует, насколько заморочила даже здравомыслящим людям головы нежданная цензурная свобода.
Книга Ильясова состоит из восьми разделов, собственно под глоссарий отведен лишь один. Дальше идут образцы матерной поэзии — от Баркова до Губермана, фольклорные поэтические образцы, сказки из афанасьевской коллекции, частушки (причем автор предпринимает попытку отделить зерна от плевел — народную частушку от авторской), затем — пословицы и поговорки, фольклорные побасенки и, наконец, анекдоты. Книгу завершают две статьи: одна мемуарная, другая — популярная, но с намеком на академическую строгость.
Книге предпослан подзаголовок: предназначена она филологам и специалистам. Это, конечно, шутка — зачем филологам столь кустарный труд. Скажем, в словаре отсутствует анальная тема, в то время как в обсценной лексике корпус фекальных слов совершенно полноправен (вспомним присловье, звучащее, если использовать эвфемизм, как "совокупляться-испражняться"). К тому же яркая обложка и тридцатитысячный тираж свидетельствует, что это издание — массовое. Возникает вопрос: зачем оно предпринято, коли содержит сугубо общеизвестное. Ответ один: автор резвится, выписывая запретное крупными буквами,— как юноша матерится, чтобы дать знать, что он повзрослел. Закрывая книгу, и мы с грустью соглашаемся: да, действительно повзрослели.
НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ
"Русский мат. Антология." Москва. Издательский дом "Лада". 1994