Frankfurter Allgemeine Zeitung
Франкфурт-на-Майне, Германия
Когда-то была такая мода — произносить его имя в одном ряду с именами Толстого и Достоевского. В нем было что-то анахроническое — такая фигура была бы уместна в XIX веке, во времена гигантов, которые своим величием хотели соответствовать почти гротескным географическим размерам России. Хотя сравнение с этими двумя гигантами было не более чем удобным упрощением его современников, которые все пытались систематизировать. Только с новым главой Кремля, Путиным, у него обозначилось некоторое взаимопонимание. Два известных человека, бывший диссидент и бывший сотрудник секретной службы, сели за один стол, чтобы поразмышлять о величии России. Да, российская история бывает по-своему сюрреалистична.
Los Angeles Times
Лос-Анджелес, США
Пронзительный писатель и духовный отец российского национального патриотического движения жил, мечтая воссоединиться со своей обожаемой родиной. И все это только для того, чтобы страдать еще сильнее, видя, какой ущерб нанес коммунизм русской личности. Солженицын вернулся из своего убежища в Вермонте в драматически изменившуюся Россию и воспринял ее как пепелище морали. Нисколько не стесняясь критиковать Америку, которая приняла его на 20 лет, он и в США и в западном мире в целом обнаруживал только бессилие, моральную слабость и малодушный материализм.
The Financial Times
Лондон, Великобритания
Нет пророка в своем отечестве — Александр Солженицын воплощал эту библейскую поговорку в большей степени, чем любой другой русский писатель. Писатель-моралист, Солженицын верил (возможно, слишком сильно) в свое толстовское призвание проповедовать и просвещать. Его чувство особой миссии в мире стало результатом необыкновенных испытаний и таких же необыкновенных избавлений. Его вера в себя поддерживалась и той ролью, которую его книги сыграли в российской истории. Они подтачивали самое основание советской системы и приблизили ее крах. Но с развалом этой системы труды Солженицына, кажется, потеряли свое значение.
Le Monde
Париж, Франция
Хотя он сделал больше, чем кто бы то ни было, чтобы открыть для Запада гнетущую реальность Советского Союза, Александр Солженицын не был диссидентом. И не считал себя одним из них. Он упрекал диссидентов в желании реформировать коммунизм, в то время как сам он хотел его разрушения. Ничто не иллюстрирует лучше его взгляда на диссидентство, чем его отношения с Андреем Сахаровым. Солженицын представлял собой русскую традицию. А Сахаров — стремление к правам человека в наднациональном, глобальном измерении.
Le Figaro
Париж, Франция
Выдающийся диссидент лауреат Нобелевской премией по литературе Александр Солженицын стал символом противостояния систем во времена холодной войны, хотя он не скрывал при этом своих панславянских националистических взглядов, своей мистической страсти к России и своего православного пыла. Преодолев 80-летний рубеж, он и после возвращения на родину продолжал разоблачать политику новых хозяев Кремля и тот моральный и духовный упадок, который он видел вокруг в своей стране.