До президентских выборов — если только они состоятся в конституционные сроки — еще почти полтора года. Но политики начинают формировать свой имидж задолго до начала официальной предвыборной кампании. При этом до выборов он может еще неоднократно измениться — как и позиция кандидата по тому или иному вопросу. Ъ начинает серию публикаций о политиках, представляющихся наиболее вероятными кандидатами на предстоящих выборах. Одновременно это позволит проследить именно изменения их взглядов на протяжении всего времени, предшествующего июню 1996 года.
По мнению многих, приближение этой даты не может не влиять на все, что делает сейчас председатель Совета федерации. Сегодня спикер проводит пресс-конференцию, посвященную роли верхней палаты и ситуации в Чечне. Многое из того, что, вероятно, на ней прозвучат, ВЛАДИМИР ШУМЕЙКО изложил накануне в интервью Ъ.
Чечено-Ингушетия должна быть единой
— Чеченские события повлияли на умонастроения некоторых политиков и они говорят: пора завязывать, очень много субъектов — 89, Россию надо укрупнять... Конечно, нельзя перекраивать историю за день, за два, за год. Все народам дала советская власть. Это абсолютно точно. Советская власть дала им такую штуку как государственность. Чечено-Ингушетию сначала сделали автономной областью, в 38-м году, когда Советский Союз окреп, создали Чечено-Ингушскую АССР, университет им построили, буквы на кириллицу перевели. Все, что они имеют, они получили при советской власти. 22 республики сегодня входят в состав России. Сколько президентов новых? Четыре. Аушев — на территории разделенной искусственно Чечено-Ингушской АССР, Галазов, Илюмжинов в Калмыкии и Федоров в Чувашии. Все остальные — проверенные жизнью. Они побывали на постах хозяйственных руководителей, партийных, первые секретари и т. д. Неужели вы думаете, что если бы кто-то захотел что-то укрупнять, что-нибудь из этого вышло? Конечно же, нет. А вот Чечено-Ингушетия должна быть, на мой взгляд, единой. Единый народ — это раз, во-вторых, никто их еще не делил, проведена только административная граница по районам. Руслан Аушев, несмотря на события, мне не так давно телеграмму прислал. Он напоминает о территориях, что такой-то район всегда был тем-то, а такой-то — тем-то. Он понимает, что сейчас наступит мир, сейчас начнется решение вопросов о выборах на территории Чеченской республики, и тогда встанет вопрос: где чье. И может получиться так, что от Ингушетии ничего не останется, и возникнет вопрос: а нужно ли там отдельное государство с президентом? Впрочем, я думаю, что Руслан Султанович человек умный и грамотный и тоже в эту сторону смотрит. Можно было бы сейчас ставить вопрос потихонечку о слиянии Чечни и Ингушетии в одну нормальную республику с сильной и мощной экономикой.
Я всегда говорил, что переговоры должен вести именно президент и именно с Дудаевым
— Нормальная государственная власть в России пока не создана. И все у нас решает президент — буквально все. С одной стороны, его все в этом обвиняют, а с другой — все хотят, чтобы решал только он. В данном случае президент один отвечает за принятие всех решений по Чечне — перед законом, перед совестью, перед Богом, перед собой. И никто с ним эту ответственность делить, как видно, не собирается.
На протяжении трех лет переговоры вели все время разные люди. Каждый рядился в тогу миротворца. И кто только не подвизался... Я, к сожалению, не мог влиять на этот процесс. Когда я был в правительстве, за национальную политику отвечали другие. Когда меня избрали председателем Совета федерации, то буквально уже в феврале--марте, когда мы встречались с президентом, я его убеждал в том, что он лично как президент должен вести переговоры с Дудаевым. В ответ президент сказал, что это целесообразно и обстановка такова, что их надо вести. Однако он не может вести их без подготовки. Кто-то должен их подготовить. Но эти "кто-то" менялись. В конце концов у них сформировалась точка зрения — и, наверное, у президента тоже, — что чеченский вопрос можно решить, поддержав оппозицию. Порыв благородный, однако благородными порывами дорога в ад выстлана. Я всем говорил: поддерживать оппозицию совершенно неправильно. Эти настроения — о том, что людям ненавистен режим Дудаева, донесения разведки, и первый настрой на Совете безопасности — стоит, мол, только проявить силу и чеченский народ, уставший безмерно от Дудаева, сразу сложит оружие и вернется к нормальной жизни, — это все привело к тому, что войска вводились на территорию Чеченской республики не для ведения войны, а как войска разделительные, миротворческие. Отсюда их состав, оснащение. Обыкновенное проявление силы. А получилось, что войска втянулись в боевые действия, не дойдя до Чечни — в Ингушетии и Дагестане.
Надо было одно делать — переговоры вести. Но после того когда летом прошлого года начались расстрелы, появились отрезанные головы, Дудаев перестал быть тем человеком, с которым президент России мог бы вести переговоры. И я абсолютно четко понял и внутренне приветствовал решение: чтобы сейчас вести переговоры, надо проявить силу. Два кольца вокруг Чечни и Грозного с точки зрения теоретической прекрасное решение. Но не вышло. Вышло так, как в известной фразе — хотели как лучше, а получилось как всегда.
Я разделяю многие взгляды Коржакова, потому что и сам такой
— Коржаков человек на самом деле незаурядный. Я с ним постоянно контактирую по разным проблемам, когда бываю в Кремле. Но никогда он не строил из себя политика, не вмешивался в политические вопросы. Коржаков из тех людей, которых заботит сегодня само государство. И я многие его взгляды разделяю, потому что я и сам такой. Мы все ответственны за то, что, совершая демократические преобразования в России, разломали то, что не надо было ломать. Коржаков говорит абсолютно правильно, и я с ним согласен: начальник службы безопасности президента не может по своему статусу, по генеральской должности, заниматься только физической безопасностью президента. Он должен и обязан позаботиться о всех видах безопасности: экологической, экономической и т. д. Пока политики безопасности в государстве нет. Как выяснилось, закон о безопасности "совсем плохой". А послушать депутатов обеих палат, так он вообще и не нужен, не нужен и Совет безопасности — как какой-то "надуманный орган", "второе политбюро". А должна быть "чистая демократия"... Но в любом государстве такой орган нужен! И видя, что ничего этого нет, Коржаков начинает в это дело вмешиваться и решает эти вопросы. Очень многим это не нравится. Они считают, наверное, что каждый сверчок должен знать свой шесток. А где шесток каждого из нас в момент полного развала государства и желания что-то построить? Может быть, какие-то методы, какими действует Коржакова, им не нравятся. Говорят, что он сильно влияет на президента, президент в своей книжке написал, что он всегда с ним и т. д. Ну да, так по службе и есть, вот у меня прикрепленный — везде со мной. Ну и что? Ничего плохого в этом не вижу. Если человек хороший, то с ним обмениваешься... Коржаков — это не политик. Коржаков — генерал, который озабочен тем, что нет системы безопасности государства. А она должна быть. И если бы она была, то в Чечне бы не было бы этого позора, не было бы этого кровопролития, не было бы совершенно необъяснимых жертв.
Что же касается Москвы (имеется в виду инцидент с группой "Мост". — Ъ), то бесконтрольные вооруженные формирования, законные они или полузаконные, не могут существовать в государстве. А их все больше. В какой-то момент возможна их консолидация. Раз они бесконтрольные, мы не знаем, чем они занимаются, какую подготовку ведут, какова цель, кто у них враг. Если враг — граждане, то это дело милиции, хотя никто в нее не верит. Если враг не граждане, то кто? Тогда государство, которое мешает деньги делать.
Совет федерации тоже должен принимать законы
— Без изменения некоторых положений Конституции роль палаты повысить невозможно. К сожалению, верхняя палата не может принимать законы по своим вопросам, минуя нижнюю. Одно из изменений, которые надо внести в Конституцию, очень маленькое. В Конституции написано: "Законопроекты вносятся в Думу". А мы предлагаем: "...или в Совет федерации". Мы можем послать закон в Думу для одобрения, но уже в виде закона, а не инициативы, которую могут похоронить. Второе изменение касается срока рассмотрения законов. 14 дней это мало, необходим месяц. И есть еще один момент, который очень встревожил Думу. По Конституции одну из палат можно распустить. Что будет с законодательным процессом, если одна из палат распущена? Он просто остановится. Есть чисто техническое решение — на момент роспуска Думы вся законодательная власть переходит к верхней палате. Это и взволновало депутатов. Но речь же не идет о депутатах данной Думы. Речь о государстве вообще.
Если за меня, как за кандидата в президенты, начнут собирать подписи, я соглашусь
— Я считаю, что продлевать полномочия парламента необходимо. 12 декабря истекает срок полномочий. Что успели сделать депутаты? В области построения власти — ничего. Закона о президенте нет, закона о правительстве нет, закона о выборах Думы нет, закона о формировании Совета федерации нет, о местном самоуправлении вообще ничего нет. Нет никакой линии власти. Депутаты занимались чем угодно, только не этим. Когда мы с президентом обсуждали тему продления полномочий, он сказал буквально следующее: как решит парламент, так и будет. Если палаты парламента смогут продлить легитимно свой срок при помощи, допустим, референдума, так и будет, если нет, должны последовать законные перевыборы. Выборы президента могут быть только в одну дату — 12 июня 1996 года.
Условия здесь для всех одинаковые. Если закон останется в том виде, в каком он принят в первом чтении, всем надо будет собрать по два миллиона подписей — и не более 7 процентов в одном регионе. Это значит, что не менее чем в 16 регионах надо собрать по 150 тысяч подписей. За два месяца, отведенных законом на это, управиться почти невозможно: одних сборщиков надо около тысячи человек. И надо обладать достаточной популярностью... Зато это будет отличный показатель. То есть, если кто-то начнет выдвигать, надо соглашаться, чтобы посмотреть, что ж ты за политик и что на самом деле представляешь.
— ...История Российского государства неразрывно связана с православием.
Ъ: А вы верующий?
— Я не совершаю обрядов, но точно знаю, что Господь на свете есть. Иногда чувствую это на себе. У меня есть примеры, когда я чувствую видения. Однажды сидел в президиуме, где не должен был сидеть. По всем политическим раскладам для меня нахождение в том президиуме равнялось политической смерти. Снимали камеры всех телекомпаний. На другой день ни в одном показе меня не было — нигде, ни в одном сообщении! Я переговорил с теми, кто понимает, они говорят, что есть что-то такое, есть...
Ъ: Многие руководители СССР гордились тем, что одеваются "в отечественное". Где одеваетесь вы?
— Да где попало. Обычно заказываю. А вот этот костюм — "Кристиан Диор" — в одной из командировок купил. Сам умею шить. Попадал из-за этого в смешные ситуации. Прихожу раз к дочери в садик — дочери пять лет было — а мне воспитательница говорит: "Сшейте мне брюки". Я на нее глаза вылупил: какие брюки? "Дочь ваша рассказала, что вы шьете". Я говорю: ты понимаешь, что я секретарь первичной партийной организации, на заводе меня все знают?!. Умоляет: "Сшейте!" Ладно, делаю примерку, и в этот момент ее кавалер приходит, прапорщик... Еле-еле открестился.
"Имиджмейкера" у меня два — жена и пресс-секретарь (Юрий Алгунов. — Ъ). Жена все говорила: "Когда ты прическу изменишь, а то челка на глаза падает...", — и Алгунов тоже. Иду на брифинг, а он: "Вернитесь, причешитесь!"