«Не можешь? Так умри»
Ефросинья Керсновская — писательница и художница. Дворянка по происхождению, она была выслана из Бессарабии на поселение и принудительные работы в Сибирь в 1941 году. Затем она была осуждена с отбыванием наказания в исправительно-трудовых лагерях и попала в ГУЛАГ. Ее дневники — это шесть томов рисунков с подписями на полях, рассказывающих о жизни до лагеря и выживании в нем
«"Ночной шмон" - это самая нелепая, унизительня и часто повторяющаяся процедура. И вот мы - голые, с поднятыми руками, гуськом, выходим в коридор и выстраиваемся, вдоль стены - всем телом и всей душой ощущая прикосновение рук "дежурнячек". Разве может культурный человек позволить себе что-то подобное?!"»
«А когда ты истощен до предела и идешь на работу, похлебав "рататуй" из рыбных костей и черного капустного листа и на тебе — бушлат, в котором вместо ваты — очески хлопка с коробочками от семян; ... а на ногах "ЧТЗ"... Да, "четезухи" стоят того, чтобы их увековечить в назидание потомству. Изготавливали их из старых автопокрышек Челябинского тракторного завода, откуда и название, а подметки прикрепляли деревянные. Было в них невероятно холодно и скользко. В довершение ко всему были они тяжелее, чем кандалы»
«Наверное тут баня. А предбанника — нет? Раздеваемся. Свертываем и увязываем свои вещи, дрожащими от холода пальцами. Пальцы ног, сразу, заломило от холода»
«Голод, стужа, усталость... Нет! Это еще не все! есть еще один бич всех бродяг и, вообще, бездомных, это — вши! Они не дают возможности отдохнуть. Даже, когда эта возможность бывает. И вот, когда солнце стало "заявлять свои права" и, в полдень, на солнышке начинало подтаивать, я повела решительную борьбу с этим "бичом": я выбирала сугроб, у подножья большой сосны, вытаптывала "нишу" и ... раздевалась до гола. И тут начинала "охоту". В первый день было ... 312 жертв; во второй — 238; в третий — 112»
«Глупо было бы утверждать, что я не испытывала страха! Страх — как и боль: нет человека, который не испытывает страха, но ... не всякий ему поддается!»
«Гроб с телом отца мальчики дотащили до кладбища — до той его части, где "получили постоянную прописку" многие из земляков-бессарабцев, но ... похоронить не смогли...»
«"Не можешь? Так умри!"... и он пошел дальше. И все же я помогала ей обработать хоть часть сучьев и переворачивать особо тяжелые бревна. Миша тоже — хоть изредка выполнял хоть часть ее работы. Все сделать он не мог: ему тоже надо было "выжимать" норму»
«Пытка стыдом... А тут приходится, на глазах у знакомых!.. Пусть, от стыда не умирают, но трудно передать словами как это мучительно! Мы отгораживали эту трубу, кто — шалью, кто — простыней. Постепенно мы, хоть и со слезами стыда, но... привыкли»
«"Дайте покормить его в последний раз!"... Чрезмерная усталость, съеденный суп и нервное напряжение последних дней свалили меня с ног и я, едва взабравшись на верхние нары, уснула мертвым сном. Но — не настолько мертвым, чтобы не проснуться от душераздирающих рыданий. Сначала я не уловила смысла представившейся картины: какая-то старушка быстро, мелкими шагами, спешила покинуть барак. В руках ее был маленький ребенок, завернутый в синее одеяльце»
«Но эта тяжелая работа давала право на "зечетки", т.е. — на свободу... Но я чаще имела дело с бочками соленой трески и достигла почти виртуозности в их штабелевке»
«Тяжелое впечатление производят отравленные хлороформом (хоть вообще-то это считается легкая смерть): лежат как мертвые, но стоит их пошевелить или просто тронуть, так они начинают "трепыхаться" и поскакивать, как рыба, вынутая из воды!»
«Прорубать дорогу в буреломе — работа, что говорить, не из легких! предполагалось, что пробудем мы в пути дня 4, а продуктов нам выдадут на неделю. вот что нам дали: по одному "кирпичу" хлеба, по стакану пшена ( и то — неполному), одну соленую щуку на двоих»
«К полудню разбудила "помощников": Иван Яковлевич пошел за нашим питанием, Николай — повез на санях бочку за "кухонными отходами" и тогда что-то тяжелое копошилось на мне»
«Прорубь... В ней кончается власть Хохрина... В ней конец мучениям, конец издевательствам... Всему конец! Я склонилась над прорубью. Где-то из глубины на меня глянула черная вода, которая урча и свиваясь в воронки, текла ... как Стикс — река подземного царства»