Уральский балет в доме культуры ГЭС-2

В Москве на «Проспекте» — центральном нефе дома культуры ГЭС-2 — состоялась мировая премьера одноактного балета композитора Владимира Горлинского и хореографа Антона Пимонова «Графит». После трех представлений совместный проект ГЭС-2 и «Урал-Опера-Балет» будет адаптирован для сцены и займет место в афише екатеринбургского театра. Татьяна Кузнецова полагает, что адаптировать тут нечего.

Гигантский ажурный «Проспект» сам по себе потрясающая декорация, и, сознавая это, дом культуры ГЭС-2 старается вписать в него соответствующие проекты. Соответствовать, однако, нелегко: необычное пространство, доступ к которому имеет любой зарегистрировавшийся посетитель ГЭС-2, требует столь же необычных решений. «Графит» — второй танцевальный проект, попавший в этот белоснежный дворец, после реконструкции Ренцо Пьяно утративший остатки утилитарности. И первый — балетный: приглашенный на постановку Антон Пимонов, питомец Вагановской академии и экс-худрук Пермского балета, известен своей приверженностью к чистому классическому танцу и одноактным, строго структурированным абстракциям.

Выпускник Московской консерватории Владимир Горлинский, напротив, импровизатор и композитор-перформер, тяготеющий к театральным экспериментам. Электротеатр «Станиславский», например, нашел в его лице отзывчивого соавтора, а Московский ансамбль современной музыки, взявшийся за исполнение заказанного «Графита»,— близкого по духу и букве автора. Скажем сразу: рассадка музыкантов в разных концах «Проспекта», благодаря чему доносившиеся со всех сторон звуки приобретали еще одно измерение, была самой нетривиальной частью проекта. Да и сама музыка, весьма разнообразная и эмоциональная по нынешним компьютерным временам, дефилирующая от диктата метронома к неким космическим туманностям, но не чурающаяся ни страстных tutti, ни откровенной лирики, казалась пригодной для осуществления самых отважных хореографических фантазий. Тем более что пространство было освобождено от ограничений традиционной сцены: на «Проспекте» неоновыми трубками очертили прямоугольник 14 на 10 м, предоставив зрителям возможность самим выбирать точку обзора. Можно было устроиться в «партере» — на полу прямо у светящейся кромки на любой стороне прямоугольника, забраться на «ярусы» — верхние галереи или отправиться в самый конец нефа — на «галерку».

Однако возможность поиграть с пространством в духе классика авангарда Мерса Каннингама, еще в середине прошлого века провозгласившего главной любую точку, в направлении которой движется танцовщик, не увлекла хореографа Пимонова. Свой «Графит» он выстроил фронтально, по правилам «нормального» театра, так что бедолагам, усевшимся под вознесенным над площадкой «оркестром» — основной группой музыкантов, пришлось довольствоваться изнанкой балета. Зато разрыв танца с музыкой оказался вполне в духе Каннингама: для связи с ней хореограф выбрал отчетливо звучащее остинато метронома и на прочие модуляции — смысловые, тембровые, эмоциональные — решительно не реагировал. Название балета Антон Пимонов трактовал в академическом ключе — «графика танца» в сочетании с твердостью самого минерала, поэтому десять танцовщиков то и дело застывали в партерных позах из классического экзерсиса, а двигались преимущественно дискретно, расчленяя и без того короткие комбинации на отдельные па и для пущей «графичности» вытягивая в локтях руки.

Серо-стальные топы и трико женщин и того же цвета узкие штаны и майки мужчин различались лишь тонкими линиями лампасов — голубыми или терракотовыми, женские веки и балетные «пучки» волос были окрашены в тон отделки: робость фантазии художницы Елены Трубецковой полностью соответствовала робости хореографии, основанной на скудном наборе классических па. Доминировали маленькие амбуате и жете, встречались арабески у женщин и entrechat-six у мужчин. Женские пируэты на пуантах были заменены проворотами на плие в пятой позиции — видимо, в целях «современности»; мужчинам для зрелищности один раз предоставили двойное ассамбле и ровно два жете-ан-турнан. И лучше бы хореограф этого не делал, поскольку и без того скованные артисты эти фигуры «высшего пилотажа» исполнили нечисто.

Композиция балета строилась как по учебнику: закольцованные начало и финал (в самом буквальном смысле — танцующие образовывали круг); подвижные массовые сцены обрамляли серию однотипно статичных дуэтов, которую, в свою очередь, прорезывали «двойки» и «тройки» солистов — прыгающих (мужчины) и не прыгающих (женщины). Строгие линии чередовались со столь же строгими шеренгами, «прочесы» (когда артисты движутся навстречу друг другу от кулисы к кулисе) с «наплывами» (движение от задника к рампе). Адаптировать «Графит» к екатеринбургской июньской премьере будет легче легкого: стоит только отпустить за кулисы не участвующих в конкретном эпизоде артистов, которые в ГЭС-2 были вынуждены неподвижно застывать на площадке. Бурная музыкальная кульминация в финале заставила хореографа сочинить нечто вроде пляски Избранницы из «Весны священной», нежданно выделив из группы солистов лидера. Впрочем, никаких излишеств скромный Пимонов ему не позволил — лишь переминания с ноги на ногу по широкой второй позиции да пару прыжков в прогибе. Но и эти нехитрые манипуляции оказались «смертельными», судя по тому, что с последним аккордом солист рухнул ничком.

Зрители ГЭС-2, бесхитростные и благодарные, устроили «Графиту» и всем его создателям овацию, заставив подозревать, что классический балет, да еще такой доступный — руку протяни, и дотронешься до живого танцовщика,— они видят впервые. Пожалуй, стоит их просветить и вместо столь беспомощной имитации современной хореографии показать настоящий балетный урок, который в архитектурных декорациях просторного «Проспекта» уж точно покажется чудом передовой техники.