Балеты «Сажень» и «Триггер» на фестивале DanceInversion

Афиша Башкирского театра оперы и балета стараниями международного фестиваля современного танца DanceInversion пополнилась двумя мировыми премьерами: молодые российские авторы представили собственные вариации на тему «Снегурочки» — одноактные балеты «Сажень» и «Триггер». Рассказывает Татьяна Кузнецова.

DanceInversion, старейший и почтеннейший из отечественных фестивалей современного танца, ныне по понятным причинам сменил ориентацию с международной на внутрироссийскую. 25 лет назад эту танцевальную биеннале придумали тогдашний директор Музтеатра Станиславского Владимир Урин и Ирина Черномурова. За прошедшие годы они представили России едва ли не всех значимых хореографов мира, попутно устраивая мастер-классы и лекции для особо пытливых российских постановщиков и артистов. В мирном, но ковидном 2021-м DanceInversion (тогда находившийся под крылом Большого театра) устроил основательную лабораторию по современному танцу «Тело в главной роли» с привлечением лучших лекторов, хореографов и практиков. Тогда-то и родился проект постановки нескольких спектаклей на тему «Снегурочки» Островского. Выбрав «национальный миф, в котором закодированы все этические и нравственные ценности русского народа», куратор-драматург Маргарита Мойжес провела конкурс среди соискателей. Каждый из победителей — пять женщин и один мужчина — получил право на постановку одноактного балета в Красноярске, Уфе, Калуге и Петрозаводске. Ко всем сочинениям были заказаны музыка, сценография и костюмы. Сильной башкирской труппе, вероятно, достались лучшие: магистр Академии Вагановой Мария Ряполова и Павел Рябов, окончившие курс балетмейстера Николая Боярчикова, в прошлом веке имевшего репутацию интеллектуала и оппонента советского застойного официоза.

Их балеты «Сажень» и «Триггер» выглядели по-разному, однако подход к теме у обоих авторов оказался схожим: в главной роли выступило вовсе не тело (в пластическом плане молодые балетмейстеры соорудили безнадежно старомодную хореографию), а, по старинке, содержание. Точнее говоря, хоть и трансформированный, но вполне узнаваемый сюжет сказки Островского, разработанный в разных жанрах. У Марии Ряполовой, натуры тонкой, толкующей слово «сажень» как «меру измерения глубины человеческой души», получилась обремененная метафорами поэма, которую куратор Мойжес зачислила в разряд абстракций, хотя события балета вполне конкретны: героиня, блуждая меж прямоугольных колонн леса жизни (сценограф Альона Пикалова), накапливает «внутреннее содержание», «коммуницируя с внешним миром» посредством «касаний».

Первым ее щеки касается Отец-Мороз на помосте у задника, и, собственно, на этом коммуникация и заканчивается — Снегурочка спускается на сцену. С Лелем, которого художник Геннадий Осташов одел в белую газовую куртку и белые обтягивающие трусы, коммуникация разворачивается на целый дуэт: Снегурочка в своем жестком лифе с топорщащимися на бедрах треугольными лепестками, похожая на ощипанного лебеденка, приникает к нему всем телом, разворачивая ноги в a la seconde и напрашиваясь на горизонтальные поддержки. Однако, потаскав героиню на плечах и покрутив в обводках, ее карикатурно-самодовольный избранник бездушно удаляется за кулисы. Мизгирю отводится гораздо меньше времени и места: он прикасается к героине на том же узком помосте у задника, используя жесты, выражающие страсть с давних советских времен,— так объяснялся еще хан Гирей в «Бахчисарайском фонтане». Героиня и реагирует, как Мария: пугливо отвергает домогательства и пытается покончить с собой, бросившись навзничь с «горы»-помоста.

Попытку самоубийства привязанная к лонже героиня повторяет троекратно, каждый раз вновь появляясь на «горе» из закулисной бездны, но наконец все же возносится к небесам, и, как объясняет программка, «луч света обретает лик Снегурочки». Сценически эта метафора воплощена в адажио Дерева и Птицы (кордебалетные деревья-мужчины одеты в черные брюки с аппликацией сучьев на торсах, женщины-птицы снабжены черными «крыльями» в виде фигаро), в котором повторялись поддержки дуэта Леля и Снегурочки. Однако в «природе» все происходило полюбовно, под конец одушевленные представители флоры и фауны удалились за кулисы в обнимку. Можно, конечно, добавить к описанию действия рассказ о лейтдвижениях балета (вроде топтания «птиц» в па-де-бурре suivi — как в «Лебедином озере», только на полупальцах), но и без того очевидно, что за «современность» опус магистра Ряполовой могли принять лишь неискушенные зрители и влюбленные в свой проект кураторы.

Сатирический гротеск «Триггер» хореавтора Павла Рябова, поставленный в духе балагана, выглядел и логичнее, и энергичнее. Живой оркестр, ведомый Александром Алексеевым, весьма увлеченно исполнял фантазии Ольги Шайдуллиной со всеми ее «паттернами» в виде цитат из Глинки, Чайковского и Стравинского, а перкуссионист, вибрафонист и певцы-сонористы на сцене вдохновенно сопровождали танец персонажей своими импровизациями. В ярком представлении, оформленном Альоной Пикаловой и Аллой Николаевой с оглядкой на театральный конструктивизм 1920-х, Берендей представал правителем города Конструктора. Спрятанный в жестком конусе красной мантии, увенчанный подобием боярской шапки, вооруженный рупором, он бдительно пекся о счастье жителей-марионеток. Триггером оказывалась Снегурочка с длинными дредами, спустившаяся на лонже с колосников женским аналогом Тарзана. Похоже, отважная Адель Филиппова сама сочинила эту партию, получив задание придумать движения, выражающие крайнюю степень свободы: ее диковатые шаманские кружения, выбрасывания ног в разные стороны, колеса и скачки казались результатом импровизации. Сосватанный Берендеем Лель, певец тоталитарной гармонии, изъяснявшийся в основном руками, ей по сердцу не пришелся. Зато очарованный дикаркой Мизгирь освободился от шарнирных плоскостей, составлявших его наряд, обрел естественную пластику и остался единственной паршивой овцой в городе, после того как триггер-Снегурочка вновь удрала на колосники. Четко продуманный и внятно изложенный авторский замысел — одно из главных достоинств этого доходчивого спектакля, к недостаткам которого следует отнести чрезмерную лексическую скудость: столь школярский набор движений не могут оправдать ни жанр, ни марионеточная природа персонажей.

Наверное, для башкирского театра с академическим репертуаром постановка этих балетов стала полезным опытом — артисты, во всяком случае, исполняли их с энтузиазмом, а после «Триггера» публика устроила стоячую овацию. Но для фестиваля DanceInversion этот проект обернулся поражением. 25 лет неустанной просветительской деятельности оказались тщетными: теперешние молодые хореографы куда более провинциальны, незрелы и старомодны, чем их непросвещенные коллеги 1990-х — годов истинного расцвета современного российского танца, как выяснилось только теперь.