Как за год пандемии изменилась шведская стратегия борьбы с COVID-19

Ровно год назад в Швеции был официально зафиксирован первый случай заболевания COVID-19, и королевство неожиданно оказалось в центре внимания, отказавшись в отличие от большинства стран мира вводить локдаун. Как за этот год изменялись «шведская модель» и ее восприятие в обществе, разбиралась обозреватель “Ъ” Галина Дудина.

31 января 2020 года в шведском городе Йёнчёпинг был обнаружен первый случай заражения новым коронавирусом — у молодой женщины, вернувшейся из Уханя. За прошедший год, по данным опроса «Левада-центра», проведенного по заказу посольства Швеции в РФ, об особой «шведской модели» борьбы с коронавирусом слышали 32% россиян — для страны, которая не так часто попадает в новостную повестку в России, это высокий показатель.

Среди тех, кто хотя бы понаслышке знаком с этой шведской моделью, больше половины в целом считают ее правильной. 35% опрошенных отмечают: стратегия, выбранная Стокгольмом, была «мягче, чем в других странах»; 28% говорят, что она «делает акцент на сознательности граждан». Куда меньше респондентов полагают, что Швеция «пустила распространение вируса на самотек» (14%), или называют ее «рискованной» (10%) или даже «безответственной» (6%). Между тем сама стратегия за год претерпела существенные изменения.

Первоочередные меры, которые были приняты в Швеции, ничем не выделяли королевство из ряда других стран.

Молодую женщину, у которой диагностировали ковид, поместили в изолированную палату в инфекционной клинике, а рейсы в КНР были отменены. «Ограничения вводились постепенно. Еще весной студентов перевели на дистанционное обучение, удаленно стали работать и многие исследователи, я в том числе. Но если тогда у меня была возможность работать в библиотеке по восемь часов в день, то потом это время было ограничено до пяти, а затем и до трех часов. Сейчас получить книги можно, но остаться для работы в читальном зале нельзя»,— приводит пример Евгений Петелин, научный сотрудник Лундского университета, одного из старейших в Швеции. «Сейчас все перешли в режим ожидания. Среди моих знакомых здесь нет никого, кто бы переболел, но все работают из дома и законопослушно ждут, пока можно будет сделать прививку»,— говорит он “Ъ”. Перед Рождеством стало нельзя встречаться компаниями больше восьми человек, но в центре 100-тысячного Лунда работал каток. Спортзалы по-прежнему открыты, но теперь в них действует ограничение по числу посетителей: «Правда, на практике я хожу почти каждый день, и ни разу не было, чтобы меня выставили. Да и в транспорте маски носят через одного».

О том, что шведская стратегия борьбы с пандемией кардинально отличается от общеевропейской, в мире заговорили весной. К середине апреля, когда почти по всей Европе давно уже был объявлен карантин, в Швеции по-прежнему были открыты торговые центры и рестораны. Правда, публичные мероприятия были ограничены сначала 500, а затем и 50 участниками, запрещено посещение домов престарелых, студенты и старшеклассники переведены на дистанционное обучение. Но локдауна не было. Впрочем, на введение карантина шведское правительство и не имело права — такими полномочиями его наделил парламент только в начале января этого года. Основную ответственность за собственное здоровье несли сами подданные королевства: жителей просили быть бдительными, мыть руки и соблюдать дистанцию, избегать рукопожатий и посещения людных мест. Что многие и делали. В онлайн-формате проходили и забастовки экоактивистки Греты Тунберг, и вручение Нобелевских премий.

«Исторические корни этой стратегии лежат в области политической культуры. В Швеции принято говорить о запрете министерского правления»,— объясняет “Ъ” руководитель Центра Северных стран Института Европы РАН Наталья Плевако. То есть если в других странах власти могут вмешиваться в текущую работу ведомств и управлений, то в Швеции их возможности ограниченны. Шведский путь — следствие не сурового шведского характера, а шведской законопослушности: рекомендации на уровне государства там действовали не хуже, чем штрафы и жесткие запреты в других странах. «Стратегию борьбы в отличие от многих стран определяли не министры, а врачи и эксперты. И правительство пошло по пути поддержки рекомендаций управления общественного здравоохранения,— говорит госпожа Плевако.— Пандемия была новостью и для населения, и для политиков, и для экспертов, и на первых порах шведы новую стратегию восприняли положительно».

Архитектором шведской стратегии борьбы с пандемией обычно называют Андерса Тегнеля, главного эпидемиолога страны. А вот ее последствия чувствует на себе и правительство: к январю, согласно опросу Ipsos по заказу издания Dagens Nyheter, только 26% шведов считали, что премьер Стефан Лёвен справился с вызовами, связанными с распространением заболевания.

Главное, что вменяют в вину властям,— высокая смертность.

По этому показателю Швеция отстает от Италии и США, но в разы обогнала соседние и сопоставимые по климату, культуре и плотности населения Финляндию, Норвегию и Данию. В десятимиллионном королевстве зафиксировано более 560 тыс. случаев заражения, 11,6 тыс. человек скончались. «Думаю, мы потерпели неудачу, если быть честным,— признался в рождественском обращении король Швеции Карл XVI.— Много людей скончалось, и это ужасно. Горе и разочарование — для многих семей и бизнесменов, которые сейчас в тяжелом положении и могут потерять свои компании... Само собой, это ужасный год, ударивший по стране».

Однако конкретные выводы должны быть сделаны только в будущем году. «Несомненно, одной из целей стратегии были снижение экономических потерь и сохранение рабочих мест. Но подводить итоги пока рано, как нет пока и однозначного ответа на вопрос, удалось ли Швеции справиться с трудностями лучше, чем другим странам: структура экономики в европейских странах разная, и делать прямые сравнения не всегда уместно»,— говорит Наталья Плевако. Данных за весь 2020 год пока нет, но в ноябре сообщалось, что в третьем квартале восстановление экономики шло быстрее, чем ожидалось.

«Я не стану делать никаких заявлений, пока пандемия не закончится и у нас не будет заключения комиссии по коронавирусу. Мы также должны понимать, что весь мир ничего не знал о пандемии, а потому делать самые точные оценки не всегда легко»,— предупреждал, в свою очередь, Стефан Лёвен. Еще летом правительство учредило специальную экспертную комиссию, которая за два года должна оценить шведскую модель по борьбе с пандемией. Промежуточные выводы комиссии были опубликованы в декабре, и пока они однозначно возлагают на власти вину только за высокий уровень смертности в домах престарелых: 94% всех умерших с весны по осень — это жители Швеции старше 65 лет. Очевидно, систему ухода за пожилыми людьми в королевстве теперь ждет серьезная перестройка.

Между тем к европейскому «среднему арифметическому» приближается и шведский комплекс мер борьбы с пандемией.

В декабре были ужесточены правила продажи алкоголя и посещения магазинов и ресторанов, закрыты музеи и бассейны, введено требование носить маски в транспорте в час пик. В январе до конца сентября вступил в силу чрезвычайный закон о пандемии, который расширяет полномочия правительства и позволяет штрафовать нарушителей введенных правил. Теперь главную надежду власти возлагают на вакцину: в конце декабря завезли первые дозы препарата BioNTech/Pfizer, а в последних числах января Европейское агентство лекарственных средств (ЕМА) одобрило использование вакцины британско-шведской компании AstraZeneca. Правительство рассчитывает, что к концу года вакцинироваться сможет все взрослое население страны.

Галина Дудина