Что события в США говорят о будущем демократии

2021 год начался очень резво. Всего за несколько дней он сделал очевидным то, что не замечали годами: в большой политике — своя пандемия; тьма постулатов о выборах, демократии, передаче власти, которые веками казались незыблемыми, перестают работать прямо у нас на глазах. Пока непонятно: только в Америке или уже во всем мире? Но прежде чем искать ответы в телеграммной политологии, стоит вглядеться в системный, а не конъюнктурный размах сюжета с захватом цитадели демократии, камень в основание которой в 1793 году лично заложил Джордж Вашингтон.

Дмитрий Сабов

Взбудораживший мир захват цитадели американской, а по самооценке ее обитателей — и мировой, демократии неожиданно напомнил мне спор со старым добрым другом нашей семьи.

Начался он, кажется, еще в конце 1970-х. Когда мы поставили перед Дино Бернардини, редактором еженедельника Rinascita («Возрождение» — так назывался теоретический орган Итальянской компартии, в эпоху еврокоммунизма, впрочем, вполне фрондерский) традиционный для московских кухонь вопрос: а что же это из вашей «Искры» никак не возгорается революция, если вы выходите аж с 1944 года? Подвох не прошел. Товарищ Бернардини ленинским наследием (с поправкой на неомарксизм Антонио Грамши, конечно) владел лучше нашего, а потому ответ был не в бровь, а в глаз. «Ну а какая может быть в Италии революция, когда Зимнего дворца у нас нет, и что надо брать для победы социализма, непонятно?» Мы растерялись. О том, что светлое будущее зависит от наличия у врага цитадели, которую можно взять приступом, на московских кухнях тогда не задумывались.

Говорил Дино по-русски как на родном. Да и эффект от своей реплики прочитал сразу. Но, как итальянец, удержаться от перечисления хотя бы части римских дворцов, заселенных разного рода властями и их ветвями, никак не мог. Мы завороженно слушали, но минут через пять запросили пощады. После чего не один десяток лет — уже вместе с Дино — анализировали перестроечные и постперестроечные события в России, а также в мире с этой подрывной, как сказали бы в Советском Союзе, точки зрения. Работал итальянский оппортунизм, надо сказать, безотказно: везде, где власть забиралась в какой-нибудь «зимний ларец», она бралась приступом легко и удобно. А вот как только рассредоточивалась по Капитолийским, Квиринальским и прочим Палатинским холмам (в Риме их семь, как в Москве, но каждый второй с руководящим дворцом), так задача сразу выглядела неразрешимой. Нужно было дожить до 2021 года, чтобы понять, что так только казалось.

От чего болит «голова мира»

Не секрет, что вашингтонский Капитолий — здание, в котором расположились обе палаты парламента США и который сторонники Дональда Трампа брали приступом в день утверждения в нем итогов голосования-2020 — начали строить как копию с римских образцов под занавес XVIII столетия. О том, какой смысл вкладывали в «храм демократии» его основатели, говорит не только название, но и стиль: специалисты до сих пор отыскивают в нем отсылки к конкретным античным храмам и Пантеону Агриппы.

Так вот, если на миг отвлечься от конъюнктуры с конспирологией и вглядеться в процесс захвата буйными трампистами вашингтонского Капитолия с исторической точки зрения, то ларец открывается неожиданно просто. Начать надо со «смысла места»: согласно легенде, донесенной до нас римским историком Титом Ливием, само название «Капитолий» происходит от латинского caput (голова) и родилось при строительстве храма Юпитера последним царем Рима Тарквинием Гордым (534–509 годы до н.э.) — в земле, по преданию, нашли голову с невредимым лицом. Тит Ливий в «Истории от основания города» свидетельствует: «Это восприняли как неоспоримый знак того, что этому месту суждено стать вершиной империи и главой мира».

Возможно, так и возник первый Зимний дворец, соединивший в себе храм и политический офис. Освященный в 509 году до н.э. храм Юпитера (римский верховный бог пришел на смену многофункциональным этрусским предшественникам) стал реальной колыбелью римской демократии — поскольку в тот же самый год родилась республика, смысл которой был в том, чтобы ограничить произвол распоясавшихся царей.

А центральным элементом новой конструкции, отмечают исследователи античности, была процедура. Именно на Капитолии проходили церемонии интронизации, в ходе которых держатель верховного авторитета и силы (Юпитер) утверждал или не утверждал (само собой при помощи предзнаменований — а как иначе?) назначения на высшие госдолжности (магистратуры). В известном смысле, подчеркивает профессор Стефан Ратти из Университета Бургонь-Франш-Конте, Капитолий в ранней римской истории был «неким институтом толкований, которым пользовались узурпаторы». Аналогия с текущим моментом по интерпретации голосования в США, конечно, напрашивается. Но кто мог подумать, что подобное объединение носителей власти с теми, кто раздает властные полномочия, сделает конструкцию уязвимой аж через 25 с лишним веков на другом холме и на другом континенте?

Не стоит, конечно, спешить с выводами, что конструкцию погубили изначально заложенные изъяны. Списать все только на просчеты античных политических архитекторов, которые соединяли Сенат и храм, а от недовольных избирателей отбивались Юпитеровыми молниями, было бы упрощением. Тем более что со временем в Риме отработали своего рода «поправки»: победоносные генералы республики во время триумфов официально получали исключительное приглашение Сената подняться на Капитолий, куда их к тому же возносила толпа. После этого, случалось, у власти задерживались, тем паче что и Юпитер, как правило, не возражал.

В любом случае эти, так сказать, рукотворные восхождения были в систему заложены, хотя долю риска в себе несли (элиты не хотели делиться, а любовь масс всегда переменчива). Вопрос, как водится, был в пропорции, в дозировке того, что в наш просвещенный век принято называть представительной и прямой демократией. Римляне с их административным гением, кажется, одними из первых поняли, что одна без другой работает ненадежно и без срывов не обойтись. А уж если доходит до срывов в «голове мира», то это беда.

Римский компромисс, по сути, предусматривал ручное управление институтами. Но для публики, для тех, кто наблюдает за процессом извне, законный путь к высшей власти формально был неизменным — надлежало подняться на Капитолий (каким путем — это отдельный вопрос) и получить через оракула одобрение от Юпитера. Любопытно, что первыми нарушили принцип христианские императоры: после Константина в храм Юпитера с его языческой демократией они уже не поднимались. Но вот американских отцов-основателей это не смутило: идея храма для демократии в мире XVIII столетия, где правили сплошь монархи, была дороже.

Трампизм после Трампа

Впрочем, отложим иносказания и первоисточники. На кону вопрос: как быть, если светоч больше не светит? И почему он затух? С чисто французской запальчивостью в Figaro эту мысль формулирует Изабелль Ласарр: не одни революции пожирают своих детей; за демократиями этот грешок тоже водится.

Как в самом деле иначе понять, каким чудом американская демократия, победительница в полувековой холодной войне, сокрушительница коммунизма, источник вдохновения и предмет зависти для мира, в считанные часы смогла окунуться в самые авторитарные и манипулятивные методы управления, чуть было не обрушившие государство?

Мир уже вторую неделю звенит от дискуссий по поводу того, что же случилось в Америке 6 января. Дело даже не в том, кто начал: Трамп, который завел своих сторонников так, что они сошли с «легальной дороги» и полезли на Капитолий. Или, наоборот, те, кто четыре года до этого давал понять Трампу и его болельщикам, что все они, используя термин Хиллари Клинтон, «ущербные». Конечно, кто первый начал, все еще обсуждается, но это не главный нерв.

Главный — это как теперь быть со всем этим. Что делать — Америке, Байдену, миру. Как ни крути, но за уходящего (по крайней мере, на момент сдачи этого текста) президента проголосовали 74 млн американцев. И они никуда не денутся, даже если Трампа наградят импичментом уже после отставки. Не все, конечно, из них радикальны, кто-то вернется к политикам старой доброй Республиканской партии, разорвав трамповский пакт с популистами. Но десятки миллионов трампистов (употребляю термин условно, за неимением лучшего) так и останутся, потому что в других партиях США себя не найдут. Это значит, что Америке светит внесистемная оппозиция, которая только что, на Капитолии, попробовала себя в жанре политического мятежа. Ряд аналитиков осторожно высказывают гипотезу: современные консерваторы просто не понимают, где кончается защита ценностей от коммунизма или BLM и начинается конспирологическое сектантство, потому что у них нет «прививки маккартизма» времен охоты на ведьм.

Больше того, Трамп вдохновил массу людей по миру — от Бразилии до Израиля, включая Европу. Не все из них радикалы, но растянувшаяся на годы эпопея «желтых жилетов» во Франции и штурм Рейхстага ковид-диссидентами и сторонниками АдГ в Берлине дали понять, что жесткие методы тоже в тренде. И главное даже не в этих всплесках, а в их социальной базе: Трамп нащупал брешь в современной демократии, которая исправно выражает интересы элит, но не поспевает за народной повесткой в эпоху кризисов и пандемий. Как ни парадоксально, этот самовлюбленный миллиардер стал символом для тех, кого отбросила общепринятая модель успеха, потому что пообещал разделить с ними свой личный успех. На данном этапе не вышло. Но кто сказал, что это конец пути?

«Трампа надо поблагодарить: он показал, во что авторитарное правление может превратить демократию,— признает либеральная швейцарская газета Le Temps.— Институты в США устояли, но новый Трамп может оказаться более ловким. Чтобы противостоять ему, нужно укреплять демократии по обе стороны Атлантики и не забывать, что к крайним формам протеста ведут неравенство и страдания».

Вот он, ресурс трампов, желтых жилетов и брекситов — униженные и оскорбленные, к которым глухи элиты. Вот только как это чинить? Способны ли демократии в их нынешнем виде инкорпорировать таких людей в принципе? Это римская версия демократии, как мы помним, еще на старте училась договариваться с Юпитером. А как договариваться цифровой демократии с теми элитами, что сами вводят сетевую цензуру и, если что, отключают нежелательных лиц от эфира и микрофона?

«Отчаяние беззащитных ведет к демократии без доверия,— уверен французский сенатор из Вандеи Брюно Ретайо. Он поясняет: — Технократические элиты защищают в кризисы и пандемии самих себя, а не население.

Природа зла, которое подтачивает нашу демократию,— в безразличии. Возник "интернационал безразличных", он прячется по убежищам, которые надежно изолируют от действительности, а о народах можно больше не думать.

Они — объекты, которыми можно рулить росчерком пера в конце правительственных декретов».

Так в какой стороне искать выход? Как минимум не надо складывать все демократии в один храм: в XXI веке ничто не работает так, как в XVIII веке. Представительная демократия сбоит в мировом масштабе, чеканит экс-министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин, потому что народы больше не хотят голосовать так, как диктуют им их финансовые и технологические элиты. Трамп это нащупал первым, использовал в своих интересах, но ведь и после его ухода проблема не решена. И вряд ли будет решена, пока все сосредоточены на скандалах, а не на выводах, которые надлежит сделать после его ухода.

Может, прямая демократия — панацея? В нынешнем истерическом состоянии мира она слишком рискованна: не голосовать же за или против смертной казни по мобильному телефону. Если каждый вопрос отдавать на откуп желающим высказаться с помощью новых технологий, мы дезавуируем не элиты, а избирателя. Другое дело, что баланс все равно предстоит искать — и не только между представительной и прямой демократией. Демократию, подчеркивает Ведрин, сегодня приходится осуществлять под жестким прессингом разного рода лобби, активистов, юридических фирм… Пандемия, как и президентство Трампа,— это сканеры, они выявили те сбои, которые накапливались очень давно. Словом, что касается выводов, то мы, похоже, пока только в начале анализа.

Наш друг Дино Бернардини не пропагандировал идеи Антонио Грамши в Советском Союзе, а мы не расспрашивали по незнанию. А жаль, потому что в свете того, что творится сегодня в мире с демократией, которую подмяли под себя элиты, они были бы актуальны. Напомню один из тезисов этого философа-неомарксиста, от которого отсчитывали свое диссидентство самые влиятельные компартии Европы (итальянская, французская и испанская). Будущее, считал Грамши, не за классовым гегемоном, а за интеллектуальным; чтобы сделать шаг к нему, нужен союз рабочего класса с интеллигенцией, интеллектуальное возвышение масс. Не получилось: пока в СССР уповали на базис и разорялись в гонке вооружений, интеллигенция еще в XX веке сдала все Зимние дворцы и ушла в подработку к новым хозяевам. В наши дни это привело к тому, что защитниками рабочего класса (как, впрочем, и самой интеллигенции, вышедшей на панель умственного труда) стали Ле Пены и Трампы — других не осталось. Как часто бывает, история от души посмеялась над всеми, кто хотел ее научить хорошим манерам…