Русские в Константинополе превзошли изобретательностью и ту голь, которая на выдумки хитра. Впрочем, и хитрит здесь не голь. Голь идет избитыми путями в поисках хлеба насущного, промышляя шаблонными видами заработка. А не голь додумалась вот до чего. До тараканьих бегов.

Если в прошлом году ростовское скаковое общество, вывезшее в Константинополь свои конюшни, пыталось организовать здесь скачки и бега, но прогорело, так как стоимость корма оказалась так высока, что рысаки съедали весь заработок от входной платы и тотализатора, то нынешние предприниматели нашли таких рысаков, которые не съедят выручки.

В центре города. На Пера. В «русском клубе». С разрешения властей, как писали в нашей российской провинции на цирковых афишах. И здесь на самом деле приходилось просить разрешения у «властей» — начальника английской полиции. Но тот, как истинный спортсмэн, в восторг пришел от русской затеи. И разрешение на тараканьи бега было дано незамедлительно. Устроить сбор на беженцев, прочесть русский доклад — нельзя, а тараканьи бега — с полным удовольствием.

Итак, с благословления спортсмэнов тараканьи бега открылись. Огромный зал с колоссальным столом посередине. Это то, что заменяет ипподром. Это — кафародром.

Вокруг стола сгрудились мужчины с лихорадочно блестящими глазами и женщины с раскрасневшимися щеками. Все с неподдельным волнением следят за кафародромом, на котором устроены желобки и по ним бегут тараканы, запряженные в проволочные коляски.

Самые настоящие черные тараканы. Но величины потрясающей.

— В банях собираем…

У каждого таракана свое имя. Вот общий фаворит «Мишель» — зверски поводящий усами. Вот более стройная «Мечта»… Это целый букет имен, где есть все — от большевизма, от эмиграции и от парфюмерии с косметикой и до тихой беженской грусти:

— Троцкий, люби меня, Лемнос, Безпокойный, Прощай, Люлю и т. д.

У некоторых игроков свои конюшни: в сигарных коробках приносят с собой полукровных и кровных и спешат не опоздать к записи. Рысаков осматривают жюри и некоторых бракуют:

— Лапки широки.

Приносят «конюшни». Зажигают яркий свет на кафародроме. Звонок. Конюшня—сигарная коробка открывается, и, ослепленные ярким светом, тараканы бегут по дорожке. Публика волнуется. Ведь смысл бегов, конечно, в тотализаторе. Выдачи доходят до ста лир, когда общий фаворит, ринувшись с места, вдруг по дороге останавливается и с недоумением начинает осматривать сгрудившуюся вокруг стола публику. Поводит усами, но ни с места. Звонок, к столбу пришел никому не ведомый фукс.

Публика торопится к кассе, чтобы поставить на следующий заезд…

Закрыли с 1 мая лотто, около которого кормилось несколько тысяч русских: ведь лотто привили в Константинополе русские. Теперь открыли тараканьи бега. Закроют бега, русские еще что-нибудь выдумают. Где наша не пропадала…

(«Зарницы», 8–15 мая 1921 года)