«Мы не должны бросать сирийцев»

Директор офиса в Дамаске международной НКО OXFAM Мутаз Адхам о проблемах работы в Сирии

Гуманитарная ситуация в Сирии вызывает беспокойство мировых держав, но, как правило, все дискуссии по этому вопросу сводятся к полемике о том, кто виноват. Москва и Дамаск обвиняют в бедственном положении сирийцев западные санкции и нежелание США и Европы сотрудничать в восстановлении Сирии с официальными властями. Запад говорит о препятствиях в оказании гуманитарной помощи населению на неподконтрольных властям территориях со стороны Дамаска и Москвы. Тем временем ситуация в стране ухудшается, в том числе и на фоне пандемии коронавируса. Согласно данным ООН, в Сирии не хватает лекарств и тестов, 45% предприятий закрылись временно, а 15% — навсегда. Многим сирийцам негде взять денег на еду, лекарства и топливо. Цена стандартной продовольственной корзины выросла более чем на 250% по сравнению с прошлым годом. ООН охватывает помощью — продуктами питания и медицинской поддержкой более 4 млн человек в месяц, но этого недостаточно. Помогают НКО, однако им приходится преодолевать множество препятствий, чтобы помощь была доставлена тем, кто в ней нуждается. Об основных проблемах работы международной НКО OXFAM в Сирии и о том, может ли помочь ей Россия корреспонденту “Ъ” Марианне Беленькой рассказал директор офиса OXFAM в Дамаске Мутаз Адхам.

Директор офиса в Дамаске международной НКО OXFAM Мутаз Адхам

Фото: OXFAM

OXFAM — независимая конфедерация, в которую входят более 20 организаций, осуществляющих гуманитарную деятельность и деятельность по содействию развитию в 67 странах мира. Организации объединились с целью совместной борьбы с неравенством, которое приводит к бедности и социальной исключенности. В 2018 году почти 20 млн человек получили помощь в рамках программ OXFAM. OXFAM работает в Сирии с 2013 года, предоставляя помощь наиболее уязвимому и пострадавшему населению страны.

— Каковы ваши приоритетные направления работы в Сирии?

— Наш мандат относится к сфере «Водоснабжение, санитария и гигиена», продовольственная безопасность. Географически мы сфокусированы на трех частях страны: север — провинция Алеппо, северная часть провинции Хама и Идлиб, если нам удается получить туда доступ; восток — в настоящий момент это Дейр-эз-Зор; юг — Дамаск, его пригороды и Деръа. Основная причина такого выбора — нужды людей и наша возможность действовать.

— Как у вас получается одновременно работать на территориях, подконтрольных Дамаску и оппозиции?

— С самого начала мы работали и там и там. Большая часть нашей работы приходилась и приходится на подконтрольные властям районы. Если мы работаем на неподконтрольной территории, то все равно делаем это с разрешения официального Дамаска, при поддержке различных министерств, с которыми у нас есть контакт. В прошлом существовало большое количество неподконтрольных правительству территорий, в которых требовалась помощь, а в настоящий момент — осталось лишь две зоны: северо-восток Сирии и Идлиб. И с каждой свои сложности.

— У вас есть сейчас возможность доставлять гуманитарную помощь в неподконтрольные правительству районы?

— В последнее время OXFAM не направлял запрос властям, чтобы получить разрешение на работу в Идлибе, это очень тяжело. Примерно 1,5 года назад мы делали такой запрос и получили согласие от правительства, при условии, что будем работать при посредничестве Сирийского арабского Красного полумесяца. Нас это устраивало, но когда мы оценили риски, то поняли, что помощь не попадет в руки третьей стороны, и в итоге мы приняли решение не выезжать. С тех пор мы не направляли запросы и временно не работаем в Идлибе, поскольку риски сохраняются.

Для работы на подконтрольных курдам территориях на северо-востоке мы также отправляли запрос правительству и получили разрешение, однако не смогли туда попасть.

По соображениям безопасности доставка помощи наземным транспортом была слишком опасна, единственный доступный вариант — по воздуху от Дамаска до Эль-Камышлы.

На тот момент было лишь две работающие авиакомпании, осуществляющие полеты в условиях санкций. Но мы не могли лететь на самолетах авиакомпаний, находящихся под санкциями.

— Вы имеете в виду санкции со стороны США?

— США и ЕС.

— Как еще санкции мешают работе гуманитарных миссий? Поможет ли Сирии снятие санкций?

— Еще один пример — ситуация, касающаяся наших программ выдачи денежных средств населению. Если в других странах мы пользуемся Visa/Mastercard для платежей и снятия наличных, то в Сирии мы не можем это сделать. Обе платежные системы из-за санкций в этой стране не работают. Мы также не можем пользоваться государственными банками, так как они тоже находятся под санкциями, а в некоторых частях страны (например, в Дейр-эз-Зоре) все банки — государственные. Это серьезно ограничивает наши возможности в этой провинции, поскольку нам необходимо искать финансовую систему, способную соответствовать нашим запросам. И это всего лишь несколько примеров, как санкции влияют на нашу работу.

Как OXFAM, мы не комментируем вопрос о снятии санкций, но еще раз подчеркну, что санкции влияют на нашу работу.

Cанкции — очень сложные, в них непросто разобраться. В результате международные агентства занимаются самоограничением. Дабы не попасть под санкции, они предпочитают попросту не заниматься определенными вещами. Санкции становятся причинами задержек в нашей работе, мешают нам действовать быстро.

— Вы можете выделить главные проблемы в вашей работе по обеспечению гуманитарной помощью населения Сирии? И кто стоит за этими проблемами?

— Оказание помощи в соответствии с гуманитарными принципами связано со множеством сложностей. Об этом мы написали в докладе (.pdf), основанном на нашем собственном опыте и интервью с другими гуманитарными организациями. Ряд проблем связан с бюрократическими сложностями: получение разрешения на проведение работ или получение виз для нашего персонала. Порой это занимает время. Получение гуманитарного доступа к населению — это многоуровневый процесс, который включает в себя центральное правительство, местные уровни власти, сирийские НКО и пр. В этой системе сложно ориентироваться, и получение разрешений занимает много времени.

Еще одна проблема состоит в том, что у нас ограничены возможности для независимой оценки потребностей населения.

Есть также проблема с финансированием, проблема с отсутствием в Сирии посольств, способных оказать нам поддержку при диалоге с местными властями (например, чтобы нам предоставили допуск в ту или иную зону). Этим занимаются агентства ООН и международные НКО. Безусловно, правительство Сирии может сделать больше для того, чтобы облегчить нашу работу, но и другие заинтересованные стороны, например доноры, тоже могут многое сделать для этого.

— Почему многие неправительственные организации отказываются работать с официальным Дамаском? Из-за сложностей, которые вы упомянули?

— Мне тяжело говорить за другие организации, но определенно, порой эти сложности могут послужить причиной тех решений, которые принимают некоторые НКО. Кроме того, существует вопрос финансирования, это также оказывает свое влияние. Подчеркну, Сирия не простая страна и каждая организация имеет свое мнение. Так что, да, все это влияет.

— Вы упомянули о проблемах с финансированием. На ваш взгляд, имеет ли место урезание финансирования со стороны доноров в случае, если НКО принимает решение работать с официальным Дамаском?

— Обычно, когда мы обсуждаем это с нашими донорами, вопрос об этом не стоит. Однако у нас есть доноры, которые не финансируют определенные типы работ на подконтрольных правительству территориях, поскольку они полагают, что эта помощь может не соответствовать гуманитарным принципам.

Число активных НКО, работающих из Дамаска в подконтрольных правительству районах где-то около тридцати. Их общий бюджет $170 млн. Это очень-очень маленькая сумма, если говорить о необходимых работах в Сирии. Для сравнения, бюджет сирийского Плана гуманитарного реагирования ООН (Syrian Humanitarian Response Plan) — около $3 млрд.

— Оказывает ли вам Россия какую-либо поддержку во взаимодействии с официальным Дамаском?

—Нет

— Вы не просили о помощи? Или вы в ней не нуждаетесь?

— Нет-нет, конечно, мы нуждаемся в любой возможной поддержке. Будь то финансирование или поддержка наших контактов с любыми заинтересованными сторонами как внутри, так и за пределами страны. Но мы напрямую не запрашивали такую поддержку у России.

— А вы не пробовали контактировать с российским посольством или Минобороны? Возможно, они могли бы дать вам совет или предоставить защиту.

— Другие государства сами проявляют инициативу, идут на контакт с гуманитарными организациями, спрашивают о трудностях, с которыми пришлось им сталкиваться, и о возможной поддержке, которую они в состоянии предоставить или расширить. Для нас было бы полезно, например, если бы российское посольство в Дамаске организовало встречу с международными НКО, работающими в Сирии.

Мы сами проявили инициативу касательно потенциального сотрудничества с «Русской гуманитарной миссией», но эта инициатива пока на начальной стадии.

В любом случае они не часть российского правительства, а всего лишь еще одна гуманитарная организация.

— Запад постоянно обвиняет Россию за закрытие КПП на границе с Ираком, утверждая, что это лишает значительное число сирийцев возможности получать гуманитарную помощь. Это правда?

— Я не буду комментировать, кто ответственен за это. Но у нас должна быть возможность доставлять помощь нуждающимся в любой точке Сирии. И даже если какой-либо КПП закрыт, у нас должна быть альтернатива доставки помощи. Неважно, откуда эта помощь придет, главное — чтобы она дошла. Вот что мы должны требовать от всех сторон конфликта, будь то Россия или иной член СБ ООН. Закрывая один КПП, они должны обеспечить альтернативу.

— Есть ли у вас надежда, что сотрудничество с Дамаском может стать более эффективным?

— В нашем докладе мы говорим о проблемах, но говорим и о прогрессе, который мы наблюдаем с тех пор, как начали работать в Сирии. Это дарит мне надежду. Нам необходимо сделать более интенсивным диалог со всеми заинтересованными сторонами. И мы просим другие государства, доноров также прикладывать больше усилий для этой работы. Согласно нашему опыту, после интенсификации контактов с Дамаском мы смогли получить больше доступа к людям. Так что я думаю: да, надежда есть, и мы не должны сдаваться. Это же мы говорим сирийцам, которые отчаялись и считают, что надежды на улучшение ситуации нет. Да, вызовы по-прежнему значительны. Но я думаю, что НКО и Дамаск, работая вместе, смогут их преодолеть, и работа на территории Сирии будет расширена.

Сирийский народ настрадался за 10 лет конфликта. А сейчас к этому добавилась ситуация с COVID-19, что еще более усиливает давление на простых людей, это ухудшает гуманитарную обстановку в стране, лишает людей работы.

— А какова реальная ситуация с COVID-19 в Сирии? Официально речь идет о небольших цифрах, но согласно неофициальной информации, складывается достаточно мрачная картина. Речь идет о недостатке мест в больницах, высокой смертности, в том числе среди врачей…

— Официальные цифры о случаях инфицирования коронавирусом и смертности действительно незначительны, но и Министерство здравоохранения Сирии, и Всемирная организация здравоохранения отмечают, что возможности правительства проводить тестирование на коронавирус очень ограничены. Количество людей, которые имели возможность пройти ПЦР- тестирование, довольно небольшое. Возможно, это и есть основная причина того, что официальные цифры числа зараженных невелики. В то же время мы знаем, что неофициальные цифры гораздо выше и, конечно, возможности госпиталей серьезно ограничены.

Не стоит забывать, что мы говорим о стране, гражданская война в которой идет 10 лет. За годы войны огромное количество медицинских учреждений было уничтожено.

Возможности немногих уцелевших госпиталей обновить свое оборудование ограничены, а соответственно, ограничены и возможности борьбы с пандемией.

Мы не должны бросать сирийцев. Всем правительствам мира я бы сказал: пожалуйста, поддерживайте нас в нашей борьбе любыми доступными средствами.

Вся лента