Адвокат Иван Павлов о том, почему следствие отказывается объяснять Ивану Сафронову суть предъявленного обвинения

Каждый обвиняемый имеет право знать, в чем он обвиняется. Это элемент фундаментального права на защиту, которое гарантируется Конституцией РФ, нормами международного права и российским законодательством, в частности ст. 47 УПК РФ. На практике это реализуется тем, что обвинение лица в преступлении должно строиться на конкретных фактах, которые четко формулируются в тексте наиважнейшего процессуального документа — постановлении следователя о привлечении в качестве обвиняемого. Делается это в том числе для того, чтобы, зная, какие именно действия ему ставятся в вину, обвиняемый мог либо признать, либо оспорить указанные в таком постановлении факты.

В случае с делом по обвинению журналиста Ивана Сафронова мы столкнулись с вопиющим нарушением этого основополагающего права.

Если извлечь из постановления о привлечении Сафронова в качестве обвиняемого сухой остаток, то сейчас обвинение выглядит так: в 2012 году Сафронов был завербован неким представителем чешской спецслужбы, а в 2017 году, получив от этого представителя шпионское задание, выполнил его — собрал и передал ему посредством сети Интернет и популярного средства шифрования некие государственные секреты, касающиеся военно-технического сотрудничества РФ со странами Африки и действий российских вооруженных сил на Ближнем Востоке.

Никаких иных подробностей, проливающих свет на существо обвинения, в своем постановлении следователь не привел.

На первом допросе в качестве обвиняемого Сафронов и все его защитники заявили, что им не понятно обвинение из-за неконкретности его формулировок. В ходе допроса Сафронов заявил ходатайство о разъяснении обвинения с адресованной следователю просьбой ответить на ряд вопросов.

В частности, сторону защиты интересовало:

• когда именно, кем конкретно и при каких обстоятельствах, по мнению ФСБ, обвиняемый был завербован чешскими спецслужбами;
• когда именно, от кого и каким образом, по мнению чекистов, Сафронов получил шпионское задание, где и когда добыл государственную тайну, кому конкретно, когда и каким образом он ее передал;
• с учетом того что Иван специализировался на военной тематике и много писал в том числе о военно-техническом сотрудничестве РФ со странами Африки и действиях российских вооруженных сил на Ближнем Востоке, в каких сведениях из тех, которыми владел Иван, следствие усмотрело государственную тайну.

Очевидно, что без ответов на эти вопросы обвинение выглядит как ребус или головоломка. Если следствие уверено, что обвиняемый совершил определенные действия, какой смысл скрывать их от него самого? При этом если допустить, что часть ответов может составлять государственную тайну, то с учетом допуска всех защитников к гостайне (они дали соответствующую подписку о неразглашении) скрывать эту информацию от участников процесса нет смысла — ни с точки зрения уголовного процесса, ни с точки зрения обеспечения государственной безопасности.

Недавно защитники получили от следователя по делу Сафронова копию постановления об отказе в удовлетворении заявленного ходатайства. Это значит, что никаких пояснений, которые помогли бы защите разобраться в существе обвинения, до окончания предварительного следствия ФСБ давать не намерена. С учетом обычной продолжительности предварительного следствия по такой категории дел (от года до полутора лет) следующие новости по делу Сафронова могут появиться не очень скоро.

Если бы я ранее не участвовал в защите по таким делам, то, вероятно, запасся бы терпением и начал ждать окончания предварительного следствия. Однако опыт моего участия в защите обвиняемых по шпионским делам подсказывает, что ждать тут совершенно нечего. Хотя для ФСБ «ожидание в подвешенном состоянии» — очень удобная позиция. Время — тот самый ресурс, который призван угомонить негативное общественное мнение и профессиональную солидарность коллег Сафронова, не верящих в его виновность. Стратегически мои «процессуальные оппоненты» рассчитывают на то, что «время лечит»: через месяц общественное мнение будет переключаться на другие события, через полгода про Сафронова забудет публика, а через год — журналистское сообщество. А там и суд, который тоже будет закрытым: все, что скажут журналистам и обществу,— срок, на который Сафронова осудят. Остальное — гостайна. Сценарий для таких случаев приготовлен, и он таков. С преследованиями ученых этот сценарий работает. Сейчас его тестируют на пилотном деле по преследованию журналистов.

Чтобы вы убедились в том, что ждать окончания предварительного следствия бесперспективно, могу объяснить, из чего состоит доказательственная база по таким делам. Чтобы не раскрыть никакой государственной тайны, представлю ее в форме предсказания. Ведь мне ее до сих пор не показали, поэтому то, что я привожу ниже, не может считаться разглашением.

Для начала отмечу, что, согласно формулировкам статей Уголовного кодекса, госизмена в форме шпионажа формально заключается в собирании или передаче определенной информации представителям иностранного государства или иностранной организации.

Если перевести журналистскую деятельность на язык наших спецслужб, то она как раз будет выглядеть как собирание и передача информации, то есть в чистом виде формулировки из диспозиции «шпионских» статей.

Получается, для чекистов журналистская деятельность, особенно в чувствительной сфере,— это Эльдорадо с точки зрения поиска очередной жертвы на роль обвиняемого в госизмене. Просто до какого-то момента журналистов не трогали.

Чтобы «срубить палку» по ст. 275 УК РФ, сегодня достаточно доказать передачу гражданином России какой-то информации какому-нибудь иностранцу. Это единственный факт, с которым ФСБ требуется потрудиться с точки зрения сбора доказательной базы. Здесь в помощь спецслужбам — весь арсенал их технических средств контроля за гражданами: СОРМ, ОРМ, СИТКС и прочая «прослушка». При разработке объекта важно всего лишь зафиксировать факт передачи им какой-нибудь информации иностранному гражданину, например по электронной почте, мессенджеру, телефону, СМС и тому подобное. Все остальное будет нарисовано в кабинете у оперативного сотрудника, для которого окрасить вполне себе нейтральный факт идеологически эмоциональными оценками — задача несложная. Например, знакомство обвиняемого с иностранным коллегой может быть интерпретировано как акт вербовки, вопросы, полученные в электронной переписке, можно истолковать как шпионское задание, а уж за то, что у нас любую информацию можно подтянуть к гостайне, вовсе не стоит беспокоиться. С этим все в порядке. Ведомственные «эксперты» из первых отделов с радостью помогут своим коллегам-чекистам и дадут соответствующее заключение, подогнав какой-нибудь фрагмент перехваченных сведений под тот или иной пункт ведомственного перечня сведений, подлежащих засекречиванию. Так, например, в деле продавщицы из Сочи Оксаны Севастиди (и еще нескольких жительниц Сочи) горе-эксперты из Генштаба ВС РФ ухитрились обнаружить состав государственной тайны РФ в паре СМС-сообщений длиной до 70 символов.

В деле Ивана Сафронова вся доказательная база, скорее всего, будет строиться вокруг перехваченной переписки Ивана с кем-то из его знакомых из числа иностранных граждан. Остальное — дело техники.

Факт знакомства назовут вербовкой, подкрепят ее справкой с генеральской подписью о том, что, по последним данным разведки, знакомый Ивана — кадровый сотрудник чешской спецслужбы, владеющий приемами вербовки и выведывания секретной информации. Не важно, знал об этом Сафронов или не знал, ведь у его знакомого на лбу не написано о том, что он шпион. Сертификат об обучении в разведшколе, анкету из отдела кадров и копию служебного удостоверения вражеского разведоргана никто прикладывать в материалы дела не будет, зачем?

Генерал ведь подтверждает! Вы не верите? А суд поверит. У нас суд сержанту Росгвардии доверяет, а уж генералу ФСБ, СВР или ГРУ — тем более. Ах да, чуть не забыл, справка будет секретной, в конце предварительного следствия ее покажут обвиняемому и его защитникам, которые не смогут даже родственникам об этом сообщить под страхом уголовной ответственности.

Комиссия экспертов из военных ведомств придет к выводу, что в одном из писем Ивана в адрес его знакомого содержится фрагмент/фраза/предложение, в котором раскрыта гостайна. Заключение экспертизы тоже будет с грифом, и вы его никогда не увидите. Получить альтернативное заключение защита не сможет по причине того, что адвокатам не дадут ни сфотографировать, ни даже переписать инкриминируемый Сафронову им же составленный текст письма по причине того, что в нем, по мнению ФСБ, содержится гостайна. Надо отметить, что производство подобных экспертиз монополизировано чекистами, поскольку оно осуществляется лицами с допуском к гостайне, а именно ФСБ принимает решение о допуске и лишении допуска. Защитники просто не найдут ни одного специалиста с допуском, который бы согласился без контроля со стороны ФСБ провести альтернативное исследование.

Для придания веса расследованию в качестве свидетеля может быть допрошен (разумеется, с сохранением анонимности) некий сотрудник какого-нибудь органа внешней разведки России, который подтвердит, что, по его данным, у западных супостатов до ареста Сафронова был источник в России, снабжавший спецслужбы НАТО ценной информацией, а после его ареста пропал. На протоколе допроса этого свидетеля защитники при ознакомлении обнаружат гриф секретности.

Вероятно, будут какие-то негативно характеризующие Ивана доказательства. При этом для эмоциональной окраски в требуемом ключе все средства хороши, ибо высокая цель оправдывает применение любых средств. Например, в деле ученого Виктора Кудрявцева при избрании меры пресечения и обосновании того, что обвиняемый может скрыться, следователь Александр Чабан (он же расследует дело Ивана Сафронова) использовал обнаруженное в электронной почте письмо о якобы выигранной в лотерею грин-карте.

Письмо было отправлено с типичного для рассылки спама адреса, а его форма и содержание невозможно воспринять всерьез человеку, который имеет хоть малейшее представление о спаме.

Но оно стало главным аргументом следователя, утверждавшего, что 75-летний ученый планировал сбежать на Запад, поэтому его необходимо непременно заключить под стражу. Суд это принял как должное и обосновал решение о заключении под стражу ссылкой на спам.

После того как следствие отказалось удовлетворить ходатайство Ивана Сафронова о разъяснении обвинения, стало очевидно, что доказательную базу по его делу составит исключительно «спам». А для того чтобы это обстоятельство не возмущало общественность, прежде чем передать дело в суд, на обложке каждого тома предусмотрительно поставят в правом верхнем углу уже знакомый штампик синего цвета.

В принципе наши суды много могут принять как должное от правоохранительных органов, тем более от ФСБ. Однако суд, да и любая власть, включая ФСБ, чувствителен ко всему тому, что не вписывается в их обычный сценарий. Нарастающий резонанс вокруг дела Ивана Сафронова — единственное, что может заставить сложившуюся систему отклониться от сценария с заранее понятным исходом. К счастью для Ивана, это средство (резонанс) в руках его коллег — журналистов. И от того, как они им распорядятся, зависит, будет ли справедливым расследование по его делу. Хорошей предпосылкой можно считать интерес Кремля, вызванный отказом следствия открыть Сафронову и его защитникам суть обвинений: 31 июля Дмитрий Песков обещал «поинтересоваться» происходящим. Будем ждать с нетерпением.

Иван Павлов, адвокат, к.ю.н., глава «Команды 29»