Как провал разведки надолго испортил отношения с Германией

22 апреля 1925 года в Лейпциге завершился судебный процесс над особо опасной террористической группой, именовавшейся прессой «германской ЧК». Суд счел, что вина главного обвиняемого — сотрудника советской военной разведки, называвшего себя Скоблевским,— была настолько велика, что его приговорили к смертной казни. На следующий день Политбюро ЦК РКП(б) предписало полпреду СССР в Германии Н. Н. Крестинскому позаботиться о нем «как легальными, так и нелегальными способами».

«Кризис в Германии назревает очень быстро»

У Великобритании, как известно, с давних пор нет постоянных друзей и постоянных врагов, а есть только постоянные интересы. У молодой советской России, в отличие от нее, было множество постоянных врагов и практически не было постоянных друзей. И все из-за постоянного интереса к советизации ближнего и дальнего зарубежья. Причем упорные попытки экспорта революции не прекращались на протяжении многих лет. И распространялись они даже на крайне необходимого стране партнера — Германию.

Побежденная в Первой мировой войне, страдавшая от ограничений и колоссальных выплат победителям по Версальскому мирному договору, Германия 16 апреля 1922 года подписала договор в итальянском Рапалло о восстановлении дипломатических отношений с РСФСР и отказе от взаимных претензий. Принято считать, что этот договор прежде всего открывал дорогу к взаимовыгодному военному сотрудничеству. Германия на советской территории, формально не нарушая версальских ограничений, могла развивать и совершенствовать передовые образцы военной техники и вооружений. А Красная армия получала к ним доступ.

Не меньшее значение имело и то, что прибывшие в Берлин советские представители начали налаживать деловое сотрудничество с германскими фирмами и банками, которые считали товарообмен с Россией крайне важным для подъема своей экономики. Появились перспективы не только закупок качественной немецкой техники, но и получения технологий. А вскоре советское посольство в Германии, именовавшееся тогда полномочным представительством, превратилось в основной центр внешней торговли образованного в декабре 1922 года СССР.

Теснейшим было и политическое сотрудничество. Министерства иностранных дел двух стран согласовывали свои действия в отношении общих недругов, главным из которых была Польша, и свою официальную реакцию на разнообразные демарши великих держав. К примеру, когда Германии предложили вступить в образованную в 1920 году Лигу Наций, ее правительство первоначально отказалось присоединиться к этой международной организации, если в нее не будет приглашен СССР.

Однако все это не мешало руководству РКП(б) вести подготовку к вооруженному восстанию германского пролетариата.

Ведь в Германии, как считали некоторые советские лидеры, складывалась революционная ситуация. Положение в экономике было тяжелейшим, и недовольство немцев своей жизнью становилось все более и более массовым. К тому же германский пролетариат, как заверял товарищей в Москве председатель Коммунистической партии Германии (КПГ) Г. Брандлер, по праву считался одним из наиболее сознательных в мире: из 15 млн промышленных рабочих 11 млн были членами профсоюзов. А потому под руководством германских и советских коммунистов они вполне могли свергнуть правительство Веймарской республики.

31 июля 1923 года член Политбюро ЦК РКП(б) и председатель исполнительного комитета Коммунистического интернационала (ИККИ) Г. Е. Зиновьев писал И. В. Сталину:

«Кризис в Германии назревает очень быстро. Начинается новая глава германской революции. Перед нами это скоро поставит грандиозные задачи… Пока же минимум, что надо,— это поставить вопрос 1) о снабжении немецких коммунистов оружием в большом числе, 2) о постепенной мобилизации чел. 50 наших лучших боевиков для постепенной отправки их в Германию. Близко время громадных событий в Германии. Близко время, когда нам придется принимать решения всемирно-исторической важности».

Сталин и некоторые другие члены Политбюро сомневались в успехе германской революции, но затем подключились к работе по подготовке к смене власти в Германии. КПГ были выделены грандиозные для того времени средства — $450 тыс. (позднее «особый фонд» решили увеличить еще на $0,5 млн). И 21 сентября 1923 года Брандлер докладывал на совещании в ИККИ:

«Наши товарищи на 60–70% заняты подготовкой к гражданской войне...

Мы создаем теперь военизированные боевые организации в форме 15 дивизий по 5000 человек, их мы поставим на ноги в течение 6 недель. Мы имеем также пятерки и партизанские группы, которые уже сейчас и были (так в тексте.— "История") до всеобщей забастовки полностью вооружены... Вопрос об оружии также решен в том смысле, что у нас под руками имеется достаточно оружия. Мы закупили оружие, и есть лишь технические трудности его распределения; ведь если мы раздадим сейчас хотя бы 20 000 винтовок, тогда наше дело сразу провалится и склады тоже».

Как утверждал Брандлер, основная сложность заключалась в том, что у германских коммунистов не было достаточного количества подготовленных командиров:

«У нас есть также так называемые школы красных офицеров, и примерно 7200 человек прошли там такую подготовку, что мы можем их приставить к специалистам. Из 350 000 офицеров, имеющихся в Германии, у нас — только 200, и из этих 200 не все могут быть использованы на военной работе».

На тот факт, что настолько значительное количество офицеров в самом лучшем случае лишь не поддержат коммунистов, тогда никто не обратил особого внимания. Сокращенные по Версальскому договору до минимума вооруженные силы Германии — рейхсвер — в Москве не рассматривали как помеху на пути к успеху восстания. Главными противниками создания советской Германии считались баварцы, которые уже имели опыт успешного подавления революции (см. «Могучий красный клин, врезавшийся в тело буржуазии»).

А вот с отбором лучших советских боевиков для руководства восставшими решили поторопиться. В числе назначенных специалистов был и находившийся в Германии с 1922 года по линии военной разведки — Разведывательного управления Штаба РККА — В. Р. Розе, прошедший путь от прапорщика в старой армии до командира дивизии в Красной. К тому же он участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа и Тамбовского восстания. А потому мог точно и трезво оценивать ситуацию во время грядущего выступления германского пролетариата.

«Бросились в бой с голыми руками»

4 октября 1923 года Политбюро назначило политическими руководителями восстания с выездом в Германию председателя призванного налаживать экономические отношения с зарубежными странами Главного концессионного комитета Г. Л. Пятакова, секретаря ИККИ К. Б. Радека, секретаря ЦК РКП(б) Я. Э. Рудзутака и наркома рабоче-крестьянской инспекции СССР В. В. Куйбышева. Однако двое последних по разным причинам остались в СССР, и их заменили нарком труда СССР В. В. Шмидт, живший когда-то в эмиграции в Германии, и полномочный представитель (посол) СССР в Берлине Н. Н. Крестинский.

В Политбюро отдавали себе отчет в том, что после тяжелейшей мировой войны далеко не все немцы, включая рабочих, поддержат неизбежную гражданскую войну:

«Предложить посылаемым товарищам,— говорилось в решении,— дать себе ясный отчет в том, что главной опасностью в настоящий момент является несоответствие между революционной ориентировкой верхушки германской компартии, с одной стороны, и объективным положением и настроениями рабочих масс, с другой стороны, и что вытекающей отсюда наиболее острой и неотложной задачей подготовки к восстанию является постановка перед верхушкой ГКП определенного срока и переориентировка ее в смысле подготовки восстания к этому сроку».

Политбюро назначило начало восстания на 9 ноября 1923 года. Но прибывшие в Германию руководители революции обнаружили поразительную картину. 26 октября 1923 года Радек докладывал в Политбюро о ситуации в Саксонии, которая должна была стать центром восстания:

«Я приехал в Дрезден в понедельник 22-го и нашел следующее положение:

Саксония фактически уже занята войсками рейхсвера в количестве 50–40 тысяч солдат, не считая постоянного гарнизона в 10 тысяч штыков.

Совместно с рейхсвером было двинуто большое количество фашистов в штатском. Передвижение войск не встретило ни малейшего отпора со стороны железнодорожников».

Путейцы оказались в гораздо большей степени пруссаками и саксонцами, чем сознательными пролетариями. И потому легко поверили, что войска перебрасывают, чтобы наказать ненавистных остальным жителям Германии зазнавшихся баварцев, не желавших подчиняться центральному правительству. Когда части рейхсвера начали выгружаться в Саксонии, было уже поздно.

На следующий день, 23 октября 1923 года, Радек приехал в Берлин, где провел совещание с видными деятелями КПГ и военными руководителями подготовки восстания, одним из которых был Розе, пользовавшийся псевдонимами Вольф, Герман, Володька, Горев, Скоблевский.

«Доклад военруков,— писал Радек,— дал следующую картину: в Саксонии в наших руках 800 винтовок, в Берлине — 361. В Гамбурге бросились в бой с голыми руками, вовсе не имея оружия. Утверждали, что несколько лучше дело обстоит в Киле».

Несмотря на фактическое отсутствие оружия, немецкие левые коммунисты настаивали на немедленном выступлении. Они считали, что отказ от революции после многочисленных призывов к ней приведет КПГ к потере авторитета. Розе, как докладывал Радек, выступал резко против:

«Военрук Вольф страстно возражал против выступления, заявляя, что оно означает верный разгром».

Правоту Розе подтверждала информация из Гамбурга, где выступление было подавлено за считаные часы. Однако самым интересным в сообщении Радека было то, что восполнить недостаток в оружии было не на что:

«Денежный фонд на вооружение исчерпан».

29 октября 1923 года в письме в Москву Радек констатировал, что ЦК КПГ ввел в заблуждение Политбюро и ИККИ:

«Представительство Централе дало в Москве совершенно нереальную картину подготовки партии. Все, что рассказывал Брандлер о состоянии вооружения, есть сущий вздор. Если мы бы знали, что в партии ничего не подготовлено для восстания, то мы бы в сто раз больше говорили о подготовке, чем о сроке… Серьезной же подготовки не было и не могло быть».

В результате те, кто должен был направлять пламя восстания, были вынуждены его тушить. А также делать все для защиты партийных кадров. Но полиция действовала гораздо более эффективно и оперативно. В ноябре 1923 года КПГ запретили — и начались аресты тех, кто пытался продолжить работу нелегально.

«Вследствие слабой работы нелегального аппарата,— говорилось в отчете о нем, подготовленном 15 ноября 1923 года,— руководящие работники во многих округах арестованы. Нелегальный аппарат Центрального комитета почти полностью бездействует. Теперь также арестована верхушка военного руководства Берлина, работа в Берлин-Бранденбурге и Лаузитце парализована… В Вюртемберге, Силезии, Мекленбурге, Тюрингии, Саксонии и в Гамбурге многие лучшие работники или арестованы, или бежали, поэтому в этих округах работа почти полностью прекращена».

Сознательный немецкий пролетариат остался равнодушен к разгрому своего передового отряда. В Восточной Пруссии, например, где организация КПГ гордилась своей численностью и влиянием на рабочих, оставшимся на свободе коммунистам не сразу и с большим трудом удалось вывести на улицу меньше тысячи протестующих против запрета компартии.

«Организована своя террористическая группа»

Несмотря на катастрофический провал, сумевшие выбраться из Германии советники КПГ из Коминтерна и военной разведки продолжали настаивать на том, что подготовку к новой германской революции нужно продолжать. А для этого — готовить боевые отряды коммунистов.

«Сейчас,— писал бывший военный советник при ЦК КПГ А. П. Штродах,— наши военные организации в Германии развиты и имеют богатый опыт».

А недавний руководитель оперативного отдела КПГ области Запад В. Карпов подчеркивал значение основного звена этих организаций:

«Пятерки — это лучшие, отборные, вооруженные товарищи, предназначенные для активного боя сегодняшнего дня, защиты демонстрации, нападения на полицию, иногда личного террора».

Поэтому не было ничего удивительного в том, что опытного В. Розе оставили в Германии руководить военной работой запрещенной КПГ.

Ситуация, правда, осложнялась тем, что как немецкие, так и советские товарищи всех уровней с удивительным пренебрежением относились к конспирации. К примеру, в подготовленном для ИККИ отчете о работе нелегального аппарата КПГ от 15 ноября 1923 года говорилось:

«Позавчера был арестован весь аппарат курьеров ЦК партии.

Курьеры собрались в одном кафе, где получили материалы, директивы, циркуляры, деньги и прочее для округов. Во время раздачи кафе было окружено и все товарищи и их руководители были арестованы».

Радек жаловался, что причиной многих его неудач в Германии были дефекты в деятельности обеспечивавших его работу военных разведчиков. Но выезжавший для расследования его претензий в Берлин и Варшаву Я. К. Берзин 27 ноября 1923 года доложил о том, что направлявшийся на ответственное задание под чужим именем Радек на вокзале в Варшаве устроил скандал, чем привлек к себе внимание. А для отдыха и ночлега опытный конспиратор с дореволюционным стажем выбрал советскую дипломатическую миссию. А вечером, как писал Берзин, в сопровождении главы полпредства в Польше Л. Л. Оболенского поехал в оперу:

«Его появление вместе с Полпредом СССР, конечно, привлекло любопытные взоры публики, и ему быстро пришлось оттуда исчезнуть».

Но даже это было мелочью по сравнению с происходившим в Берлине. На конспиративную квартиру, где жил Радек, 2–3 раза в день приходила знаменитая большевичка и литератор Л. М. Рейснер, приехавшая в Германию официально, в качестве корреспондента «Известий», и находившаяся под наблюдением полиции.

На этом фоне отступления от правил конспирации, которые позволял себе В. Розе, воспринимались как нечто само собой разумеющееся.

«Остановившись в советском посольстве,— писал историк В. И. Исаев,— он одновременно под фамилией Hermann снял комнату у одной берлинской старушки».

Некоторое время полиция, внимательно присматривавшая за советским полпредством, не замечала этих перевоплощений Розе-Скоблевского. Точнее, делала вид, что не замечает. И на то были серьезные причины.

Председатель ИККИ Зиновьев продолжал заявлять, что победа пролетарской революции в Германии не за горами, и немецкие власти не считали его слова пустой бравадой. Они обоснованно полагали, что коммунисты извлекут уроки из осеннего поражения и прежде всего создадут солидный запас оружия. Так что полицейские сосредоточились на поиске мест его хранения.

Найти их удалось с помощью завербованных членов КПГ. И тут германские власти ожидало крайне неприятное открытие. Оказалось, что советский военный атташе в Германии М. К. Петров, с которым командование рейхсвера обсуждало самые секретные и щекотливые вопросы сотрудничества, часть оружия, закупаемого в Германии для Красной армии, передавал немецким коммунистам.

Тучи вокруг советских легальных и нелегальных работников сгущались, и заместитель председателя Революционного военного совета республики (РВСР) И. С. Уншлихт, курировавший военную разведку, решил, что Розе-Володьке пора возвращаться в СССР. 15 мая 1924 года Уншлихт в докладе секретарю ИККИ И. А. Пятницкому писал:

«Соответствующее письменное приказание 16/II мною было послано товарищу, поддерживающему связь с ЦК ГКП. 20/II мною были посланы официальные письма по этому же поводу… Так как приезд Володьки по неизвестным мне причинам задерживался, я 11/III вновь телеграммой напомнил о необходимости немедленного снятия т. Володьки и откомандирования в Москву.

Кроме того, мною через тов. Бронека 19.III, 25.III и 26.III в категорической форме предлагалось немедленно выслать Володьку в Москву…

Тов. Бронек, через которого я вел переписку по делам воен. бюро, мне писал, что отправка Володьки в Москву задерживается ЦК ГКП, который, подчиняясь решению о снятии, все же хочет Володьку, как хорошего работника, оставить для другой работы в Германии».

Этой «другой работой», как указывал Уншлихт, было руководство террористической группой:

«Помимо существующей партизанской организации, имеющей свои ударные боевые группы, тов. Володькой была с ведома и согласия ЦК ГКП организована своя террористическая группа».

Первым заданием группы «Т», или «группы Неймана», должна была стать ликвидация завербованного полицией коммуниста, выдавшего расположение нескольких складов с оружием.

«Группой,— писал Уншлихт,— было совершено всего лишь одно покушение на предполагаемого провокатора — некоего Рауша, который был ранен, но не убит».

А вслед за тем в очередной раз были проигнорированы элементарные принципы конспирации:

«Группе было дано новое задание, и она почему-то на партийном автомобиле, без сомнения известном полиции, была направлена в Штутгарт, где один из группы в пьяном виде был арестован в ресторане, а затем по его указанию и другие. После провала этой группы и начавшихся других провалов, что было известно Володьке, явки, известные отдельным членам группы, однако, не были отменены, и на одной из таких явок Володька и был арестован».

Полиции он был известен под фамилией Скоблевский. Тогда же, в мае 1924 года, в тюрьме оказался и Феликс Нейман.

«Провал является следствием его работы»

В докладе Пятницкому Уншлихт утверждал, что никогда не давал разрешения на проведение терактов:

«Очевидно, в связи с этим организация террористических актов со стороны Володьки конспирировалась от Москвы. Ни в одном из докладов тов. Володьки террористическая группа не упоминается».

Объяснения давали и другие причастные к делу. То, чем занималась появившаяся в конце 1923 года группа «Т», 13 мая 1924 года описал в докладе секретарь военной комиссии ЦК КПГ В. Кресс, сумевший избежать ареста и добраться до Москвы:

«Организована террористическая группа ГКП Феликсом Нейманом в ноябре или начале декабря. Относительно решения, вызвавшего организацию, я не совсем осведомлен, т. к. в середине декабря, когда я принял секретариат Воен. Комиссии, она уже работала и я до времени не занимался ей, полагая, что она не является частью воен. организации. Однако я скоро узнал от разных не причастных к делу товарищей о задачах, возложенных на Феликса Неймана, а вскоре и он сам посвятил меня в свою работу, хотя я его никоим образом о том не спрашивал».

Кресс утверждал, что группу курировали только председатель КПГ Брандлер и известный ему под псевдонимом Гельмут Розе:

«По моему мнению, организация террористической группы произведена не без ведома ЦК и тов. Брандлер и Гельмут являлись только лицами, обсуждавшими и поручавшими ей конкретные задания с согласия ЦК».

О заданиях, которые давали группе «Т», Кресс писал:

«Задачи, поставленные Гельмутом террористической группе, но, как указано выше, в согласии с ЦК, были следующие: 1 — Сект; 2 — Рауш, 3 — Ветцель в Штутгарте. Других заданий, кроме установления местожительства и деятельности некоей Аннелизы Гербер, исключенной из КС (Коммунистического союза.— "История") молодежи за шпионство, Нейман не получал».

О покушении на Рауша Кресс сообщал:

«Задание на устранение Рауша было дано после того, как было определенно установлено, что он является оплачиваемым и по роду своей прежней партийной работы (сотрудник Берлинского аппарата по заготовке оружия, временно имперский курьер) чрезвычайно опасным полицейским шпиком; основания для этого заключения: сводки Берлинского аппарата по заготовке оружия, развед. отдела, сведения из областей (в Ганновере он хотел выдать полиции покушавшегося на здание правительства). Установлено, что провал 3–4 складов оружия в Берлине является следствием его работы».

Ветцель, которого собирались ликвидировать в Штутгарте, как писал Кресс, также был информатором полиции:

«Дело же Ветцеля еще ясней, т. к. о нем неопровержимо доказано, что он получал от полиции 100 марок золотом в неделю и действительно выдал ей целый ряд товарищей».

Загвоздка была в первой намеченной жертве. Коммунисты собирались убить инициатора и вдохновителя германо-советского военного сотрудничества — главу рейхсвера генерала Х. фон Секта. Причем, как считал В. Кресс, отказ Неймана от ликвидации одного из самых известных и популярных в Германии полководцев Первой мировой войны вызвал конфликт между ним и Розе:

«После отказа от выполнения первого задания тов. Гельмут принял решение распустить террористическую группу, что явствует из письменного сообщения Феликсу Нейману, продиктованного мной по поручению Гельмута, в котором Нейман освобождался от всех заданий и вообще от работы. В том же смысле гласит и разъяснение, сделанное Феликсу Нейману, что он в дальнейшем не может располагать средствами на содержание аппарата. Это решение было аннулировано только после совещания с тов. Брандлером, при котором, насколько мне известно, случайно присутствовал Феликс Нейман и во время которого дело дошло до кулачного нападения со стороны Неймана на Гельмута».

Но существовала и другая, материальная, версия этого конфликта. О том, что Нейман постоянно требовал у Розе денег, писал в своем разъяснении от 14 мая 1924 года работавший по заданию Москвы в военной организации КПГ М. Штерн. О самом руководителе группы «Т» он сообщал:

«Прямых сомнений в его применимости и надежности тогда ни у кого из товарищей не возникало, по крайней мере, таковых никто не высказывал. Но жизнь "на широкую ногу" Феликса Неймана и его сотоварищей неоднократно побуждала товарищей в Мариендорфе и Темпльгофе к отрицательным о нем отзыве (так в тексте.— "История")».

Так что конфликт между Розе и Нейманом выглядел как ссора из-за денег на красивую жизнь красных террористов. Но Штерн полагал, что Нейман работал на полицию:

«То обстоятельство, что он крайне резко противился попытке Гельмута освободить его от обязанностей, причем дело дошло до рукопашной, может служить доказательством, что он уже тогда был сознательным провокатором и не хотел уходить из аппарата раньше, чем ему удалось скомпрометировать ГКП».

Мало того, Штерн сообщал о том, что Нейман располагал неким компроматом на Розе:

«Он будто даже употреблял с целью воздействия на Гельмут, обороты вроде: "Мы вас держим в руках"».

Отказ убивать Секта и проколы с ликвидацией провокаторов добавляли весомости версии Штерна. Не возражал против версии о наличии в группе «Т» провокатора и Уншлихт:

«Подбор членов группы, как теперь выясняется, был недостаточно серьезен, а отдельные члены недостаточно проверены. В данное время существует предположение, что один из членов группы с самого начала ее создания состоял одновременно и в нац.-фашистской организации».

Получалось, что советского разведчика с помощью шантажа загнали в тщательно подготовленную ловушку. Причем нанесенный этим провалом урон нарастал с каждым днем.

«Устанавливается связь с миссией»

«Арестованные члены группы,— писал Уншлихт,— Нейман, Пеге, Кениг и Сон рассказывают все, что знали о деятельности и связях военной организации, а также предают всех известных им деятелей… Конспирация в работе военного центра почти что отсутствует, и руководители воен. организации, в том числе и представитель ЦК ГКП, относились к делу весьма легкомысленно».

В показаниях членов группы «Т» появлялись и утверждения, крайне неприятные для СССР. Так, Нейман рассказал, что целями его группы кроме фон Секта были и крупнейшие германские промышленники Стиннес и Борзиг, с компаниями которых официальные представители Советского Союза в Германии пытались наладить сотрудничество во многих областях. Позднее глава группы «Т» заявил, что планировались еще и теракты с использованием бактериологического оружия, для проведения которых были получены возбудители холеры, тифа и дизентерии.

Но настоящей катастрофой было другое. Коммунистические террористы утверждали, что выполняли задания советского полпредства в Берлине:

«По их показаниям,— докладывал Уншлихт,— устанавливается связь военной организации с миссией и получение оттуда денег, хотя конкретных данных об этом в деле не имеется».

Следствию не хватало лишь признательных показаний Розе, чтобы доказать существование ведущейся СССР террористической войны против народа Германии. А это не только перечеркнуло бы перспективы заключения выгодного советско-германского торгового договора, но и привело бы к усилению политической и экономической изоляции СССР.

Советская разведка прилагала все возможные усилия для получения данных о поведении Розе в заключении и его показаниях.

А надежным каналом связи с ним позднее стали адвокаты. Существует и не подтвержденная документами версия, что глава ОГПУ Ф. Э. Дзержинский предлагал освободить Володьку с помощью силовой акции. Однако шансы на успех операции были невелики: Скоблевского держали в тюрьме в строгой изоляции, причем временами в кандалах. А провал акции дал бы противнику новые доказательства террористической сущности советского государства. И в Москве решили использовать менее радикальные способы для освобождения Розе.

Попытки договориться с немцами по дипломатическим каналам не приносили желаемых результатов, и тогда ОГПУ прибегло к методу, который позднее стали называть симметричным ответом.

Сотрудники ОГПУ, действовавшие под крышей полпредства СССР в Германии, обратили внимание на выпускника Берлинского университета К. Киндермана и учившегося там же Т. Вольшта, которые хотели посетить Республику немцев Поволжья и Сибирь и безуспешно пытались получить советскую визу. У молодых немцев неожиданно появился новый друг из прибалтийских немцев М. фон Дитмар, знающий русский язык, готовый их сопровождать в поездке и имеющий знакомства в советском полпредстве. И встретившийся с ними сотрудник дипмиссии Якубович посоветовал немецким студентам, как их потом всюду начали именовать, предоставить хотя бы фиктивные документы о членстве в КПГ, заверяя, что это очень поможет в получении визы.

Все так и произошло, но 26 сентября 1924 года после приезда в СССР все трое были арестованы за использование поддельных документов для проникновения на советскую территорию. А позднее им предъявили обвинения в совершении и подготовке терактов. Причем столь же необоснованные, как и большая часть обвинений, предъявленных Розе.

Их держали на Лубянке в надежде, что немцы согласятся на обмен арестованными. Но реакция германской стороны оказалась совершенно иной. Посольство Германии в Москве твердо настаивало на встрече с арестованными студентами, а на их родине все больше политиков, общественных деятелей и ученых требовало немедленно отпустить ни в чем не повинных студентов. В итоге развернувшаяся в Германии кампания в поддержку трех студентов нанесла еще больший ущерб советско-германским отношениям.

«Заявить официальный протест»

Тем временем подготовка к процессу над членами группы «Т» шла полным ходом. И в Москве начали искать другие способы если не предотвратить суд, то хотя бы минимизировать урон престижу СССР — не допустить упоминаний об участии полпредства в Берлине в управлении группой и ее финансировании. Был подготовлен текст показаний Скоблевского на суде, который в соответствии с принятым 3 января 1925 года решением Политбюро выверяла и дорабатывала комиссия в составе Уншлихта, Пятницкого и наркома иностранных дел СССР Г. В. Чичерина.

27 января 1925 года Политбюро сочло, что в создавшейся ситуации нужно пойти на крайний шаг:

«Поручить Секретариату предпринять немедленные шаги для соответствующих переговоров т. Крестинского с Сектом».

Но просить что-либо предпринять того, кого обвиняемые действительно планировали убить, было особым цинизмом, и полпред СССР в Германии убедил руководителей партии отменить принятое решение.

Любые попытки договориться с другими немецкими руководителями были заведомо обречены на провал. Германская пресса не стеснялась в эпитетах, описывая деятельность группы Неймана, которую стали именовать «германской ЧК».

Складывавшаяся из публикаций картина деятельности «генерала Скоблевского» была поистине ужасающей.

Так что серьезные обсуждения с советской стороной смягчения участи Розе были равнозначны политическому самоубийству.

Все сомнения в том, что приговор будет максимально суровым, исчезли после того, как 3 февраля 1925 года в «Правде» была опубликована беседа Сталина с членом КПГ Герцогом, озаглавленная «О перспективах КПГ и о большевизации», где глава РКП(б) говорил о новой революции в Германии:

«Нечего доказывать, что нынешняя ситуация существенно отличается от ситуации 1923 года как по международным условиям, так и по внутренним. Это не исключает, однако, того, что ситуация может круто измениться в ближайшее время в пользу революции ввиду возможных серьезных изменений во внешней обстановке. Неустойчивость международной обстановки является гарантией того, что это предположение может стать весьма вероятным».

В Германии эту публикацию сочли пощечиной и требовали объяснений, являются ли высказывания Сталина, не занимающего никакого ответственного поста в государственном аппарате управления, точкой зрения советского правительства.

Официальную позицию СССР обозначил глава советского правительства А. И. Рыков. 24 февраля 1925 года, принимая германского посла графа У. фон Брокдорф-Рантцау, председатель Совнаркома СССР прямо предложил снять все обвинения со студентов в обмен на аналогичное снятие обвинений немецкой стороной. Но его предложение не приняли.

22 апреля 1925 года процесс над «германской ЧК» — а по сути, над советской политикой — завершился. На следующий день Политбюро решило:

«а) Предложить тов. Крестинскому заявить официальный протест германскому правительству по поводу мотивировки приговора.

б) Поручить тов. Крестинскому позаботиться о Скоблевском как легальными, так и нелегальными способами».

Скоблевского, Неймана и признанного виновным в подготовке бактериологических терактов Мерциса приговорили к смертной казни. Других членов группы «Т» — к длительным срокам заключения. А в Москве в руководстве террористической группой немецких студентов для симметрии обвинили советника германского посольства Г. Хильгера. Но, поскольку он обладал дипломатической неприкосновенностью, судили и 3 июля 1925 года приговорили к смертной казни только студентов.

В ответ германский МИД запретил своим дипломатам обсуждать с советской стороной что-либо, кроме снятия обвинений с Хильгера. И без того осложненные делом «германской ЧК» торговые переговоры остановились. Однако приведение в исполнение смертных приговоров могло окончательно завести отношения двух стран в тупик. И шаг за шагом дипломаты начали пытаться снять напряженность.

Сначала НКИД СССР с разрешения Политбюро дал согласие на публикацию в советской прессе заявления германского посольства, оправдывающего Хильгера. Затем стороны договорились о замене смертной казни Скоблевскому и студентам тюремным заключением. 31 октября 1925 года немецких студентов помиловали, но не отпустили на родину. Вопрос с помилованием Розе и обменом решился лишь после того, как страны заключили торговый и новый политический договоры, а ОГПУ арестовало более десятка германских граждан, обвиненных в шпионаже и других преступлениях.

В сентябре 1926 года 14 немцев, включая Киндермана и Вольшта, обменяли на Розе и трех подданных Германии, осужденных за передачу секретных данных СССР. В 1927 году Розе наградили вторым орденом Красного Знамени. Он командовал дивизиями и был руководителем военной подготовки в вузах. В 1934 году ставший начальником Главного управления (ГУ) Гражданского воздушного флота (ГВФ) при Совнаркоме СССР И. С. Уншлихт пригласил старого товарища на службу в это ведомство.

Репрессии вполне могли обойти занимавшего скромную должность начальника отдела военной охраны ГУ ГВФ Розе стороной. Но арестованные НКВД советские участники подготовки революции 1923 года в Германии вспомнили, что Розе выступал против вооруженного восстания, из чего на Лубянке был мгновенно сделан вывод, что он — контрреволюционер. 2 марта 1938 года его арестовали, а 20 января 1939 года он, по одной версии, был расстрелян, по другой — умер в тюрьме.

Зато совершенно точно известно другое. После попытки организовать революцию 1923 года, и в особенности после дела группы «Т», германская внешняя политика сменила ориентиры. И, как с горечью констатировали в Москве, больше никогда не была просоветской.

Евгений Жирнов