Умерла Инна Макарова

На 94-м году жизни умерла народная артистка СССР (1985) Инна Макарова, последний лауреат Сталинской премии первой степени: 20-летняя актриса удостоилась ее за роль Любки Шевцовой в фильме Сергея Герасимова «Молодая гвардия» (1948).

С уходом Макаровой ушла — пафос здесь уместен — эпоха великого советского кино. Самого Сталина она видела только на трибуне Мавзолея: на первомайской демонстрации Сергей Бондарчук, однокурсник и будущий муж, подхватил Инну, усадил на плечи.

Это пустяки по сравнению с тем, что ушла последняя актриса, которую Эйзенштейн ласково гладил по голове, а великая Алла Тарасова тщетно (властный Герасимов отрезал: «Макарова нужна кинематографу») зазывала во МХАТ.

Такая близкая, но так и не случившаяся работа с мхатовскими кумирами оставалась для Макаровой, девчонки из сибирского города Тайги, незаживающей раной. Ее она отчасти компенсировала в поздние годы, с мхатовской обстоятельностью играя костюмированных барынь («Пошехонская старина», 1975), губернаторш («Мертвые души», 1984) и дореволюционных актрис с трагической судьбой («Безответная любовь», 1979).

Но лучшими ролями Макаровой, обладавшей «старорежимной» царственной статью, стали по воле эпохи простые советские девчата (как в одноименном фильме Юрия Чулюкина, 1961) и женщины (как в одноименном фильме Павла Любимова, 1966).

На роль Шевцовой студентку, уже назначенную на другую роль, выбрал сам Александр Фадеев, увидев ее Кармен в спектакле, поставленном Тамарой Лиозновой, будущим автором «Семнадцати мгновений весны».

Экранная Любка и была самой что ни на есть Кармен чистейшего луганского разлива, мятежным духом, не ведающим национальных и временных границ.

Врывалась на экран с розой в зубах, под восхищенные крики гауптманов, принимавших ненависть, воплощенную в танце, за страсть. Быть бы ей роковой женщиной, если б не война подлая.

Следующую большую роль Макарова сыграла в «Возвращении Василия Бортникова» (1953) Всеволода Пудовкина — точке отсчета оттепельного кино, по большому счету посвященного тому, как жить после войны. Война калечила и делала мудрее героиню манифеста Иосифа Хейфица «Дорогой мой человек» (1958). Военная травма определяла повадки ослепительной сварщицы-детдомовки Кати Петрашень из «Высоты» (1957) Александра Зархи: кепка набекрень, беломорина в зубах, загнанная внутрь нежная женственность. Ребенок войны — Дуся («Женщины»), безотцовщина из глухомани, работница мебельной фабрики: ее первая любовь оборачивалась катастрофой. Конечно, встретить наново былую любовь, как встречала ее Мария в «Русском поле» (1971) Николая Москаленко, было возможно, но легче от этой встречи не становилось никому.

Ее героини знали, что мирная жизнь — просто короткая передышка перед большим террором и великой войной, как в забытом фильме Зигфрида Кюна «Они не пройдут» (1965) о коминтерновцах 1930-х.

Когда же война миновала, они все равно теряли любимых. В столь же забытом замечательном образце «сурового стиля» — «Большой руде» (1964) Василия Ордынского — жена ехала к мужу на большую стройку, не ведая, что его уже нет в живых.

Сыграй Макарова все эти роли на одном пафосе, грош цена была бы такому старомодному трагизму. Но она блестяще умела — в чем и крылось обаяние Любки Шевцовой — отстранить пафос эксцентрикой. Какой твист выдавала закрывшаяся черными очками от белого света ее Дуся. И какой была она незабываемой мещанкой Дунькой, кувыркающейся в волнах гражданской войны, в фильме Владимира Фетина «Любовь Яровая» (1970). Той самой Дунькой, что довела профессора Горностаева (Анатолий Папанов) до звериного рыка: «Пустите Дуньку в Европу!». Типа, да заберите же эту холеру от нас, господа европейцы, мучайтесь с нею сами.

Но такую Дуньку, и такую Катьку, и такую Дуську могла сыграть только такая интеллигентка, как Макарова, для души и мировой культуры ради, что актерам совсем несвойственно, выучившая главные европейские языки.

А что касается Европы, то туда Макарова попала уже с первой же своею ролью: ее фото в роли Любки Шевцовой — своими глазами видел — висит на стенах не одной европейской киношколы.

Михаил Трофименков