Новые книги
Выбор Игоря Гулина
Расселл Хобан
Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов
У прозаика Расселла Хобана двойное литературное гражданство и связанная с ним особенная пограничная репутация. Будучи вполне успешным американским детским писателем, он в конце 1960-х перебрался в Британию и только там начал писать романы для взрослых. Помимо сугубо биографических причин, у этого переезда явно были и художественные мотивы. Хобан хотел писать европейскую прозу — подчеркнуто нереалистическую, наполненную дендистскими каламбурами и мифологическими аллюзиями, эксцентричную, но укорененную в большой культуре. К началу 1970-х эта манера уже казалась немного старомодной. Игра в высокий модернизм оставалась игрой, стилизацией и не могла стать вполне серьезной литературой. Поэтому Хобана часто записывали в авторы фэнтези. Действительно, его книги представляют собой нечто среднее между упрощенным Джойсом и претенциозной версией Нила Геймана. Вероятно, именно благодаря этому пограничному положению в англоязычном мире вокруг книг Хобана возникла своего рода фанатская культура. В России выходила только одна детская книга Хобана — «Мышонок и его отец». В этом сборнике — два его первых взрослых романа.
Действие вышедшего в 1973 году «Льва Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов» происходит в странном мире, будто бы зависшем между современностью и древностью. Боаз и Яхин — имена столпов притвора храма Соломонова, ворот веры и знания. Эти священные слова составляют имена героев — стареющего картографа Яхин-Боаза и его сына-подростка Боаз-Яхина. Они обитают в стране, напоминающей Израиль или скорее древнюю Иудею, если бы та стала вдруг современным государством. Оба путешествуют оттуда в столь же полуфантастическую Европу. Отец бежит первым, сын отправляется за ним. Обоих манит и преследует лев.
Львы в мире Хобана — нечто вроде мамонтов. Они давно вымерли, стали почти мифическими животными. Но в бегстве отца и погоне сына мечта о льве становится плотью. Этот оживший лев несет смерть и жизнь, в нем воплощается труднодоступная полнота бытия — он и есть та истина, что стоит между священными столпами отца и сына. В промежутках между общением с мистическим животным герои размышляют о путях жизни, разговаривают с дорожными попутчиками, заводят романы, встречают и теряют знакомых. В общем-то, несмотря на библейский пласт, придающий тексту модернистскую мифологичность, на немного наивные заигрывания с психоанализом, на льва, в конце концов, эта книга — очень простой роман взросления и старения. Все, что должно служить углублению, скорее оказывается орнаментом на знакомой истории о юноше, ищущем дорогу, и старике, мечтающем вернуть молодость.
Во втором романе Хобан ушел от этого умеренно магического реализма в более радикальную сторону. Его герой по имени Кляйнцайт, то есть «маленькое время» (small time — по-английски «пустышка, посредственность»),— неудачливый клерк рекламного агентства. Только что уволенный, он попадает в больницу с воспалением гипотенузы. Соседи по палате болеют столь же странными вещами из области физики и геометрии. Вскоре Кляйнцайт начинает разговаривать с богом, смертью и словом, покупает ксилофон и отправляется попрошайничать в метро, начинает писать стихи и следует за таинственной вереницей желтых бумажек. Сюжет тонет в вихре каламбуров. Хобан пытается сделать с Лондоном 70-х примерно то же, что Виан с Парижем 40-х в «Пене дней». Однако меланхолический абсурдизм вновь сменяется несколько напыщенной вариацией на мифологические темы. Кляйнцайт оказывается Орфеем, только с счастливой судьбой: он возвращается из ада с песней и с молодой медсестрой, а роман оказывается еще одной довольно незамысловатой притчей об обретении маленьким человеком себя.
Издательство Додо Пресс — Фантом Пресс
Перевод Валерий Вотрин
Евгений Штейнер
Что такое хорошо: Идеология и искусство в раннесоветской детской книге
Искусствовед Евгений Штейнер известен как японист, однако в этой книге он отходит от своей основной специальности. Она посвящена самому интересному периоду в истории русской детской литературы — 1920-м годам, в первую очередь — взаимоотношениям детской книги и авангардного искусства. Первая ее версия под названием «Сказки для маленьких товарищей» вышла по-английски 20 лет назад и во многом открыла революционную детскую литературу западному миру. Этот вариант — переработанный и расширенный. Появляется он уже на совсем другом фоне: существует масштабный культ раннесоветской детской книги, выходят многочисленные переиздания, устраиваются выставки, однако внятных исследований по-прежнему не хватает.
Штейнер начинает с экспериментов в супрематизме для детей, открытых знаменитым «Сказом про два квадрата» Лисицкого, рассказывает о том, как конструктивистские понимание пространства, радикальная редукция форм, установка на использование искусства как инструмента для воспитания нового человека влияли на внешний вид, жанровую систему и идеологию детской литературы. О том, как настороженно реагировали на авангард сами маленькие читатели, о напряженном диалоге с властью. В общем-то, эти сюжеты неплохо известны, они повторяют процессы во «взрослом» искусстве. Интереснее всего описание расхожих мотивов советской детской литературы: эволюция важнейшего для эпохи образа паровоза, разнообразие маленьких чернокожих угнетенных в сюжетах о грядущей мировой революции, участие детей в деятельности ГПУ, рождение первых революционных роботов и т.д.
Несмотря на объемный и очень интересный материал, аналитическая составляющая книги оставляет желать лучшего. Штейнер умеренно ловок в формальном анализе, но там, где дело доходит до идеологии, основного сюжета его книги, она становится удивительно примитивной. Главная проблема Штейнера — он относится к своим героям с высокомерным снисхождением, постоянно подчеркивая их слепоту, интеллектуальную и моральную неполноценность. Авангардисты для него — наивные, но опасные идеалисты, разрушающие человеческие ценности и природную гармонию, отнимающие у ребенка настоящее детство, помещающие его в казарму конструктивистских линий, от которой недалеко до ГУЛАГа. Подавление авангарда в 30-х — прямое, заслуженное последствие его собственных чаяний. Из-за этого все самые интересные новации в детской книге 20-х оказываются у Штейнера не более чем курьезами и кунштюками. Вместо исследования потрясающей культуры получается поверхностный памфлет.
Издательство НЛО
Асгер Йорн
Естественная история рая
Датчанин Асгер Йорн — талантливый художник, сочетавший абстрактный экспрессионизм с неодадаизмом, коммунист, яростно критиковавший сталинский СССР, близкий друг Ги Дебора и один из видных деятелей Ситуационистского Интернационала, философ-анархист, писавший диковинные работы по экономке, религии и политическому применению математики, а также основатель Скандинавского института сравнительного вандализма и изобретатель трехстороннего футбола. Написанная в 1964 году «Естественная история рая» — первая его книга, переведенная на русский. Это небольшой трактат по вопросам пола. Точнее, пародия на трактат: теология, социология, теория эволюции, психоанализ, марксизм, экзистенциалистская философия и история европейской культуры сталкиваются и издеваются друг над другом, сплавляются в один до крайности плотный паранаучный язык.
Вопрос, занимающий Йорна: как получилось, что мужчина в современном мире чувствует себя настолько жалким, почти недееспособным существом? Чтобы разобраться в этой проблеме, стоит изучить ее корни, а для этого — отправиться в глубь веков, к первому мужчине и первой женщине. Название книги точнее перевести как «Естественное Бытие»: по сути, это кощунственная версия Священного Писания. История Адама и Евы излагается как история происхождения видов — отношений конкуренции, симбиоза и взаимного пожирания двух самых успешных животных планеты. История эта имеет циклическую структуру. Согласно Йорну, идея первородства мужчины была придумана задним числом. Вначале была женщина, и многие тысячелетия были эпохой ее могущества. Это легко доказывается на примере бактерий, насекомых и особенно вшей. Затем паразитический вид мужчин вступил в свое правление, но ныне его власть подходит к концу. Вид отмирает, и единственный его шанс — поиск новой среды обитания (космоса) и эволюция в новое существо (сверхчеловека). Впрочем, к космизму и ницшеанству Йорн также относится с большой иронией. Воспринимать это пророчество всерьез не очень получается.
Издательство Jaromir Hladik press
Перевод Виктор Лапицкий