Сергей Гармаш рассказал, как он успевает быть актером, сценаристом, продюсером, отцом и дедом. Беседовал Сергей Сычев

В Москве состоялась премьера фильма «Два билета домой», где Сергей Гармаш, недавно отметивший юбилей, выступил сразу в нескольких амплуа — не только как актер, но и в качестве сценариста и продюсера. «Огонек» расспросил Сергея Леонидовича о профессии и о жизни

— Ваш юбилей (в сентябре Сергею Гармашу исполнилось 60 лет.— «О») вы отмечаете выходом фильма «Два билета домой», это ваш первый сценарный и продюсерский опыт, а ваш герой там — убийца жены, который много лет просидел в тюрьме и которого хочет убить собственная дочь, потому что все эти годы она провела в интернате. Насколько вы удовлетворены этим проектом?

— Работал я на нем так же, как на любом другом своем фильме. Может, чуть более трепетно к нему относился. Зато могу сказать, что давно так не волновался, как на премьере фильма на «Кинотавре». Сейчас это уже в прошлом, я занят другими ролями, Конечно, у меня есть претензии к картине, прежде всего к своей работе, как и ко многим моим ролям, но я ни за что не стал бы их, претензии, озвучивать. Не люблю показное самоуничижение. Это выглядит наигранно. Но мне кажется, что если ты всем доволен, то надо уходить на пенсию.

— Насколько мне известно, сценарий фильма вы писали в планшете в перерывах между съемками, значит, в соцсетях не сидите, но с гаджетами дружите?

— Планшет нужен, потому что иногда приходится читать что-то в электронном виде, хотя я стараюсь делать это как можно реже. Те же сценарии, например. Еще я в планшете играю против компьютера в преферанс, в шахматы (средний уровень), в «Монополию» (самый высокий уровень) и в «Эрудит». Делаю это обычно в самолете или просто, чтобы отвлечься на минутку. Могу разложить очень сложные пасьянсы в программе «Солебон»: ты успокаиваешь нервы, но при этом должен очень интенсивно думать. Еще у меня в планшете фотографии, которые надо рассортировать. Почту могу прочесть. Но если надо что-то найти в интернете, то прошу дочь сделать это для меня. Она мой личный диспетчер.

— Из командировок все равно приходится возвращаться домой, а ваш сын Иван сейчас на пороге переходного возраста. Известно, что вы строгий отец — ограничиваете его доступ к компьютеру, требуете смотреть советские фильмы. Сейчас это делать сложнее?

— Правда, ему исполняется 12 лет, но пока я не чувствую никаких трудностей. Наверно, с ним это будет происходить, как со всеми детьми, это и с моей дочерью было. Но мы с женой стараемся готовить его к этому. Объясняем, что у него будут меняться отношения с нами — они уже меняются. Он стал больше спорить, что-то отказывается делать, часто без особой причины. У него свое мнение по любому поводу. Вот они на даче только недавно с мамой, как Манилов с Чичиковым, поспорили из-за того, кому с сумками первым пройти в дверь. Ване обязательно нужно было пропустить маму вперед. Мы потом долго смеялись над этим случаем.

— С юмором реагируете?

— Мы не занимаем оборону. По крайней мере, я стараюсь лояльно относиться к проявлениям его свободы. Но мой контроль не ослабнет. Надеюсь, что мы легко пройдем все трудности. С другой стороны, время очень меняет наших детей. Я смотрю на внука Павлика, ему чуть больше полутора лет, а он уже сейчас копается в планшете и сам выбирает себе мультики. Ясно, что это другое поколение, у него другие способы коммуникации. А Ваня — поздний ребенок, у нас с ним огромная разница в возрасте, и прежде чем что-то ему говорить, я стараюсь присмотреться к тому, что его интересует, как он с друзьями общается.

Я был непростым ребенком. Не то что хулиганом, но выдумщиком, который мог натолкать спичек в замок классной комнаты, чтобы учительница войти не могла.

Бил стекла, что-то там поджигал. Ваня другой. Он отличник, причем не потому, что мы попросили этого. Он никогда не ныл, что не хочет в школу. Он иногда даже скучает по ней в каникулы. Уроки у него проверяют няни. К этому году он из второго-третьего ученика класса стал первым по успеваемости.

— Вы его за это премируете? Новым велосипедом каким-нибудь, например?

— Ну да. Я никогда не гнушался гуманитарным подкупом. Я помню, как моя дочь на заре мобильных телефонов писала с мобильника моей мамы, когда была на каникулах в Херсоне: «Успокойся, папа! Я читаю "Идиота" — уже не за велосипед». Для меня это дорогого стоит.

— Кстати, об «Идиоте». Ваша творческая жизнь тесно связана с Достоевским. Почему именно этот писатель, чем он вам близок?

— Достоевский для меня — один из немногих гениальных писателей, который обладавших даром пророчества. Когда я играл небольшую роль в сериале «Троцкий», то договорился с режиссером Александром Коттом, что в сцену моего героя, настоящего Троцкого, начальника Одесской тюрьмы, и Лейбы Бронштейна, будущего Троцкого, мы вставим цитату из письма Достоевского: «В XXI столетии, при всеобщем реве ликующей толпы, блузник с сапожным ножом в руке поднимается по лестнице к чудному Лику Сикстинской Мадонны: и раздерет этот Лик во имя всеобщего равенства и братства». Посмотрите, что сейчас происходит: «Мадонна» пока цела, а вот Пальмира уничтожена. Я люблю литературу Достоевского, его сюжеты, героев. И считаю, что для моей профессии он один из самых важных авторов, потому что по нему можно понять, как открыть в себе все закрытые форточки и двери, найти в себе артиста. Чтобы расстегнуть на груди молнию и вывалить внутренности наружу, а только так можно играть страсти Достоевского, надо читать это, пропускать сквозь себя. Достоевский до какой-то безумной глубины влезает в характер, в страсти, в страдания человека. Если бы я был преподавателем, у меня был бы отдельный курс, посвященный Достоевскому. В «Современнике» я читал главу из «Карамазовых» «Исповедь горячего сердца», где Митя рассказывает Алеше о своей жизни и доходит до мерзейшей попытки купить женщину, когда он вместо этого молча отдает ей пятитысячный билет, а потом хочет достать шпагу и убить себя от восторга. Сумасшедшая синусоида каких-то пяти минут существования человека, когда он от самых низменных мыслей, рассказываемых со смаком, может взлететь на какую-то немыслимую высоту, потому что неожиданно увидел в себе Человека. Достоевский жизненно необходим в моей профессии, может, поэтому он мне так близок.

— Есть ли его персонажи, которых вам еще хотелось бы сыграть?

— Их много, но, боюсь, время ушло. Рогожина из «Идиота» очень хотелось бы сыграть. Опискина из повести «Село Степанчиково и его обитатели». Федора Павловича Карамазова. Если бы восстановили спектакль «Бесы», я бы продолжил играть там Лебядкина, потому что очень любил эту роль и потому что делал ее с таким великим человеком, как Анджей Вайда. Но, знаете, у этого хотения есть свои трудности. Например, я бы мог сыграть Иволгина из «Идиота», но не хочу. Потому что есть настолько высокое исполнение Алексея Петренко в сериале «Идиот», что приблизиться к нему невозможно. В истории кино и театра есть редкие моменты, когда тема оказывается закрытой. Сорок лет прошло с тех пор, как Товстоногов поставил «Мещан» — и больше ничего даже близкого к этому не появилось. Но могу опровергнуть себя. «Пять вечеров» Никиты Михалкова с Любшиным и Гурченко — великое кино, и для меня, когда начал репетировать спектакль, это было камнем преткновения. Но потом я начал произносить текст Володина, вошел в него, полюбил и всегда с удовольствием его играю.

— Вернемся к юбилею, который вы отпраздновали совсем недавно. Как вы отмечаете дни рождения?

— Предельно просто. Я получаю очень много поздравлений, мне это очень приятно, я на все стараюсь отвечать. Но, честно говоря, мне в этот день хочется побыть одному. Максимум со своим самым ближним кругом, со своей семьей. Вообще, мне кажется, что-то исчезло из русского застолья. Не знаю, что именно. Мне почему-то вспоминается одно письмо Пушкина, где он пишет другу: «У нас тут новости: рауты — веселиться встоячку. Ходишь, наступаешь друг другу на ноги, извиняешься, вот тебе и замена разговору». Как будто про современные фуршеты написано. Застолье раньше было редкостью, это был праздник, потому что в обычное время не было такого изобилия еды и напитков. А сейчас, наверно, застолий стало слишком много, я перестал получать от них удовольствие. Мне страшно представить себе свой юбилей, где стоит длинный стол и люди по очереди произносят длинные тосты. Это приятно, но это ужасно — выслушивать все эти речи. Не могу и не хочу.

— Вам 60 лет никак не дашь. А вы себе сколько даете?

— Наверное, я не совсем готов к этой дате. Не чувствую себя шестидесятилетним, мне кажется, я моложе, хотя, возможно, это самообман. Наверное, лучшее лекарство от старости — снова и снова ощущать себя другим, юным. С ужасом думаю, что проснусь однажды и не вспомню, каково это — вдруг захотеть запрыгнуть сзади на троллейбус и дернуть за штангу, как я это делал в юности. Вот когда забуду все это, тогда скажу, что все, постарел.

— Неужели возраст никогда не давит?

— Часто наблюдаю за людьми, которые значительно старше меня и при этом не пытаются молодиться, но как-то очень комфортно и естественно существуют в разных возрастах. Нет, груза возраста не чувствую. Может, потому, что в моей жизни было много хорошего и, вспоминая об этом, я не чувствую никакого дискомфорта.

— Свойственно вам подводить итоги и строить планы?

— Ненавижу графики и планы. Конечно, это часть моей жизни, причем графики составлены намного вперед, мне ведь приходится совмещать театр, кино, к этому еще концертная деятельность, творческие вечера, интервью. Да, это неотъемлемая часть моего существования. Но я это не люблю.

— При всей плотности ваших графиков, такое ощущение, что вы многое успеваете...

— А почему бы мне не успевать? Если у меня в день спектакля нет репетиций, то у меня этот день практически свободен. Насколько бы плотным ни был мой график, я обязательно выстраиваю его так, чтобы были дни для отдыха. Если я еду с выступлением, я всегда приплюсовываю день на приезд и день на отъезд. Трачу их на что захочу — могу пойти гулять или просто провести весь день, закрывшись в номере, и проспать — набрать вперед несколько сонных часов. Время у меня есть, потому что я не знаю, что такое социальные сети или Instagram. Если бы я там переписывался постоянно, как это все делают, у меня бы точно ни на что больше времени не хватило. Кино я смотрю ночью, потому что я по природе «сова». Когда выходит интересный сериал, я жду, когда он появится целиком, и потом за ночь могу одолеть сразу 5–6 серий. Ничего, потом посплю подольше. Распорядка у меня нет, главное, чтобы подъем был не в шесть утра. Я знаю, что неправильно питаюсь и неправильно сплю, но это ничего, я как-то привык к этому.

— Книги с собой в поездки берете?

— Чаще всего да. Вот я сейчас лечу на съемки и у меня уже приготовлен роман «Фима: Третье состояние» Амоса Оза, который сравнивают с «Дядей Ваней» и «Улиссом». Я открыл, прочел несколько страниц и понял, что хочу читать дальше. Рассчитываю закончить его до возвращения в Москву.

Беседовал Сергей Сычев