«В обществе поощряется размножение, конформизм и уплата налогов»

— Итак, и у нас, мужчин, и у женщин есть лобные доли.

— Да, и вообще мозг есть.

— Ну да, как правило. Хотя это порой даже и незаметно. Тем не менее, вы начали с того, что сказали, что разница существенная.

— Да, разница существенная, потому что…

— А именно?

— При сходстве строения у нас есть и структурные, и функциональные отличия. Поскольку поведение складывается из двух компонентов, о которых я говорил — врожденные и приобретенные, социальные инстинкты, — есть еще одна часть этой игрушки: она называется «рассудочное поведение» и «инстинктивно-гормональное» — то, что руководит с помощью гормонов. Женщины, к сожалению, игрушки в руках своего гормонального фона. Это печально. И мозг их нацелен, в том числе и лобные области, в большинстве случаев на решение репродуктивной задачи. Все исходит из этого: для них главная задача — репродуктивная, а не созидательная. Поэтому созидание является только средством. Они отделаться от этого биологического начала не могут, поэтому они хитрые, иногда кажутся даже умными, поступки их очень обоснованы, но они биологичны по сути. Приведу классический пример, связанный с компьютерами. Вспомните, совсем недавно, всего 10-15 лет назад, женщины не очень любили стучать пальцами по клавиатуре — ногти длинные, обламываются, учиться на нем набирать, как на пишущей машинке, никому не хотелось — не вызывало у женщин ни малейшего интереса.

— Напротив, они очень часто кокетливо говорили: «Я вообще в этих штуках ничего не понимаю».

— Но как только эти штуки стали в виде коммуникатора соединять с мужиком, который может быть потенциально использован для репродуктивных удовольствий, то есть изготовить можно будет потомка и заставить его о них заботиться, женщины освоили компьютер мгновенно. Сейчас я еду в метро, вижу: она держит два небольших компьютера на руках и тыкает в оба длиннющими ногтями с такой скоростью, как она бы никогда не печатала на машинке. В чем дело? Любой коммуникационный контакт для женщины — это потенциальный репродуктивный успех. Поэтому они освоили это лучше, быстрее, с утра до ночи висят на телефонах, тыкают в компьютеры, потому что они решают биологическую проблему. Они добиваются репродуктивного успеха. А любая коммуникация несет в себе потенциал именно такой. И тут они превзошли все на свете. К сожалению, нет статистики. Я пытался выяснять, в том числе у компаний, которые предоставляют сотовые услуги, — по косвенным сведениям и несчастно опущенным глазам, можно судить, что примерно 3/4 коммуникационных контактов — женские. SMS отправляют, в основном, женщины, то есть для них эти наладонники, телефоны и прочее стали биологическим инструментом репродуктивного успеха и конкуренции между собой. Какая с большим количеством сможет связаться, какая сможет большему количеству лапши на уши навешать или контролировать, обаять и прочее, тем выше эффективность. Они мгновенно сделали из этой штуки биологический инструмент, и ногти не мешают, и во всем они быстро разобрались, и в программах они разбираются, особенно коммуникационных, лучше любых мужиков.

— Это правда.

— И как до кого добраться, как до кого достучаться, как и где найти информацию о мужике, о котором надо собрать побольше сведений, — это они делают прекрасно.

— Я вас слушаю, Сергей Вячеславович, и такое ощущение, что вы описываете не наше просвещенное общество и нашу просвещенную цивилизацию — помните, есть такой образ «обезьяна с гранатой», а вы описываете какую-то обезьяну с планшетом.

— Да, еще за рулем автомобиля, еще опаснее.

— Ну да. Я сейчас вспоминаю, в прошлой части вы сказали — вскользь вы это упомянули, — но я заметил и запомнил, что у неандертальцев лобные доли были больше.

— Да-да.

— То есть за последние тысячи лет мы, по-вашему, не умнеем, а остаемся, в лучшем случае, теми же животными, просто с большим количеством всяких штук?

— Для социальной структуры общества мозги-то не нужны. Вы посмотрите, как идет биологический отбор — и среди мужчин, и среди женщин. Кто переносит геном в следующее поколение? Выдающиеся мыслители? Я вас умоляю. Какие-то люди неординарные, которые не совпадают со всем социумом, в котором живут? Нет, у них бесконечные проблемы, которые часто заканчиваются тюрьмой или высылкой. А вот те, кто предельно адаптивен, те, кто весело стучит по этим клавишам, спокойно делает то, что делают все, ходит в фастфуд и прочее, размножаются.

— Фактически отрицательный отбор?

— Они размножаются как кролики. И это было всегда — им создают условия. Вы посмотрите государственные программы, откройте. Я не люблю об этом говорить, но вынужден. Что поощряется? Поощряется размножение, поощряются конформизм и сдача налогов, то есть удобство для государства. Причем все эти удобства — биологические. Что, поощряются какие-то гении, таланты? Я вас умоляю. Индекс IQ нужен был для того, чтобы сделать людей посредственностями, а не для того, чтобы отобрать надежных посредственностей. Гения с помощью индекса IQ отобрать нельзя. А у нас все занимает, все больше и больше школ, все больше и больше учреждений. Общество направлено на стабилизацию. А стабилизация — это не разведение гениев, не выращивание талантов, не развитие особых врожденных способностей, а методическое усреднение, конкуренция: у кого автомобиль больше, у кого дом круче, у кого потолки выше, у кого жена более длинноногая, у кого более блондинистая, у кого более, значит, с молочными железами развитыми. Это что, разумная конкуренция? Да нет, биологическая. И деньги тут — эквивалент еды, ничего не изменилось. Лохматая поросшая шерстью обезьяна с большим количеством еды, на которой она сидит, до сих пор является идеалом человеческого существования и целью большинства сообществ. Вы обратите внимание, чего едут в запрещенную организацию, в ИГИЛ? Почему туда едут?

— Почему?

— А чего там предлагается? Ведь баланс в чем состоит: здесь человек развивается, например, в том же самом Узбекистане — там система очень четкой иерархии, там есть байство такое же, как было и до революции, и при советской власти, система поборов, принуждений и прочее. Есть шанс у земледельца, живущего в маленьком местечке, крестьянина или какого-нибудь ремесленника выбиться в этой среде? Никакого. Потому что все разделено, распилено, расхвачено. У нас есть? Нет никакого шанса, потому что у генералов дети будут генералами, а у маршалов — маршалами. Чем структурированней и крепче общество, в том числе европейское, тем меньше шансов для того, чтобы реализоваться, особенно способным. Что они делают? Они подкидывают монетку, едут бог знает куда, бог знает в какие организации зверские, воинственные, что там делают? Они повышают биологическую вероятность успеха. Да, шанс потерять жизнь у них очень большой, но и есть шанс оказаться доминантом в этой жизни, выбиться из этой ситуации, из которой он точно никогда не выбьется у себя на родине, в своей среде.

— Появляется шанс.

— Да, появляется — он призрачный, но он есть. А здесь его точно нет, и в Узбекистане славном тоже его нет, никаких шансов получить. Они борются не за какую-то дурацкую идею создания халифата или еще чего-то, они борются не за мировое господство, не за деньги — не в деньгах дело. Дело в том, что у них появляется биологический шанс стать супер-доминантом, он маленький, ничтожный, но он есть. Это привлекает молодежь во всем мире больше, чем любые обещания, поэтому, сколько ни говори, что давайте мы сделаем социальные программы, будем ходить строем с песнями, и все будут такие замечательные — ничего из этого не получится. Потому что единственный, кто на этом наживется, — организаторы этого процесса, которые станут очередными политиканами и сделают себе карьеру. А реальные люди, на которых это направлено, ничего в своей жизни не изменят.

— Получается, что нынешняя западная модель гарантирует саморазрушение, запрограммирована на саморазрушение?

— Да, конечно.

— То есть это усреднение, это общество потребления? Я сейчас не в эмоциональном смысле, а в качестве описания концепта существования.

— Общество иллюзий равных возможностей. Никаких равных возможностей ни у кого нет. Существует невероятное, немыслимое рабство в той же самой Западной Европе, о котором нельзя было мечтать ни в каком XVI веке. Почему? Потому что…

— Но бежать от этого и осознавать — это будет все равно очень узкая группа пассионариев?

— Ничего подобного, это же биологические принципы. Вы не можете бороться с биологическими процессами социальными увещеваниями. Социальные инстинкты, конечно, хороши, они задерживают людей, они плохо меняются, но вероятность, почему молодежь-то едет в основном — те, у кого еще не очень сложившиеся социальные инстинкты. У человека социальные инстинкты нарабатываются долгое время, но это что означает? Что у животных есть запечатление, такой феномен, это значит — гусята еще в знаменитом эксперименте Лоренса выклюнулись из яйца, кого они первым увидели…

— Тот и мама.

— Тот и мама — вот они за Лоренсом ходили. У человека, и это навсегда, на всю жизнь, это мама. У человека так же точно запоминаются социальные инстинкты, только это растянуто во времени: много пиков, связанных с половым созреванием, с образованием, с пятым, десятым. У человека долго формируется, но именно незрелая система как раз, те, у которых нет последних запечатлений, самых надежных, сыплются туда веселой гурьбой, и ничего с этим сделать нельзя. И противопоставлять надо не некие абстрактные увещевания, которые годятся только для отчетности перед большим начальством, а надо противопоставлять точно такие же дикие биологические инстинкты.

— Что может Европа предложить, мол, хочешь быть доминантом? На! А что — «на»?

— Европа уже ничего не может, потому что в Европе, к сожалению, выработали такой набор правил, которые будут преодолены, как всегда преодолевались во Франции — с помощью гильотинизации массовой. Это же французы придумали — виселица на 600 человек, это же достижение французской цивилизации. Таким образом они производили смену социальных инстинктов у себя в стране на протяжении столетий. Такая скорость — это отдельный разговор, но специализация населения Европы привела к тому, что они находятся в эволюционном тупике. Они так долго и упорно себе отбирали область конформизма, что сейчас введение людей, совершенно не прошедших такой системы отбора, приведет к тому, что они начнут их отбирать сами. Поэтому Европа загнала себя в тупик — у нас проще. На территории России этого не произошло, поскольку у нас огромные пространства: не понравилось что-то, пошел в лес и все. Кто тебя в Сибири найдет? Один раз, когда украинцы в предыдущее объединение — 300 с лишним лет назад — бросились на территорию России, началась Никонианская реформа и вообще весь раскол, — раскольники как ушли, с ними ничего не сделали, ничего не получилось.

— Да, просто ушли.

— Это просто набор социальных инстинктов. Пришли украинские попы и соблазнили русских простофиль на то, что давайте жить пожирнее, давайте маленько отреформируем. В результате появилось старообрядчество, раскол Русской православной церкви, который мы до сих пор расхлебать не можем. Получается, что у нас территория такая, что на ней можно спрятаться, и в результате искусственный отбор, на котором все строится — мы же отбираем сами себя, — продолжается с дикой скоростью и особенно жестоко сейчас. Он не позволял охватить все население, поэтому на территории России очень полиморфная структура мозга. У нас сложно найти одинаковых и достаточно умных, но если гребеночкой просеять, то будет Петр I — классический вариант. Создавались геометрические школы, математические, арифметические. Что выяснялось: берут детей дворян, там 40 человек набрали — математику освоили два человека нормально. Новгородская школа, набрали 70 — четыре освоили. Русские совсем дураки — да не дураки, не в этом дело. Просто мы через молотилку искусственного отбора Европы не проходили, у нас можно найти для математики гениев, для чего угодно другого. У нас изменчивость мозга больше.

Вся лента