Благородный танцор
Умер Лев Голованов
Некролог
Фото: РИА НОВОСТИ
На 89-м году жизни от ишемического инсульта в московской больнице скончался Лев Голованов — педагог, балетмейстер, репетитор и великий танцовщик.
Он прожил долгую, счастливую и содержательную жизнь, ни секунды не ощущая себя пенсионером: еще совсем недавно вел репетиции в ансамбле Моисеева, отдаваясь педагогическому делу с той безоглядной отдачей, которую Игорь Моисеев привил всем, кто проработал с ним хотя бы сезон. А Лев Голованов прослужил ансамблю и Моисееву всю свою жизнь: пришел в труппу 16-летним, в 1943-м, в разгар войны, недоучившись в балетной школе. Впрочем, перфекционизм не позволил будущему народному артисту СССР остаться без диплома: училище при Большом театре он окончил в 1947-м, уже в статусе первого солиста главного ансамбля страны.
Статус — неточное слово. В те времена его использовали редко, особенно в ансамбле Моисеева, тогда юном и немноголюдном. Иерархии в тогдашней труппе не было — солисты, не чинясь, вставали в кордебалет. Для Льва Голованова исключений не делалось. Но этот прирожденный премьер в каком-нибудь массовом "Жоке" сиял так ярко, что поневоле отправлял на периферию и остальных 23 участников танца, и сам зажигательный молдавский пляс. Рослый красавец брюнет с белозубой улыбкой и королевской осанкой, он был чуть ли не единственным подлинным "героем-любовником" советского балета по меньшей мере три десятилетия. Секс-символом, сказали бы сейчас: женщины в зале замирали, едва он появлялся на сцене, и рыдали, когда он с нее уходил, провожаемый землетрясением аплодисментов. Богатые иностранки ездили за ним из страны в страну, благо ансамбль гастролировал много: такой обольстительной и скромной мужественности не знал не только советский, но и мировой балет.
Благородство его танца превращало в высокую классику любой народный пляс, любой крестьянский сюжет. В "Хитром Макану" его робкий селянин, не умеющий объясниться в любви, выглядел графом Альбертом, не находящим нужных слов для общения с пейзанкой. Его белоснежный витязь в монгольском "Цаме", в серии боев побеждавший разнообразную нечисть, выглядел материализованным видением, воплощенным мировым добром. Советский партизан, прыгающий с шашкой наголо, сорвав шапку после трюка, превращался в генерала голубых кровей, а Цыган распахивал руки и мчался за цыганкой так страстно и безоглядно, что заменял советским зрителям всех Зорро, Фанфанов и прочих героев плаща и шпаги.
Лев Голованов танцевал долго: еще в начале 1980-х можно было увидеть его в "Гаучо" — мощного, тяжеловатого, по-прежнему красивого, с той же неотразимой и чуть застенчивой белозубой улыбкой. Отважно ломая щиколотки и колени в заковыристых выстукиваниях, он, конечно, не выглядел аргентинским пастухом — вылитый плантатор, по барской прихоти решивший посоревноваться со своими работниками.
Сценическое долголетие ему обеспечили не только талант и не только сказочные внешние данные. Он был феноменально работоспособен и педантичен в отделке своих партий. Ничего случайного, ничего произвольного: каждый "спонтанный" жест, каждый "непосредственный" поворот, каждая "нечаянная" улыбка отрабатывались в зале столь же скрупулезно, что и сложнейшие технические фиоритуры. Он умел добиваться совершенства, не пытаясь работать на обаянии и не давая себе спуску, и потому проницательный Моисеев уже в 1953 году сделал 26-летнего артиста своим ассистентом и репетитором.
Работать с Головановым было непросто: с адским терпением он часами добивался от артистов того же, чего в свое время требовал от себя, и искренне не понимал, почему они не могут воспроизвести то, что он показывает. Творческий — балетмейстерский — потенциал в авторском ансамбле Моисеева Голованов реализовать не пытался, зато исправно поставлял номера для "Сувенира" — полународного-полуэстрадного ансамбля свой жены, Тамары Головановой.
Живая летопись ансамбля Моисеева, он держался со скромным достоинством: не лез к молодежи с воспоминаниями и как бы не замечал своей исключительной роли в этом исключительном коллективе. Его, собственно, никто особо ни о чем и не расспрашивал. Всем казалось, что он вечен — еще успеется, и время для всех вопросов еще обязательно как-нибудь найдется, а пока лучше его не терять и репетировать дальше.