Анна Толстова о выставке фотографий Кандиды Хефер в Эрмитаже

В Эрмитаже, в здании Главного штаба, открылась выставка знаменитого фотографа Кандиды Хефер «Память». На первой персональной выставке немецкой художницы в России показано 24 фотографии, сделанные в Петербурге летом 2014 года. Десять из них подарены отделу современного искусства Эрмитажа

Нова только "натура": залы Зимнего дворца, Нового Эрмитажа и Эрмитажного театра, Павловского дворца, Екатерининского дворца в Царском Селе, Мариинского театра, театра Юсуповского дворца, Публичной библиотеки. Что до манеры съемки — она найдена давно и не меняется десятки лет, хотя прогресс цифрового оборудования с годами сделал ее результат неправдоподобно совершенным: большой формат, ровное естественное освещение, чистота цвета, холодность тона, фантастическая глубина резкости, гиперреалистическая четкость каждой детали, фронтальность, симметрия и полная безлюдность. С конца 1970-х Кандида Хефер снимает интерьеры общественных зданий, лишенных общества: пустынные залы музеев, театров, филармоний, библиотек, а также клетки и вольеры зоопарков, которые тоже суть интерьеры с "живыми скульптурами" жирафов, слонов и крокодилов. Михаил Пиотровский в предисловии к каталогу выставки остроумно сравнивает эрмитажные фотографии Кандиды Хефер с архитектурными акварелями Эдуарда Гау, Константина Ухтомского и Луиджи Премацци, обнаруживая в них удивительное сходство, но не может не подчеркнуть и различия: дворцовые интерьеры видописцев XIX века пусты, но обитаемы,— в музейных интерьерах Хефер людей будто волной смыло. И в этом парадокс ее искусства — ведь дворец остается дворцом, даже когда заброшен, а музей становится музеем, только когда в нем есть зритель: без зрителя он лишь склад.

Кандида Хефер оказалась самой старшей среди "первых учеников" Бернда и Хиллы Бехер: Андреас Гурски, Томас Штрут, Аксель Хютте, Томас Руфф, Эльгер Эссер — все прочие звезды Дюссельдорфской школы поколением, а то и двумя моложе, она же всего на десять лет младше учителей, да и попала в бехеровский класс в академии уже вполне зрелым человеком, когда ей было за тридцать. До того она экспериментировала в разных техниках и жанрах фотографии, сняла серию о жизни турецких гастарбайтеров в Германии, но из класса Бехеров вышла с проектом, который продолжается по сей день. И этот проект по смыслу и духу ближе всего к тому, чем занимались ее учителя. Бехеры скрупулезно каталогизировали индустриальное наследие Германии, некогда приведшее страну и к промышленному процветанию, и к обеим мировым войнам, а ныне — в постиндустриальную эпоху чистеньких заводов-лабораторий — уходящее в прошлое. Хефер каталогизировала места, где европейское Просвещение отправляло культ культуры и духа до тех пор, пока новые идеи и новые медиа не поставили под сомнение современность классических музея, театра, филармонии и библиотеки. В сущности, они лишились жизни и обезлюдели, хотя массовый туризм и массовое высшее образование все еще наполняет их публикой. Хефер снимает по всему миру, но невозможно избавиться от мысли, что это памятник Германии, подарившей миру образцовый музей, концертный зал и библиотеку и в то же время противопоставившей себя как носительницу культуры и духа миру как носителю всего лишь цивилизации. Впрочем, самой Кандиде Хефер вряд ли понравилась бы такая интерпретация — ее холодное концептуальное искусство весьма прохладно к горячим политическим темам. Что и понятно.

Среди самых неожиданных страниц в хеферовском интерьерном каталоге — серия снимков как обычно пустой столовой в гамбургской штаб-квартире журнала Spiegel. С еженедельником была связана одна неприятная семейная история. В 1987 году отец Кандиды Хефер, крайне популярный в послевоенной ФРГ политический тележурналист Вернер Хефер, подал в суд на Spiegel, назвавший его кабинетным нацистским преступником. Суд Хефер с треском проиграл, потому что все написанное в журнале оказалось правдой: и членство в национал-социалистической партии, и партийная театральная критика, и пропагандистские материалы в поддержку архитектурных проектов гитлеровского фаворита Альберта Шпеера, и, что было особенно мерзко, статейка 1943 года на смерть одного талантливого молодого пианиста, схваченного по доносу друзей семьи и казненного за то, что посмел усомниться в скорейшей победе Рейха над СССР. Статейка была в том духе, что собаке — собачья смерть. В общем, после шпигелевских разоблачений с журналистской карьерой Хеферу пришлось расстаться, а его дочь еще долго спрашивали, не оттого ли ее интерес к архитектуре, что отец так любил Шпеера. Какое-либо влияние отца на свою фотографию она неизменно отрицала, а столовую Spiegel сняла уже после его смерти. И хотя эрмитажная выставка Кандиды Хефер называется "Память", ее искусство скорее говорит о том, что никакой особой памяти интерьеры "сокровищниц культуры" сами по себе не несут, что они абсолютно холодны и нейтральны и что стены не расскажут, была здесь выставка дегенеративного искусства или подарков товарищу Сталину. Что память — в людях, а когда их нет, наступает беспамятство и бессмысленность. Вот, скажем, дворцовые интерьеры Петербурга и загородных резиденций: для Европы этот пышный имперский стиль — давнее прошлое, для России - настоящее и, не дай бог, будущее. Но только зритель, стоящий перед этими безупречными в своем совершенстве фотографиями, может вложить в них свой, живой смысл.

Эрмитаж, Главный штаб, до 27 сентября