Тайваньский "Рис" на Чеховском фестивале

Фестиваль танец

Чеховский фестиваль без "Небесных врат" — что Дантов ад без надписи "Оставь надежду, всяк сюда входящий". Только в случае с тайваньской труппой, впервые посетившей Москву в 2005 году и с тех пор приезжавшей то ли пять, то ли шесть раз, изречение следует перефразировать в том духе, что "всяк входящий" может твердо надеяться: будет прилично, элегично, экзотично. И непременно красиво: хореограф Линь Хуайминь так умело адаптирует традиционный Восток к среднестатистическому Западу, что этот гармоничный союз, изысканно приправленный эффектами сценографии, способен услаждать глаз и ухо зрителя всех континентов.

Пожалуй, "Рис" достигает этого наиболее бесхитростным и прямолинейным образом. В музыкальном сопровождении спектакля аккуратно чередуются народная китайская музыка и европейские шлягеры во главе с беллиниевской "Casta Diva". На заднике добротно снятый видеофильм демонстрирует весь жизненный цикл риса: от залитых водой полей с едва торчащими зелененькими пиками ростков до робко журчащего — уже следующей весной — ручейка. На сцене тот же процесс иллюстрируют артисты, намекая тем самым, что в каком-то смысле человек — то же рисовое зернышко. Хореограф Хуайминь — большой мастер имитировать явления природы и эстетизировать трудовые процессы. Вышколенные артисты прочерчивали сцену плавным стремительным шагом, точно ансамбль "Березка",— переводя в визуальный ряд течение воды. Тела их колебались и извивались, как стебли под ветром, сплетались и перекрещивались, как колосья при опылении. Особо завлекательно выглядел фрагмент, названный "Опыление-2": дуэт полуобнаженных тел, сросшихся на зеленом коврике и взволнованно протыкающих друг друга тычинками и пестиками конечностей. В следующей кульминации экспрессивные танцевальные "роды" с нарочито тяжкими низкими прыжками, отчаянными перекрутками ранверсе и партерными корчами изображали драматичный процесс созревания зерен.

Подпортила праздник урожая излишне затянутая сцена сожжения поля после сбора зерна. На фоне клубов дыма и языков пламени мужчины с бамбуковыми шестами принимали воинственные позы, вспыхивали то бедуинским колесом, то "козой", стучали палками по полу, вспрыгивали друг другу на спину, но так и не разогрелись до настоящего боя — из тех, что кинообозреватели любят именовать "балетным". Пожар подконтрольно увял, сменившись траурным маршем женского кордебалета, оплакивающего завершение жизненного процесса; однако видеовода вновь пробилась сквозь пепелище, а на сцене зажурчала потряхиваемой бамбуковой палкой. Впавшие в элегический транс зрители были уже готовы перейти к следующему циклу, но спектакль щадяще закончился, и щедрая овация засвидетельствовала, что московская публика готова еще не раз пройти сквозь "Небесные врата".