"Осень моей весны" в постановке Резо Габриадзе

Премьера театр

В центре "На Страстном" продолжаются гастроли Тбилисского театра марионеток под руководством Резо Габриадзе. Самый лиричный спектакль мастера пересмотрела АЛЛА ШЕНДЕРОВА.

Когда-то в прежние времена этот спектакль назывался "Осень нашей весны" — режиссер, сценарист (среди его фильмов — "Мимино" и "Кин-дза-дза!"), художник и скульптор (автор памятника Чижику-Пыжику) Резо Габриадзе впервые поставил его в середине 1980-х. Тогда жив был не только Советский Союз, но то, может быть, единственно хорошее, что в нем было: ощущение общей судьбы, да и вообще — духовной общности. Не со всеми, конечно. Но хотя бы с несколькими десятками зрителей, которых вмещал созданный Резо театр — тот самый, с наклонной башенкой и часами, к которому и сегодня стремятся туристы, теряясь на хитро вьющихся тбилисских улочках.

Но теперь маэстро обращается уже не к сверстникам, вспоминающим вместе с ним нищее послевоенное детство, а к новым поколениям зрителей, так что спектакль называется "Осень моей весны". Герой прежний — птичка по имени Боря Гадай: огромный клюв, клочки рыжего пуха и крошечное яйцевидное тельце. Тельце дрожит на ниточках, управляемых грозными богами, то есть кукловодами, одетыми в черное, но не скрывающими своих лиц.

Вообще, в театре Габриадзе все устроено как в древних мифах, где были боги, были великаны, но были и просто люди — так и у Резо куклы бывают разного размера. Есть большой шарманщик Варлаам — он сидит на деревянном ящике и держится за сердце. "Тебе, Варлаам, правда плохо или как тогда в милиции?" — вьется около него Боря, озвученный великим артистом Рамазом Чхиквадзе. После похорон все на кукольной сцене как будто становится меньше: и бабушка Домна, вдова Варлаама, и даже столб со счетчиком, вокруг которого летает Боря, жалуясь на тех "фраеров", что не умеют заставить счетчик крутиться в обратную сторону.

Потом к сухонькой Домне прискачет начальник милиции на крупном коне, на заду которого горит красная звезда: итогом Бориных проказ станет конфискация мебели.

"От двух войн спасся, а на родине стал жертвой квартплаты",— всплакнет тут Боря, вспомня Варлаама.

Надо ли говорить, что десятилетия назад разлетевшиеся на цитаты реплики сегодня блестят, как новая копеечка? И вот это сочетание неожиданно ставшего злободневным текста со старомодной изысканностью провоцирует зрителя не только на ностальгию и радостное узнавание, но на то самое духовное единение, о котором мы уже позабыли. Хохочущий и повторяющий вслух реплики зал превращается в одного очень детского и абсолютно открытого зрителя.

Кто не видел "Осени моей весны", тому обязательно стоит рассказать, что Боря выкупит мебель, приведя к гипсовому Атланту, поддерживающему деревянный шкафчик с надписью "Госбанк СССР", его подругу Флору и разжившись за это пачкой двадцатипятирублевок. А потом у него окажется тайная любовь — златокудрая Нинель, сетующая на ревнивого мужа и биологическую классификацию, не позволяющую ей любить пернатого. И полетит Боря по всему Кутаиси — плевать в прохожих четвертными, смотреть кино ("Кто проткнул экран, целуясь с Вивьен Ли?") и кутить с красотками. Хлебнув из поднесенного птицей бокала, куклы (у каждой своя фигура и кудри особой масти) падают, а пернатый ловелас щекочет им пятки: "Слава труженицам легкого поведения тяжелой промышленности Грузии!"

А потом все будет, как в песне Галича: "Мент приедет на козе, ........ в КПЗ", только не на козе, а на лошади со звездой. Но прежде чем поймать неуемную птицу и запереть в деревянный ящик с красными буквами КПЗ, мент и бабушка Домна покажут класс мелодекламации, обмениваясь репликами в такт вальсу "На сопках Маньчжурии".

И пока они поют, Боря высовывает поникший клюв из-под арестантской робы и просит бабушку купить ему семейные трусы, как у мужиков в камере, а зритель, задыхаясь от смеха и тоски, думает: почему бы птице просто не вылететь между прутьев? Ан нет: вылететь Боря сможет, только когда его отпустят на могилку к Домне. И подстрелят в полете. Потому что в том заповедном краю, где по-прежнему горят красные звезды, крутятся неумолимые счетчики, а люди снова гибнут за квартплату, единым тюремным правилам всегда подчиняются все, даже птицы.