Важнейшим из всех вопросов в русско-японских, а затем советско-японских отношениях всегда был не территориальный, а рыбный. Возможность добывать морепродукты в российских водах критически важна для бедной ресурсами и многонаселенной Японии. И время от времени при умелом манипулировании эта зависимость приносила Российской Империи и СССР немалую выгоду.
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / Росинформ
"Средним числом до 1000 сельдей"
О том, какое значение имеет для Японии добыча рыб и морских гадов в Охотском море, читающая российская публика узнала в 1816 году из записок капитана флота В. М. Головнина, захваченного японцами пятью годами ранее и проведшего два года в плену. За это время наблюдательный морской офицер сумел составить достаточно полное представление как о государственном устройстве Страны восходящего солнца, так и об укладе жизни, ремеслах и быте японцев. Об одной из важнейших частей японского рациона капитан Головнин писал:
"Рыба в Японии тоже, что в Европе мясо, или лучше сказать, гораздо более в употреблении; ибо мы едим мясо разного рода, да и рыбу также, а из Японцев, напротив того, очень немногие употребляют мясо; рыбу же, кроме Духовных, едят почти все. Притом рыба доставляет им и освещение в домах; ибо свечи употребляют только люди, имеющие достаток, а все прочие жгут рыбий жир... Главные их рыбные промыслы лежат около берегов Курильских островов и на Сахалине, откуда каждое лето многие сотни кораблей развозят рыбу по всем приморским местам Японского Государства... Нет в море такого животного, ни рыбы, ни раковины, кроме ядовитых, которых бы Японцы не употребляли в пищу; киты, морские львы, всех родов тюлени, морские свиньи, коты и проч. доставляют, по их вкусу, приятное кушанье".
С годами японское рыболовство в дальневосточных водах только расширялось. К примеру, в представленном в 1873 году в Министерство внутренних дел "Отчете об исследовании острова Сахалин в сельскохозяйственном отношении" о способах переработки пойманной рыбы и ее масштабах только в одном округе острова говорилось:
"Сельдеварочные котлы, емкостью каждый около 15 ведер, расположены рядами от 6 до 10 штук; в промежутках котлов проходят желоба, которые соединены с общим каналом для стока жидкости в жировой ящик длиною в 4 арш., шириною в 2,5 арш. и глубиною около 1,5 арш. В котел предварительно наливают воды и, подогрев котел, бросают в него средним числом до 1000 сельдей; огонь поддерживают неполный, и коль скоро на поверхности всплывает достаточно жиру, тогда его вычерпывают осторожно черпаками и спускают по желобу в общий жировой ящик... Окончив первую варку, рабочий наполняет снова немедленно котел, повторяя то же самое и с этою засыпкою; затем следует целый ряд новых засыпок, так что в течение дня один рабочий успевает сделать средним числом 12 варок, полагая на каждую варку около 1 часа времени...
В анивском округе насчитывают до 325 седьдеварочных котлов... Во всех этих котлах в течение 15-20 дней вываривают до 1600 бочонков или 4800 ведер (рыбьего жира.— "История")".
В отчете констатировалось, что у японцев не пропадало практически ничего. Например, масса, оставшаяся после выварки жира, тщательно высушивалась и отправлялась в Японию как удобрение для полей. А в целом рыбные промыслы приносили японцам очень высокую прибыль.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что в русско-японском договоре 1875 года японская сторона выговорила для себя режим наибольшего благоприятствования для ловли в русских водах. И, как отмечалось во многих документах, хищнически пользовалась полученными правами. По данным, полученным в результате многолетних наблюдений за ловлей в устье Амура, в 1897 году там находилось 92 японских рыболовных судна и 4,5 тыс. работников-рыбопереработчиков. А в 1901 году — 268 судов и 12 361 работник.
Мало того, японцы пытались поставить под свой контроль и все рыболовные промыслы в регионе, включая русские. В 1903 году они ввели импортную пошлину на рыбу иностранного происхождения, в результате чего русские рыбопромышленники больше не могли сами возить рыбу в Японию и были вынуждены сразу же продавать весь улов японским скупщикам.
"За русскими осталось только 6"
Однако худа без добра не бывает, и все возрастающая зависимость Японии от добычи морепродуктов у русских берегов сыграла свою роль при заключении в 1905 году Портсмутского мирного договора. Российская Империя проиграла русско-японскую войну, переживала крестьянские бунты в деревне и вооруженные выступления рабочих в городах. Ее финансовая система находилась в полном, если не сказать полнейшем, упадке. Япония, затратившая огромные средства на ведение войны, крайне нуждалась в деньгах, и потому одним из основных ее требований на переговорах в американском Портсмуте была компенсация ей всех военных издержек.
Для России это без преувеличения означало финансовую катастрофу. Но требования Японии включали и право на продолжение и расширение рыбного промысла в русских водах. И это обстоятельство глава российской делегации С. Ю. Витте использовал вместе с другими рычагами давления для подписания мирного договора без выплаты контрибуции.
В Японии акции протеста против унизительных, как сочли многие японцы, результатов мирных переговоров переросли в сентябре 1905 года в массовые беспорядки. Но после подписания рыболовной конвенции, которую Николай II ратифицировал 18 июля 1907 года, немало недовольных было и в России. Японские рыбопромышленники получали почти неограниченные права. О результатах применения конвенции на практике "Торгово-промышленная газета" в 1910 году писала:
"Согласно рыболовной конвенции с Японией, как известно, морские промыслы доступны и японцам. Как сообщают "Изв. Гл. Упр. Землеустр. и Земледелия", 7-го марта во Владивостоке происходили торги на рыболовные участки вдоль побережья Приморской области. Всего было поставлено на торги 319 участков, из которых 190 были для сдачи в одногодичную, 129 — в 3-х годичную аренду. Из числа участков, поставленных на торги, заторговано: одногодичных 119; из них: 7 русскими и 112 японцами, всего на сумму 100 920 руб., и трехгодичных 101, из коих: русскими 30, а японцами 71, общей суммой 126 913 р. Таким образом, в текущем году от аренды морских рыболовных участков в Приморской области в доход казны должно поступить 227 833 р. В прошлом году (все участки тогда сдавались в аренду лишь на один год) был заторгован 131 участок; из них: 15 русскими и 116 японцами, всего на сумму 140 116 р. В 1907 г. из числа заторгованных 93 участков за русскими осталось только 6".
Цифры вылова поражали не меньше. По подсчетам советских специалистов, в 1917 году японские рыбопромышленники выловили на Камчатке 106 327 700 лососей, что было 7,25 раза больше, чем в 1909 году. А число японских судов, ловивших рыбу у берегов Камчатки, выросло с 184 в 1908 году до 355 в 1917 году.
В ходе революции и Гражданской войны, когда японцы вели абсолютно бесконтрольный лов, рекордные цифры добычи 1917 года в последующем были не раз превышены. Свободная добыча морепродуктов продолжалась до 1923 года, когда созданное советским правительством Дальневосточное управление регулирования рыболовства — "Дальрыба" — взялось за восстановление порядка. К примеру, с японских рыбопромышленников в том же году взыскали миллион рублей за лов в 1921-1922 годах.
А вскоре японцы на деле узнали, насколько не просто иметь дело с советским руководством.
"Вынужденная необходимость"
Срок действия конвенции 1907 года истек в 1919 году, и обе стороны были заинтересованы в том, чтобы заключить новое соглашение. Естественно, японцы хотели сохранения прежних и получения новых льгот. Но на переговорах, начавшихся в 1925 году и продолжавшихся три года, советская делегация твердо настаивала на том, что 20% рыболовных участков должно отойти государственным предприятиям СССР. Японские представители долго сопротивлялись, не без оснований полагая, что в числе этих участков окажутся наиболее прибыльные. Но опасение потерять все заставили их согласиться на формулировку, что советское правительство "посоветуется с японским правительством" до принятия окончательного решения о выборе участков для госпромышленности.
Не менее примечательная история получилась и с договоренностью о торгах за участки по новой конвенции 1928 года. В них должны были принимать участие, как и прежде, частные рыбопромышленники из обеих стран. Японцы, видимо, рассчитывали, что в ходе начавшейся в СССР ликвидации частного предпринимательства они быстро окажутся хозяевами положения. Но они ошибались. 8 декабря 1929 года председатель Госбанка СССР Г. Л. Пятаков и замнаркома иностранных дел СССР Л. М. Карахан подписали письмо в Политбюро ЦК ВКП(б), в котором говорилось:
"Согласно условиям конвенции доля участия государственных и кооперативных организаций в эксплуатации рыболовных участков не должна превышать 20% общих норм вылова и добычи рыбы и продуктов моря в конвенционных водах. Поэтому наше внедрение в конвенционных водах в целях уменьшения доли участия японских рыбопромышленников может идти лишь за счет привлечения к торгам на участки и к эксплуатации их советскими частными рыбопромышленниками. Такое положение диктует необходимость дальнейшего сохранения работы частного сектора в конвенционных водах и оказания ему содействия. Но в то же время следует иметь в виду, что частный сектор сохраняется нами лишь как вынужденная обстоятельствами необходимость, как коммерческая фирма, а работа его должна быть так построена, чтобы она всецело была подчинена интересам советского государства".
В качестве руководящего органа для этих частников Госбанком СССР был назначен Дальневосточный банк, который якобы только кредитовал своих клиентов и давал им некоторые деловые советы. Доля японских промышленников в советских водах начала неуклонно сокращаться.
Не менее примечательная история произошла в 1929 году и с промыслом крабов. Советские госпредприятия и на краболовных участках могли претендовать на 20-процентную долю. Однако на Дальнем Востоке и в те времена был резкий недостаток трудовых ресурсов, и на советские промыслы обычно нанимали японских сезонных рабочих. Японское правительство, чтобы заставить СССР принять его условия крабового лова, ограничило число рабочих, которых могли завербовать советские работодатели. В ответ советское руководство приняло решение уменьшить количество выставленных на торги краболовных участков с 40 до 12. И обязало Наркомторг ускорить отправку на Дальний Восток обученных советских рабочих.
А в 1930 году советское правительство воспользовалось тем, что могло единолично устанавливать обменный курс рубля к иностранным валютам. За участки японские рыбопромышленники платили в рублях, а их курс вырос с 20 сен до 32,5 сен за рубль. В итоге японцам только за аренду участков пришлось заплатить в полтора раза больше. Значительно выросли расходы и на прочие операции.
"Это снижение своих прибылей,— писал 20 августа 1931 года в Политбюро нарком внешней торговли СССР А. П. Розенгольц,— японский капитал, по-видимому, решил возместить путем повышения пошлины на советский лес. Проведение этого мероприятия облегчалось в Японии тем, что главнейшие отрасли торговли с СССР в основном находятся в руках одного и того же наиболее мощного из 5-ти концернов в Японии — "Мицубиси", тесно связанного с нынешней правящей партией Минсейто... "Мицубиси", рыбные интересы которого были задеты соглашением о паритете рубля, не только не оказал никакого сопротивления повышению пошлин на лес, хотя он заинтересован в поставках советского леса, имея с нами генеральный договор, но даже выступал за введение пошлины на советский лес, имея в виду компенсировать часть своих потерь в рыбных делах пошлинами, так как большая часть поступлений от пошлин определена Министерством финансов для субсидий рыбной промышленности".
Розенгольц предлагал и варианты ответа на японские пошлины:
"В виде ответной меры на повышение японцами пошлин на наш лес нам необходимо сократить наш импорт из Японии в первую очередь по линии потребительских (чай) и химико-фармацевтических продуктов (йод), продолжая размещение в Японии лишь тех заказов, по которым мы имеем более выгодные, чем в других странах, условия или которые не представляется возможным разместить в других странах. В этих целях провести повышение пошлин на японские зеленые чаи и предложить Центросоюзу отказаться от заключения договоров с японскими фирмами, дав им понять невыгодность закупки японских чаев при повышенной пошлине".
Но основной мерой, как и обычно, была игра на зависимости японцев от добываемых по конвенции морепродуктов:
"Японцы неоднократно ставили перед нами вопрос о заключении соглашения по ловле и сбыту крабов... Во время этих переговоров мы должны обусловить заключение рыболовного соглашения необходимостью отмены пошлин на наш лес, указав, что созданная этим мероприятием обстановка для нашего экспорта затрудняет благополучное завершение переговоров по крабовому соглашению".
Ту же игру советские представители вели и в политических целях. В документах упоминается об особой заинтересованности в рыболовстве в советских водах командования японского военно-морского флота. А также об особых отношениях, сложившихся между адмиралами и советскими представителями в Японии. Говорится также и о необходимости учета этих обстоятельств при переговорах с японцами. И кто знает, какую роль сыграли эти отношения в том, что в 1941 году, когда решался вопрос, против кого выступить Японии, представители флота настояли на нападении на Соединенные Штаты, а не на СССР.