Вчера между Владимиром Путиным и его народом была проведена прямая линия. Премьер рассказал, как он будет думать, прежде чем примет решение, идти или не идти ему на президентские выборы 2012 года; необычно много внимания уделил идее справедливости тюремного срока для "известного фигуранта Михаила Ходорковского", но при этом заявил, что "если всех посадить, то работать некому будет". Зрители услышали, что не дождутся ухода Владимира Путина из большой политики, а у специального корреспондента "Ъ" АНДРЕЯ КОЛЕСНИКОВА после четырехчасовой прямой линии остался только один вопрос к Владимиру Путину: как начнется конец света?
Место проведения не изменилось: Гостиный двор. Люди в зале словно и в самом деле зашли сюда погостить, то есть чувствовали себя уж точно не как дома. Чувство динамизма происходящих в стране перемен подчеркивало развевающееся на телевизионном заднике полотнище за спиной премьера, из-за чего у меня лично создавалось впечатление, что Владимиру Путину холодно сидеть на таком ветру. Впрочем, судя по тому, что общение с народом в прямом эфире продолжалось больше четырех часов, впечатление было обманчивое.
Людям, которые ждали своей очереди на встречу с премьером, тоже не было холодно: во-первых, они являются свидетелями или даже участниками аномально теплой зимы, а во-вторых, почти все прямые включения происходили из закрытых помещений фабрик и заводов.
Журналистам из правительственного пула было еще проще мириться с происходящим: мы смотрели трансляцию прямой линии в одном из ресторанов Гостиного двора (ресторан примыкал к месту проведения акции).
Естественно, что "Разговор с Владимиром Путиным" начался с вопроса про терроризм. Премьер пояснил, что воевать с терроризмом сложно (тем более когда речь идет о рельсовой войне), тем более в такой большой стране с таким количеством инфраструктурных объектов (они время от времени взрываются если не в результате теракта, то тогда уж сами по себе), но можно, если работать на упреждение.
И это была обязательная часть программы его выступления.
Еще одним неизбежным был вопрос о преодолении кризиса. Неизбежным был и ответ: пик кризиса преодолен.
По неминуемому сценарию прямая линия развивалась и дальше: премьер отвечал на вопросы из Пикалево. Рабочие получили информацию о том, что в ближайшее время между всеми участниками производственного процесса, и прежде всего с поставщиками, будет заключено соглашение на 2010 год. Рабочие вздохнули с облегчением. Из ртов у них шел пар.
Таким же неизбежным стал вопрос насчет Саяно-Шушенской ГЭС. Судя по телевизионной картинке, дела там обстоят на самом деле не так безнадежно, как представлялось сразу после аварии. С другой стороны, если обо всем судить по телевизионной картинке, у нас и везде дела обстоят просто прекрасно, и все лучше и лучше с каждым днем, и даже с каждой минутой прямой линии, когда час этого эфира шел, казалось, за год жизни страны.
Несколько фраз премьера претендовали на то, чтобы взлететь над суетой и стать крылатыми. "А может, это любовь?" — ответил он на вопрос о том, почему не отвечает на выпады в его адрес Александр Лукашенко. Премьер, очевидно, имел в виду, что милые бранятся — только тешатся.
При этом бегущей строкой на телеэкране шли вопросы и просто утверждения. Происхождение некоторых из них можно было объяснить либо тем, что на федеральные телеканалы вернулась свобода слова, да еще в том объеме, в каком ее никогда и не было, либо (что более вероятно) драматичным недосмотром. Так, появилось сообщение: "Путину надо уйти раз и навсегда. Премьер он никакой. Он готов это сделать? Воронин". Другие замечания и вопросы были, впрочем, невинными на этом фоне: "Когда в детских садах начнут давать котлеты?", "Кого из покемонов вы уважаете?", "Какое варенье вкуснее всего?", "Я очень хочу пригласить вас на медленный танец. Позвоните мне!" (этот вопрос, правда, нельзя признать невинным), "В чем смысл бытия?" И отчаянное: "Почему даже бахилы ввозят из Китая?!!"
То есть это были вопросы, которые сами люди задают себе каждый день.
Но этих вопросов Владимир Путин не увидел. С каждым городом и заводом, откуда шла трансляция, он говорил в основном на производственные темы, и подолгу. Сотрудники АвтоВАза убеждали его, что их машины прекрасны, только этого почему-то никто не понимает, и что нужно сохранить если не сами машины, то хотя бы бренд "Лада" (слово "бренд" было произнесено с чувством плохо скрываемой гордости, и в ресторане не оказалось журналиста, который бы не рассмеялся при этих словах). Правда, самому премьеру, видимо, не до смеха: он и так работает с некоторых пор, по сути, гендиректором этого завода и для него, как гендиректора, очевидно, дело чести вытащить завод не то что из ямы, а из черной дыры, в которую тот рухнул. И деньги тут, похоже, уже давно не главное. Здесь дело принципа.
Между тем выяснялось, что работников заводов и фабрик волнуют не только производственные проблемы. Так, премьер ответил на вопрос, как он относится к тому, что "наши богатые и кичливые" попадают в аварии "на супердорогих машинах в Швейцарии" и как научить их вести себя прилично.
— Еще в советское время в некоторых кругах как выставляли свое богатство напоказ: модно было у некоторых людей вставлять золотые зубы, причем желательно передние, чтобы показать уровень своего благосостояния. Вот "Ламбронджини"...— замялся премьер, словно не зная, как в точности произносится название такой дорогой машины, потому что он на такой не только никогда не катался, а и название-то слышит едва ли не в первый раз, а машина такая так же страшно далека от него, как и от остального народа...— и прочие дорогие "финтифлюшки" — это и есть те самые "золотые зубы"... И ничем эти люди, которые выставляют напоказ и кичатся своим богатством на фоне достаточно скромной жизни миллионов людей в России, вот от этих граждан, выставлявших напоказ свои золотые зубы, не отличаются...
Премьер рассказал о своем отношении к преобразованию госкорпораций — видимо, для того, чтобы подчеркнуть, что его взгляды и взгляды Дмитрия Медведева на эту проблему никак не отличаются. Более того, он сказал, что стратегия отношения к госкорпорациям, которые создавались, чтобы "собрать осколки тех отраслей и тех предприятий, которые были раскиданы в течение предыдущих десятилетий, особенно в результате приватизации 90-х годов...", вырабатывалась совместными усилиями — то есть его и Дмитрия Медведева. И то, что случится с ними в будущем,— это тоже их общее решение.
— А вам не хочется оставить политику со всеми проблемами и пожить уже для себя, для детей, для семьи, ну и отдохнуть наконец? Если что, я вас заменю, вы только позвоните. Линар, из Краснодара,— процитировала Мария Ситтель очередной вопрос неравнодушного человека.
— Не дождетесь,— ответил премьер, и эта фраза теперь тоже обречена стать одной самых употребляемых в ближайшие два года.— Но если есть желание поработать, то это мы изучим отдельно и предложим, в том числе и вам, достойное место для реализации своего потенциала.
Все это время ведущая Мария Ситтель рассказывала об информационных рекордах, которые поставлены во время этой прямой линии: "...Во-первых, мы перевалили двухмиллионный рубеж, 2066 тыс. на 14.30 по московскому времени... И еще два рекорда... Писем на интернет-сайт программы на 5 тыс. больше, чем год назад, уже поступило к этому моменту... SMS-сообщений на 200 тыс. больше, чем в прошлом году!.. Всего к этой минуте 701 тысяча SMS-сообщений!.."
Среди них время от времени в эфир прорывались сообщения, так сказать, на бытовую тему. Так, один зритель поинтересовался, какие отношения в тандеме Путин--Медведев. (Ведущая не уточнила, не из Рима ли бы этот звонок.)
— Хорошие,— ответил премьер.— Я уже много раз говорил, мы с Дмитрием Анатольевичем знакомы много-много лет. И не просто знакомы — мы много вместе работали! Мы вместе закончили один университет (но все-таки в разные годы.— А. К.), учились у одних и тех же преподавателей, которые закладывали в нас не только знания, но и отношение к жизни. Вот эти общие принципы позволяют нам эффективно работать и сегодня.
Интересным оказался ответ на вопрос, почему российский премьер поддерживает Юлию Тимошенко на президентских выборах на Украине. Выяснилось, что Владимир Путин поддерживает не ее, а деловые контакты с ней как премьер с премьером. А с Виктором Януковичем Владимир Путин поддерживает контакты как лидер "Единой России" с лидером Партии регионов. То есть Владимир Путин не поддерживает никого из этих двух людей (потому что поддерживает только их и свои функции) — или, вернее, поддерживает сразу обоих.
Следующим был вопрос, когда отпустят Ходорковского; премьер заявил, не называя, как обычно, Михаила Ходорковского по имени (он у него в лучшем случае "известный фигурант", а чаще просто "фигурант"), что он сейчас скажет то, чего он никогда не говорил, и рассказал то, о чем на самом деле уже рассказывал раньше, около двух лет назад: что средства от продажи активов ЮКОСа было решено направить на наполнение Федерального фонда ЖКХ и что благодаря этому решению были отремонтированы квартиры и дома 10 млн россиян, то есть деньги вернулись к тем, у кого были украдены, то есть к народу.
Это утверждение сразу позволило Михаилу Ходорковскому попытаться в очередной привлечь Владимира Путина как свидетеля по своему делу на том основании, что свидетель может быть полезен для следствия, потому что знает много новых фактов: ведь до сих пор, например, утверждалось, что ответчиком по делу Ходорковского является не народ, а группа физических и юридических лиц.
Премьер повторил, что банкротство ЮКОСа инициировали западные банки и что на совести руководителей ЮКОСа — доказанные следствием убийства. И в общем, лучше бы его про это даже не спрашивали, потому что каждый раз после таких ответов ситуация с возможным освобождением Михаила Ходорковского кажется еще безнадежней, чем раньше.
На вопрос, сформулированный на основе одной статье в "Ъ" (насчет того, что участие в программе "Битва за Rеспект" — на самом деле битва за рейтинг), премьер ответил, что это не так, потому что "у нас, слава богу, выборов нет".
При этом неизвестно, какие выборы он имел в виду: губернаторские или президентские.
Между тем Владимир Путин заявил, что может принять в них участие. (Это утверждение рифмовалось с его уверенным "не дождетесь" в начале прямой линии.)
— Я подумаю,— добавил он.— Времени еще достаточно. Мне думается, что каждый из нас на своем месте должен сегодня исполнять свой долг, работать эффективно. В зависимости от того, как будет складываться ситуация в экономике, в социальной сфере, будут приниматься соответствующие решения по выборной кампании 2012 года.
Очевидно, что широкая общественность узнает о результате этих раздумий не раньше, чем за полгода до президентских выборов. Впрочем, возможно, что только к этому времени, а не раньше Владимир Путин и сможет принять решение для себя (а также и для Дмитрия Медведева) по этому поводу.
Напоследок премьер ответил на вопрос, который сам для себя и выбрал: положительной или отрицательной он считает деятельность Иосифа Сталина. Очевидно, он сделал это, потому что решил сказать по этому поводу что-то новое.
Упомянув, что "с 1924 по 1953 год страна — а страной тогда руководил Сталин — изменилась коренным образом: она из аграрной превратилась в индустриальную", премьер и в самом деле произнес то, что раньше зачем-то держал при себе:
— Весь тот позитив, который, безусловно, был, тем не менее достигнут неприемлемой ценой. Репрессии тем не менее имели место быть. Это факт. От них пострадали миллионы наших сограждан. Такой способ управления государством, достижения результата неприемлем. Это невозможно. Безусловно, в этот период мы столкнулись не просто с культом личности, а с массовыми преступлениями против собственного народа.
Это стоит запомнить (вернее, припомнить), особенно если размышления, выдвигаться или не выдвигаться в 2012 году, закончатся неожиданно: выдвигаться. Или так: ...закончатся неожиданно: не выдвигаться.
Расслабившись, в конце прямой линии премьер ответил на вопрос про счастье. Поступивший от тех, кто про такие вещи больше всего задумывается: от 16-летней девушки:
— Уважаемая Даша, я думаю, что тот факт, что мы живем, это уже счастье, данное нам Всевышним. Мы всегда забываем, что жизнь конечна. А если мы будем помнить об этом, то мы тогда поймем, что каждый прожитый день — счастливый.
А я, когда премьер подошел после прямой линии к журналистам, спросил его о том немногом, что еще представляло хоть какой-то интерес после четырехчасовой прямой линии:
— Как вы себе представляете конец света?
— Надо думать не о конце света, а о свете в конце тоннеля,— не раздумывая ни секунды, ответил премьер.
Потом, немного помешкав, он пояснил, что на самом деле имел в виду, конечно, ликвидацию последствий финансового и экономического кризиса, а не что-нибудь иное.
Как будто испугался апокалиптической откровенности своего ответа.