Литературоведческий триллер "Персонаж" заманивает зрителя интеллектуальным уровнем чуть выше среднего, но при ближайшем рассмотрении выявляет такой же скромный потенциал, как и у одной из его героинь — выдохшейся писательницы, которую играет Эмма Томпсон. Какой кровью оплачена каждая строчка даже глупейшей книжки, узнала из фильма ЛИДИЯ МАСЛОВА.
Большая редкость в наше время, когда один фильм можно смотреть как минимум с двух точек зрения, как "Персонаж", пытающийся балансировать на переключении ракурсов. С одной стороны, история фининспектора (Уилл Феррелл), который от монотонности и бессодержательности своего существования немного тронулся умом и стал не только представлять себя литературным героем, но и слышать голос писательницы, которая всю эту его повседневную бодягу якобы пишет. С другой стороны, не менее скучная судьба самой писательницы, старающейся одолеть writer's block и подвести персонажа к логическому концу, который по сложившейся традиции во всех ее произведениях одинаков.
Сама неспособность хоть на секунду допустить, что роман может закончиться чем-то другим, кроме смерти, выдает в героине Эммы Томпсон женщину ограниченную и закомплексованную. Достаточно нескольких фраз из ее очередного опуса, которые однажды с утра раздаются в голове героя, чтобы эту еще не существующую книгу уже захотелось захлопнуть, — по унылым, постным интонациям писательницы чувствуется: это не детектив, не pulp fiction и не сатира, на худой конец, а воспитательная "история из жизни", причем написанная женщиной, которая сама живет слишком осторожно и боязливо, чтобы кого-то чему-то нетривиальному научить.
Из методов стимуляции своего воображения она практикует в основном безостановочное курение, сидение под дождем на берегу реки и посещение больницы с целью осмотра умирающих, при виде которых беллетристка надеется пришпорить свою загнанную фантазию. Хуже всего, когда писательница отходит от конкретных описаний — куда пошел, что сделал и с кем поговорил ее герой — и пускается в абстрактные философские рассуждения. При этом становится очевидна не только ее бесталанность, но и глупость, которую до этого она худо-бедно выдавала за артистическое безумие. Однако аванс получен, дедлайн поджимает, издатели заждались нового шедевра и в качестве последнего звонка присылают героине ассистентку — толстую негритянку (Куин Латифа), по виду которой никак не скажешь, что она может чем-то помочь забуксовавшей сочинительнице, кроме разве что совета прибегнуть к антиникотиновому пластырю. Видимо, чтобы избавиться от скептически комментирующей каждый ее шаг помощницы, такой же навязчивой, как и сама писательница по отношению к затравленному фининспектору, героиня Эммы Томпсон решает наконец накарябать слабеющей рукой хоть что-нибудь и втравливает несчастного в любовную историю с прелестной неплательщицей налогов по идейным антивоенным соображениям (Мэгги Джилленхол).
Мысли писательницы в картине не озвучены (хотя это был бы дерзкий, провокационный замысел — сделать такой уходящий в бесконечность фильм-матрешку, где каждый новый персонаж оказывался бы писателем романа о предыдущем). Но все равно можно расслышать, как скрипят шестеренки у нее в голове, когда она придумывает удивительную биографию возлюбленной фининспектора, которая бросила юрфак Гарварда, потому что почувствовала призвание к изготовлению овсяного печенья и абрикосовых круассанов с сыром рикотта. В результате теперь она владеет кондитерской и в одном психологически ключевом эпизоде буквально насильно заставляет героя съесть свою печенюшку — что самое ужасное, предварительно макнув ее в молоко. После этого, а также после консультаций с профессором литературы (Дастин Хоффман), отпускающим несколько метких наблюдений относительно популярных писательских технологий, налоговый инспектор решает наконец зажить своей жизнью: начинает посещать кинематограф и покупает Fender Stratocaster, как у Джона Леннона.
Эта апелляция в трудную минуту к столпам мировой культуры создает иллюзию некоего насыщенного бэкграунда, как и то любопытное обстоятельство, что все персонажи фильма, включая проходных и незначительных, носят знаменитые фамилии ни в чем не повинных замечательных людей, в основном математического склада ума. Нарочно, как говорится, не придумаешь: у кондитерши в паспорте написано "Паскаль", а у писательницы — "Эйфель". Магический этот прием, выдающий тайную надежду авторов на скрытую связь между фамилией и скоростью химических процессов в мозгу, к сожалению, не срабатывает: как ни напрягают извилины все участники этой экскурсии в творческую лабораторию писателя, изобрести более оригинальный смысл жизни, чем овсяное печенье, им не по силам.