Чем меньше мода обнажает женщину, тем больший интерес она вызывает у мужчин. По крайней мере, так считают сексологи и КИРИЛЛ АЛЕКСАНДРОВ.
Манеру зимой и летом ходить с голым животом и копчиком придумали бессердечные люди. Впрочем, возможно, они были просто физиологически неграмотны и не знали, что обнажение средины туловища сильнее всего охлаждает любой организм, даже самый прекрасный. Сари, национальная женская одежда дико жаркой Индии, потому и включает кофточку, открывающую поясницу, что именно открытая поясница сильнее охлаждает все тело, чем, допустим, вырез любой глубины или юбка, кончающаяся там, где начинаются ноги. Впрочем, доблестные отечественные девушки, ходившие в московские морозы с голыми пупками, доказали, что здоровье нации может выдержать любые испытания.
Ну, да не о здоровье сейчас речь, а о любви.
Как очарователен, трогателен и привлекателен девичий живот! Как притягивает взгляды пупок совершенной формы, по всем эстетическим законам повторяющий извив уха, столь же очаровательного! Только совершеннейший мужлан может, глядя на него, вспомнить рекомендацию сильно пившего американского писателя Стейнбека: если ночью вам захочется закусить редиской, лучшей солонки, чем собственный пуп, не найти. Разве об этом думает настоящий мужчина, глядя на прелестный живот, средоточие жизни, которая, как известно культурным людям, именно "животом" называлась в старом русском языке?
Нет, не об этом. Ни о чем он не думает, когда вокруг — сплошь животы. Разве что мелькнет в памяти химическое слово "целлюлит", когда взгляд упрется в не очень хорошо сохранившуюся часть тела, доступную любым недоброжелательным взглядам. И ничто не шевельнется в душе, как ничто не может шевельнуться в нечаянном наблюдателе нудистского пляжа — если он, конечно, нормальный человек, имеющий доступ к индивидуальным достопримечательностям существ противоположного пола.
Унылый реализм всегда терпел и будет терпеть поражение в конкуренции с безграничным воображением. Много отдаст сексуально активный человек за то, чтобы увидеть живот вон той потрясающей, с ногами. Живот, скрытый под тонким, едва ли не совсем прозрачным платьем, скрытый, черт возьми, так, что в его существовании есть уверенность, но без доказательств. Как хотелось бы его открыть в соответствующей всякому открытию обстановке — в уединении и сосредоточенности... И еще, знаете ли, вот то место, где длинная двойная лента спины изгибается и начинает раздваиваться заметнее... Фу, жаром окатило, не стоит об этом. Лучше, чтобы остыть, глянем по сторонам — вон их сколько, с пирсингом и без, пересеченных джинсовыми поясами с такой силой, что неизбежно появление странгуляционных борозд, мучительно бледных, как всякое не ко времени обнаженное тело. Вон сколько крестцов, открывающихся сползшими брюками с низкой талией, вон в каких подробностях видно белье...
Хватит. Мы, мужчины и приравненные к ним волею судьбы, требуем оставить нам суверенное право раздевания одетых. Мы настаиваем на сохранении данного нам природой инстинкта подглядывания. Мы ничем не хуже гусара, почти терявшего сознание от вида мелькнувшего между оборкой и башмачком белого чулка или запястья, показавшегося над перчаткой — не лишайте нас запретного плода, его не заменит никакой общедоступный. Тело привлекательно только в единственном... ну, в ограниченном числе, но не в толпе. Грудь притягивает ровно до тех пор, до которых она прикрыта, если же открыть ее полностью, то милости просим на флюорографию. Колено — даже самое круглое и с ямочкой, встречающееся реже, чем черный бриллиант — особенно хорошо, когда оно вдруг, словно выглянувшее из-за туч солнце, выползет из-под края юбки и ослепит. Да здравствует покров, который можно сорвать! Долой открытость, которая лишает ухаживание цели. Под платьем мы все голые, и в этом хочется убедиться, если же все и так ясно, сильнейший стимул — любопытство — исчезает, остается только прямая необходимость. Ее тело — это наше личное дело, и не нужно сильно напрягаться, чтобы понять мусульман с их пристрастием к чадре как гарантии сохранения важнейших эрогенных зон.
Осознание наготы как запретного придало земной жизни значительную часть ее смысла, каков он ни есть. Этот смысл греховен и тем притягателен. Даже самая оголтелая разнузданность возбуждает только потому, что вступает в контраст с обычной сдержанностью. Если раз и навсегда позволить себе все, никакой радости уже никогда не испытаешь.
Собственно, рассуждения эти — еще то открытие Америки. Специалистам, как теоретикам, так и практикам, давным-давно известно, что нет ничего привлекательнее скромности, которую можно преодолеть, и тайны, которую предлагается разгадать. Это знают и психологи с дипломами, и дамы, дошедшие до истины своим умом и телом. Дизайнеры наконец тоже сообразили, что прозрачный покров настолько же эффективней, чем отсутствие всякого, насколько прозрачный камень ценнее пустоты. Открытость сменяется изощренной как бы закрытостью, которая ничего не закрывает, но щадит иллюзию. Образ переростка, выросшего из собственных футболок и штанов, вытеснен образом рискованной прелестницы, знающей все обо всем и раскидывающей вокруг себя паутину обольщения.
...В летнем воздухе, нагретом солнцем и желаниями, плывут сизые грозовые тучи соблазнов. Ветер вздымает подол умеренно короткой юбки, и ее носительница мгновенно превращается в Мэрилин Монро с известного кинокадра, ставшего сладким сном для нескольких поколений. Круглое плечо оттенка старинной конфеты "помадка сливочная" ненароком выскальзывает из аккуратного декольте. Газовая — или черт ее знает, как называется теперь эта ткань — косынка легким дымком окутывает что-то, вроде бы то самое, оно... но видно как-то нечетко, надо присмотреться, задержать взгляд. Лето кокетничает напропалую, и, как в любом кокетстве, в кокетстве летней одеждой прямота и откровенность неуместны. Кажется, они опомнились и уже почти отказались демонстрировать самое интересное без нашей просьбы. Возможно, это не навсегда, но хотя бы на сезон самым грубым из нас будет возвращено удовольствие раздевать глазами, а самым утонченным — мечтать о том же самом.
Летом между вами и нами препятствия почти неощутимы, максимум два слоя шелка или льна. Но полное отсутствие их должно оставаться целью — иначе ни к чему эта душная жара, и лиловое небо перед грозою, и предчувствие любви, которое так же сильно, как любовь.