Из всех вечеров наступившего лета вам запомнятся именно те, которые вы сумеете провести в одиночестве. В летней жизни масса радостей: дачи, курорты, пикники, романы, путешествия. Но пусть этим наслаждаются другие. А себе стоит оставить малодоступную в прочие времена года роскошь — побыть одной. Именно так советует поступить АННА НАРИНСКАЯ, поскольку точно знает, что одиночество — это главная радость, которую может принести лето.
"Зеркала и совокупление отвратительны, ибо умножают количество людей",— написал Борхес. Утверждение в целом запоминающееся, хотя относительно зеркала хотелось бы поспорить. Зеркало не увеличивает количество вообще каких-то людей — оно предъявляет нам собственно нас. И на самом деле только оно и дает действительно неопровержимое доказательство того, что мы существуем. В конкретной форме — с головой в локонах или без, ногами в туфлях и тому подобным. Реальное осознание такого вот своего существования, со всеми складками и оборками, на самом деле лучшее на свете лекарство от одиночества.
В ностальгическом фильме "Пять вечеров" актриса Гурченко, подрагивая тонко выщипанными бровями, жалуется на специфическую тоску теплых вечеров, когда "все парами, парами, а ты одна, одна". Хотя настоящая-то тоска — это когда парой. Заранее укомплектованной. Особенно теплым летним вечером.
Летние городские вечера — лучшее время для одиночества. А проще говоря, если это время проводишь не сама по себе, не с собою, не для себя — считай, что оно потрачено даром. Мужчина, считающийся теперь практически основоположником феминизма, Джеймс Милль, написал 150 лет назад: "Мужчина требует от женщины не только, чтобы она ему повиновалась, но еще чтобы отдала ему всю душу". За 150 лет, может, что-то и изменилось в формах повиновения, но в вопросе души никаких подвижек. А ее, заметьте, куда лучше держать при себе, потому что так остаются шансы для маневра.
Июньский, скажем, вечер в городе. С подернутыми теплым туманом переулками. С отбрасывающими косые тени разноцветными стенами домов, на которых, как в театральной декорации, то тут тот там желтым цветом вспыхивают окна, ведь этими самыми вечерами никто почему-то не задергивает занавесок. И видны низко висящие лампы, темные прямоугольники картин на светлых обоях, выразительные, как в театре теней, человеческие силуэты. Все это должно быть безраздельно твоим — и чтобы не нужно было ни с кем про это разговаривать, это обсуждать, высказывать мнений. Короче говоря, спутник воспрещается.
Зато разрешается платье. Даже не платье — одежда. И чтоб мастера на материал не поскупились, потому что любить надо себя, а не тех, кто на тебя смотрит. Видный фэшн-критик Сюзи Менкес не так давно написала, что та закрытость или, скажем так, отсутствие радикальной наготы, которую предлагают нам дизайнеры уже второй сезон кряду,— это мусульманское влияние. Но, кажется, модный гуру здесь сама оказалась жертвой моды, ведь мусульманство сейчас практически необходимая к упоминанию тема. Скорее дело в том, что прикрывающая тело одежда независимо от религиозных влияний и веяний доставляет куда больше удовлетворения. Тому, на ком она надета.
И это имеет самое минимальное отношение к целлюлиту. Просто у одежды первоначальная функция такая — прикрывать. Быть футляром, обеспечивающим находящемуся в нем телу возможность предельно сепаратного существования, быть скорлупой, эффективно предохраняющей тело от всего лишнего. От всяческих посторонних флюидов, например, и, да, от чужих взглядов — назойливых и досаждающих, потому что нужны они только тогда, когда действительно нужны, когда нужны именно вам, а не тому, кто вдруг (не важно с восхищением или без оного) решил вас в подробностях разглядеть.
Да и вообще, не будем скрывать — у настоящего платья, с наличием длины и присутствием рукавов, куда больше возможности быть красивым. А если совсем начистоту — в таком платье в большинстве случаев вид куда более соблазнительный, чем без него. (В смысле в чем-нибудь открытом, голом, коротком.) Так что если наше ценное одиночество вдруг станет в тягость, не возникнет никаких проблем с тем, чтобы его прервать.
Но ведь мы не станем. Зачем нам, повторимся, чужие жадно шарящие взгляды, даже восхищенные? Ведь в глубине души мы все точно знаем, что никакие посторонние взгляды не приносят того удовлетворения, которое приносят собственные. Устремленные вглубь говорящего правду, а если постараться, неправду стекла.