Пять уроков одного музея

В Третьяковской галерее зрители впервые увидели широкое лицо русского искусства (на фото — лицо Алексея Саврасова)
       Один из главных художественных музеев страны, Государственная Третьяковская галерея, начинает отмечать свое 150-летие. За эти полтора века галерея преподала отечественному музейному делу ряд уроков. Пять главных из них разобрал корреспондент "Власти" Сергей Ходнев.
Урок 1. Художественная галерея как национальный проект
Собрание Третьяковской галереи никогда не было просто коллекцией, свидетельствующей о хорошем вкусе и состоятельности собирающего. Еще задолго до того, как его собрание было передано в дар Москве (и получило, соответственно, название Московской городской картинной галереи), буквально в самом начале своей коллекционерской деятельности Павел Третьяков был озабочен двумя вещами. Во-первых, его мечтой с юных лет было "наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы также обществу". Во-вторых, что и примечательно, он довольно скоро стал выказывать прямую заботу о состоянии национальной художественной школы и заботу эту осуществлял самой своей коллекционерской деятельностью.
"Грачи прилетели" Алексея Саврасова — полотно, покупкой которого в 1871 году Павел Третьяков засвидетельствовал почтение к художникам-передвижникам
Не имея художественного образования (впрочем, в свое время он научился, например, покрывать картины лаком, да так, что многие знакомцы художники именно ему доверяли эту функцию), Третьяков тем не менее взял на себя роль разборчивого знатока, арбитра, едва ли не куратора художественных процессов, современником которых он был. Стасов его характеризовал как "человека с каким-то, должно быть, дьявольским чутьем", но нужно уточнить, что чутье это, особенно поначалу, было ориентировано на искусство остро актуальное, радикальное, демократическое, наконец. Каковым в 1870-х представлялись, разумеется, передвижники. Именно они должны были составить основной корпус национальной живописи в галерее Третьякова. Именно их коллекционер поощрял, заказывал им картины специально для своего собрания (достаточно вспомнить портреты писателей — Толстой кисти Крамского, Достоевский кисти Перова и так далее), давал им разнообразные советы, подчас и художественного свойства. Без этой поддержки общественный успех передвижников трудно себе вообразить.
       На самом деле этот "национальный проект" — поддержать актуальное направление в отечественной живописи и сформировать соответствующую большую коллекцию — во второй половине XIX столетия одиноким не был. Петербургский аналог Третьяковки — Русский музей императора Александра III, правда, запоздал, но намерения имел не менее четко определенные. В то время когда академическая живопись стремительно сдавала позиции, Русский музей старательно скупал именно работы академиков. Однако это противоречие двух проектов, демократического и официального, и двух соответствующих собраний долго не прожило: события ХХ века это противостояние нивелировали.
       
Урок 2. Частная инициатива на службе государства
"Богоматерь Владимирская" — вероятно, самая знаменитая из древних чудотворных икон, которые после разграбления храмов в 1920-е годы оказались в собрании ГТГ
Строго говоря, сам собирательский импульс Павла Третьякова оригинальным не был. Частное коллекционирование, когда-то бывшее утехой аристократов, к середине XIX века сделалось модным в купеческой среде и с тех пор вплоть до 1917 года процветало благодаря этому сословию. За несколько десятилетий буржуазное коллекционирование умудрилось развиться от наивного собирательства для украшения гостиной до собраний европейского значения (вспомним Щукина и Морозова), но приоритет частного вкуса и частная инициатива коллекционера свое значение сохраняли.
       Безусловно, напрямую сравнивать Третьяковскую галерею по состоянию на 1900-е годы с другими московскими собраниями довольно трудно, в том числе и благодаря тому статусу, который она получила. И все же к моменту Октябрьской революции она отнюдь не была единственным музеем, возникшим из частной коллекции. Достаточно вспомнить Румянцевский музей, восходящий к собранию графа Румянцева, Цветковскую галерею (коллекция Ивана Цветкова) или иконное собрание Остроухова. И это не говоря о других частных коллекциях, которые не были официально превращены в публичные музеи, однако не были и закрыты для обозрения.
       Это нам сейчас кажется, что с Третьяковской галереей ничего не могло случиться, что судьба по определению должна была как-то специально печься о ней в послереволюционные годы. Ничего подобного. Галерея Солдатенкова, Румянцевский, Цветковский и многие другие музеи были расформированы в 1920-х без малейшего колебания. Да и новым музеям, возникавшим на основе национализированных коллекций, спокойная жизнь вовсе не была гарантирована: Музей нового западного искусства, как известно, прожил чуть больше двух десятилетий. В принципе советской власти ничто не могло помешать распорядиться этими резервами в 1920-1930-х годах иначе. Например, создать совершенно новый музей отечественного искусства — с нуля или на базе любого другого собрания. Однако на деле Третьяковская галерея была не только сохранена, но и превращена в главный музей отечественного искусства, в котором, казалось, нашлось место всему, от икон до произведений мэтров советской живописи. И при этом сохранила имя своего основателя, что все-таки парадоксально. Разумеется, Павел Михайлович Третьяков никак не годился на роль купчины-кровопийцы, поскольку был, напротив, человеком исключительно благородных устремлений, пекущимся о благе народа. Но были и другие благородные человеколюбцы, насильственно преданные забвению,— Третьяков же стал, по существу, единственным исключением. И дело здесь даже не в демократических намерениях основателя галереи, а скорее в произведениях, которые были собраны именно там. Именно эти шедевры, как бы ни менялась художественная политика партии и правительства, стойко фигурировали и на страницах учебников, и на коробках конфет. Именно им суждено было войти в обязательную программу визита в Москву: Кремль — Большой театр — Третьяковская галерея.
       
Урок 3. Музейная экспансия
Парадный портрет Сталина и Ворошилова кисти Александра Герасимова (1938), удаленный в запасники после разоблачения культа личности, вновь радует собой ценителей соцреализма
В XXI век российские музеи вступили не в лучшей форме: к постоянным проблемам недофинансирования добавились тревоги по поводу реформ, планы которых маячат на горизонте. Тут и приватизация памятников, и реформа бюджетного финансирования культурных учреждений. Соответственно, речи о полном упадке музейного дела звучат по-прежнему часто.
       С другой стороны, если взглянуть на деятельность главных музеев страны, никакого ожидания неминуемого упадка не видно. Как раз напротив. Основные музеи двух столиц весьма оживленно и даже оптимистично расширяются, осваивая все новые площади. Пусть даже и не все обставляют это расширение с такой привлекающей всемирное внимание помпой, как Эрмитаж, заполучивший здание Главного штаба. Потихоньку реконструирует соседние здания под свои нужды ГМИИ; собираются строить новый административно-выставочный корпус музеи Кремля; Русский музей тоже строит планы экспансии. И Третьяковская галерея ни в коем случае не исключение. Вдобавок к площадям в здании ЦДХ на Крымском Валу, где теперь развернута постоянная экспозиция искусства ХХ века, музей получил солидную территорию в непосредственной близости, на Кадашевской набережной, где уже возводится новый корпус.
       Перспективы научно-исследовательской деятельности во всех перечисленных музеях различны хотя бы потому, что научный потенциал их неодинаков. Менять же ситуацию с этим потенциалом есть дело для самих музейных администраций и мучительное, и не то чтобы осознанное как необходимость. Однако перемены управленческого характера все равно возникнут. Когда речь идет об использовании не просто нового зала, не двух, а целого здания, а то и целого квартала, музею поневоле понадобятся дополнительные силы и новый менеджмент (не важно, будет ли этот менеджмент формироваться "снизу", стараниями самой Третьяковской галереи, или же циркулярами Роскультуры, как, скорее всего, и случится).
       
Урок 4. Размывание границ
Героико-патриотическое советское искусство было представлено в Третьяковке работами Александра Дейнеки (на фото — "Оборона Севастополя")
"Одни говорят — должно быть непременно поучительное содержание, другие требуют поэтического, третьи — народного быта и только его одного, четвертые — только легкого, приятного, пятые — прежде всего самой живописи, техники, колорита... На моем коротком веку так на многое уже изменились взгляды, что я теряюсь в решении: кто прав?" — писал ближе к концу жизни Павел Третьяков. Многим тогда казалось, что присутствие в экспозиции галереи, скажем, Левитана и Коровина уже непростительный диссонанс с работами передвижников. А ведь отдельно в тогдашней Третьяковской галерее было выставлено еще и западноевропейское искусство из собрания Сергея Третьякова.
       Западная живопись в конце концов оказалась в ГМИИ. Но сама галерея уж никак не стала однозначнее с третьяковских времен. Первоначальная заостренность, ослабевшая еще в самом начале ХХ века, к началу XXI века и вовсе едва различима. А как иначе, если в одном музее хранятся мозаичный "Димитрий Солунский" XII века — и Малевич, Боровиковский — и Дейнека, Сильвестр Щедрин — и Илья Кабаков.
       И как ни странно, именно теперь Третьяковка старается хотя бы топографически вернуться к прежней ясности времен своего основания. Собственно, это одно из декларируемых оснований для постройки нового корпуса. Коллекция ХХ века уже переехала на Крымский Вал. Древнерусское искусство переедет в новое здание. Ядром экспозиции в Лаврушинском переулке будет торжественно поданный XIX век, а XVIII век и рубеж XIX-XX веков это ядро будут обрамлять.
       
Урок 5. Отдых на лаврах
Посетители современной Третьяковки имеют возможность увидеть, откуда растут ноги у современного русского соц-арта (на фото — работа Эрика Булатова)
Сумма художественных впечатлений от этой перемены мест слагаемых наверняка изменится. Куда сложнее утверждать, что что-то изменится в самом существовании музея ближайшие 15 или 150 лет. Даже территориальная экспансия, скорее всего, будет не столько знаком очередного этапа развития, сколько окончательной фиксацией устоявшегося положения дел.
       Дело даже не в том, что не увеличивается само собрание. Оно-то как раз увеличивается, хотя, понятное дело, неравномерно — графика и современное искусство заметнее, чем живопись. Приблизительно так, скорее всего, все и будет обстоять, если только не случится никакой экстраординарной встряски. Будут следующие юбилеи, следующие торжества и следующие поздравительные телеграммы. Будут постепенная реставрация и косметические перемены развески. Будут время от времени чинные выставки, изредка, может быть, даже провоцирующие дискуссии, но это не обязательно. Будут процветать новые музейные технологии в отделе современной живописи.
       Публики, правда, больше не станет. И состав ее будет прежний, то есть в очень значительной части малолетние экскурсанты, норовящие украдкой прилепить жвачку на лоб шубинским бюстам. Но, в конце концов, мало же в Москве мест, куда экскурсии водят так массово и с таким постоянством. Словом, спокойная, размеренная, немного сонная жизнь. Все подобающие для этого покоя лавры главный музей национальной живописи уже собрал.
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...