Вырос из вундеркинда

Илья Грингольц привез в Малый зал филармонии десять скрипичных сонат Бетховена. Сыграть их в три вечера — задача непростая. В первый вечер четыре первые сонаты в исполнении скрипача-виртуоза слушал ВЛАДИМИР РАННЕВ.

       За несколько последних лет Илья Грингольц, которому сейчас 24 года, превратился из петербургского вундеркинда в звезду мирового скрипичного исполнительства. В родной город господин Грингольц привез все скрипичные сонаты Бетховена. "Привез" — это значит, что теперь артист постоянно гастролирует по всему миру, а если куда и возвращается, то скорее в Нью-Йорк, нежели в Петербург. После завоевания самого престижного трофея в скрипичном деле — первой премии на конкурсе Паганини в Генуе в 1998 году — Грингольц уехал учиться в Америку, где теперь и предпочитает жить. Позади осталась учеба в детской музыкальной школе на Васильевском острове. Впереди замаячили завидные карьерные перспективы, которыми рано повзрослевший скрипач умело распорядился. Теперь он записывает свои программы на Deutsche Grammophon и уже сыграл едва ли не во всех лучших залах мира.
       Десять скрипичных сонат Бетховена в три вечера — задача непростая. И дело не только в объеме музыкального материала. Первая соната была написана автором в 27 лет, последняя — в 42 года. В этих десяти диалогах скрипки и фортепиано — пятнадцать лет жизни, причем не самой безоблачной. Поместить все это в трехдневный музыкальный марафон — опасная затея. Но интересная своей почти театральной драматургией.
       В первый вечер господин Грингольц исполнил первые четыре сонаты. Сразу же обнаружилась очевидная акустическая проблема: Бетховен писал для скрипки и хаммер-клавира, предшественника современного фортепиано, и соответственно сбалансировал звучность. Бельгийский пианист Александр Маджар очень старался обуздать шикарный полнозвучный Steinway, но скрипка лишь изредка — в основном в медленных частях сонат — вылезала из-под его сочного звука. Этому способствовал и сам скрипач: господин Грингольц играет удивительно детализированно, обхаживая каждый мельчайший оттенок звука. Действительно, его звук — волшебство, а умение тончайше фразировать — просто мистика. Но всю эту роскошь погребла под собой несбалансированность ансамблевой игры. Конечно, в их диалоге была определенная интрига: пианист играл задористо, а скрипач словно осаждал его своей вразумительностью. Но первый настолько доминировал над вторым, что, собственно, музыкальной прелести в этом диалоге не получилось. Были, конечно, несомненные удачи, к примеру медленная часть Первой сонаты. Там пианист словно заговорил свой инструмент, и тот на время сжалился над скрипкой. Но в целом чувство недостающей интенсивности скрипичного звука не отпускало во всех сонатах. Интересно, как Илья Грингольц исполнит Девятую и Десятую сонаты, если уже в ранних жизнерадостных опусах Бетховена он оказался столь сдержан и рассудителен.