Они в домиках

В подошедшем к концу 2023-м превалирующим над другими стало ощущение неприкаянности и одиночества. Можно привыкнуть к несчастью, но не к мысли, что покой или воля, возможно, никогда не вернутся. Сильнее, чем когда бы то ни было, нам хочется почувствовать себя в безопасности или попросту дома. Зинаида Пронченко рассказывает о 10 фильмах, в которых дома помогли их владельцам справиться с разными невзгодами.

дом, в котором можно обрести гармонию

«Идеальные дни». Вим Вендерс, 2023

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Вернувшийся в 2023-м сразу с двумя картинами — документальной про Ансельма Кифера и игровой про токийского чистильщика туалетов — патриарх немецкого кино Вим Вендерс умудрился в эпоху катастроф создать идеальный образ гармонии. Оба его героя, столь непохожие между собой, практически левитируют над бурями и натиском тревожной повседневности. И все же Хираяма (за эту роль Кодзи Якусё получил награду на последнем Каннском фестивале) в своем смирении перед жизнью, казалось бы сплошь сотканной из недостатков, наверное, мудрее гения современного искусства, привыкшего эту жизнь сперва обличать, а затем ставить на место. Хираяма обитает в крохотной комнате, в которой каждый сантиметр используется по назначению. Однако прилежно сконструированная им обстановка не триумф утилитарности, а чистая поэзия. Это татами, на нем спят и видят сны наяву. Это полка с книгами, их перечитывают из года в год, чтобы дойти до самой сути. Это банки с зернышками, из них однажды произрастут прекрасные деревья. Это плитка, на ней варят самую вкусную лапшу на свете. Это аудиокассеты, их слушают по дороге на работу — не только труд, но и музыка 1960-х облагораживает человека. А больше Хираяме ничего не нужно, он свободен и от вещей, и от людей, и от их мнений о том, как мир должен быть устроен. Свой мир он устроил в простоте и, главное, никого не обидев.

дом, в котором можно скоротать век

«Остаток дня». Джеймс Айвори, 1993

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Один из шедевров творческого тандема Мерчант — Айвори «Остаток дня», экранизация одноименного романа нобелевского лауреата Кадзуо Исигуро,— без преувеличения квинтэссенция британского духа и образа жизни. Главный герой, дворецкий Стивенс (Энтони Хопкинс), жертвует личным счастьем ради соблюдения многовекового этикета — долг всегда должен превалировать над чувствами, о которых никому нельзя дать повод догадаться. Долг Стивенса — забота о вверенном ему хозяином лордом Дарлингтоном доме, мрачном особняке, где в каждом камине догорает не только день, но и надежда на счастливый исход для нашего мира. Стивенс любит экономку Сару Кентон (Эмма Томпсон), но молчит. Стивенс ненавидит фашизм, но с безукоризненной любезностью обслуживает проповедующих человеконенавистническую идеологию гостей лорда Дарлингтона. Хорошие манеры — привилегия не только хороших людей, а за истинной вежливостью как будто скрывается истинное безразличие. Десятилетиями Стивенс обходит по утрам и вечерам огромный дом, больше не представляющий ни для кого, кроме него, никакой ценности, никакого интереса. Дом стал его судьбой, здесь он умудрился скоротать целый ХХ век не поведя бровью, не повысив голос. Теперь он с веком перешел на ты: кроме наполненного исключительно церемониалами времени — пролетевшего слишком быстро и, кажется зря,— ему ни вспоминать, ни жалеть не о чем.

дом, в котором можно справиться с болью

«Мне не больно». Алексей Балабанов, 2006

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Петербург начала нулевых, излюбленная кинематографистами эстетика руины — осыпающиеся фасады дворцов, гулкие дворы-колодцы, ветер гонит по Неве тающие льдины. На Петроградской стороне, на улице, до революции называвшейся Широкой, а при советской власти переименованной, естественно, в улицу Ленина, на которой, как пел Федор Чистяков, всех и каждого подгружает время от времени, проживает Тата (Рената Литвинова). Ее бытие — отражение сознания, злых мыслей не ведающего. Она бесплотна и непорочна, цветет и увядает рядом с уважаемым человеком Сергеем (Никита Михалков), проникнувшимся ее молчаливыми страданиями — Тата тяжело больна — и приютившим ее в своей роскошной многокомнатной квартире, каких в Петербурге много. Высоченные потолки, украшенные прихотливой лепниной, печки с изразцами и камины с путти, убегающий в темноту коридор с произвольно поскрипывающим паркетом. Тата не любит Сергея и тяготится чувством благодарности. Рано или поздно ей придется покинуть его дом, потому что нелюбовь убивает быстрее любого недуга. Но дом у Балабанова не точка на карте, а метафизическое допущение — что есть на земле рай или что-то максимально на него похожее, и, кажется, его очертания проступают в вечной непогоде, повисшей над Троицким мостом. Это поэзия отсутствия — любая материя в Петербурге имеет обыкновение скукоживаться и исчезать, а образовавшиеся пустоты медленно, но верно заполнит серая хмарь и бледная нежность. Она переполняет глаза и мягкую полуулыбку Таты, прощающейся с жизнью без страха, потому что за ее пределами нет боли. Никогда больше ничего не надо будет терпеть.

дом, в котором хорошо взрослеть

«Бедные-несчастные». Йоргос Лантимос, 2023

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В победивших в этом году в Венеции «Бедных-несчастных» Йоргоса Лантимоса дом профессора медицины Годвина Бакстера, наследственного экспериментатора, возомнившего себя богом,— чуть ли не главный персонаж. По крайней мере, оригинальности этой викторианской кунсткамере не занимать: тут на лужайке резвятся герои сна пушкинской Татьяны — полужуравля дружелюбно обнюхивает полукот, а обидевший подопечную Годвина чересчур патриархальный джентльмен превращен в гибрид свиньи и гуся, хотя, как известно, они друг другу совсем не товарищи. Татьяну у Лантимоса, экранизировавшего постмодернистский шедевр Аласдера Грея, именуют Беллой — она и вправду чистой прелести редкий образец, ведь Годвин вернул самоубийцу к жизни, пересадив ей мозг ее же нерожденного ребенка. Белла учится ходить и говорить, будучи внешне половозрелой, сексуально привлекательной женщиной. Курьезная среда, созданная безумным профессором,— идеальное место для взросления. Женщиной Белла уже является, но готова ли она носить почетное звание человека? Тем более что на дворе времена, когда между первым и вторым необязательно стоит знак равенства, не говоря уже о том, что равенства не существует в целом мире. Дом Годвина станет для Беллы и комнатой страха, и комнатой смеха, а в какой-то момент даже тюрьмой, чтобы в финале вернуться к функции отчего дома, увы, опустевшего,— настоящее взросление происходит тогда, когда ты оказываешься самым взрослым в семье.

дом, в котором хорошо жалеть о прошлом

«Назови меня своим именем». Лука Гуаданьино, 2017

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Основанный на одноименном конфетно-букетном романе Андре Асимана «Назови меня своим именем» — крайне сентиментальная история первой любви, а также путешествие по направлению к потерянному раю. Элио встречает Оливера в итальянской глуши в начале восьмидесятых. За окном ломбардские озера и жаркая пыль проселочных дорог. Внутри приятный полумрак и кабинетная тишина: семья Элио состоит из отца, профессора археологии, матери — профессиональной музы, кузенов-полиглотов и прислуги, качавшей на руках поколение за поколением таких же трепетных отроков, глаза с поволокой. Дом тут — пристанище вкуса, музей древностей, оплот неподдельных традиций. По вечерам Элио музицирует на рояле, играет Баха для погруженных в чтение родителей, для прикорнувшей в кухне няньки, для античных бюстов и ворона на ветке. Наконец, для Оливера, великана-янки, чья харизма мешает поленьям спокойно догорать в камине XVI века. Мимолетности, болезненной хрупкости чувств Гуаданьино противопоставляет вечность, что глаголет из каждого угла семейной резиденции, которая тоже когда-нибудь обязательно рассыпется в прах, как и надежды Элио на взаимность. Первая любовь потому и первая, что после нее обязательно будут другие. Только и ты станешь другим, несмотря на все попытки вернуться туда, где счастлив был однажды.

дом, в котором можно почувствовать себя Аленом Делоном

«Бассейн». Жак Дере, 1969

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Еще один дом, где разбиваются сердца,— шикарная вилла неподалеку от курортного городка Раматюэль, ставшая декорацией для «Бассейна», легендарной картины с Аленом Делоном и Роми Шнайдер, достигшими в этом фильме зенита красоты и славы. Стиль, именуемый теперь в элитных мебельных салонах «Прованс», на самом деле выглядел куда лаконичнее. Белые стены, терракотовый пол и солнце, повсюду палящее солнце, лишающее героев разыгрывающейся драмы собственной тени. Делон вожделеет Роми без стеснения, без оглядки — на нравы эпохи или всевидящее око камеры. Хищник — как венец мироздания, а вокруг его естественная среда обитания — французская Ривьера в лучшие годы Пятой республики. За кадром «Бассейна» тоже кипят страсти. Все, словно не в силах выйти из роли, ревнуют всех. Роми бесконечно звонит из Берлина депрессивный муж-драматург, не доверяющий Делону. Серж Генсбур следит за Джейн Биркин, слишком охотно оголяющейся между дублями. Натали Делон не одобряет воссоединение бывших любовников. Наконец, Морис Роне с горечью констатирует, что и в этой картине, как и 10 лет назад у Рене Клемана в «На ярком солнце», ему доверили роль жертвы. К тому же в момент сьемок под Парижем найдут труп телохранителя Делона Стефана Марковича, оставившего предсмертную записку, гласящую: в моей гибели прошу винить А. Д. И тем не менее именно «Бассейн» станет визитной карточкой Лазурного берега в кино, dolce vita и far niente шестидесятых, а фотографии Делона полувековой давности по-прежнему украшают собой рекламные кампании Dior. Никого лучше они так и не нашли, скажет актер в одном из последних интервью. «Бассейн» переснимут еще пару раз — увы, ни дух времени, ни гений места, что так дорог и синефилам и любителям гламура, эпигонам уловить не удастся.

дом, в котором можно вытерпеть советскую власть

«Покровские ворота». Михаил Козаков, 1982

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Повесть оттепельных лет, снятая Михаилом Козаковым по пьесе Леонида Зорина в начале 1980-х, прежде всего попытка Орфея оглянуться на канувшую в небытие эпоху, явно вызывающую у авторов слезы умиления. Все в этом фильме идеализировано — и убогий коммунальный быт с набившими оскомину деталями в виде палимпсеста из карандашных надписей у телефона или экспозиции стульчаков для унитаза в уборной, и пошлые раздоры супругов Хоботовых, и оппортунизм куплетиста Велюрова, и даже идиотизм нового избранника Маргариты Саввы Игнатьевича Ефимова. Да и сама Москва, конечно, не была во второй половине 1950-х весенней и беззаботной, о чем и Козаков, и Зорин прекрасно знали: в процессе работы над фильмом их терзала цензура, а чтобы проект состоялся, Козакову даже пришлось согласиться трижды исполнить роль Дзержинского. Пьеса Зорина автобиографична, Костик — это он сам, приехавший из Баку поступать в университет юноша, разве что жил он не у Покровских ворот, а на Петровском бульваре, в квартире, хозяев которой расстреляли. «Покровские ворота» почти сразу получили статус народной драмеди, через коммунальное бытие прошли все граждане СССР, и хоть никто не стремился вернуться во вселенную тоталитарного промискуитета, поэтический взгляд на «дворовую культуру», на «старую Москву», на времена и нравы, когда человек человеку был сосед, предсказуемо вызвал отклик в душах зрителей. В финале «Покровских ворот» Костик вопрошает небо над Садовым кольцом — куда, куда вы удалились друзья и подружки моей юности, в кадре тем временем сносят дом, о котором, если быть честным, у большинства его жителей сохранилась злая память или снятся злые сны. Но это уже совсем другое кино, появившееся сильно позже, когда вслед за домом рухнула и страна. Жаль, что многие захотели в эту страну вернуться.

дом, в котором можно встретить революцию

«Мечтатели». Бернардо Бертолуччи, 2003

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Конечно, на левом берегу Сены, где же еще, встречают нас события этой только-только проснувшейся весны. Американец Мэттью спешит от Эйфелевой башни к Синематеке, находившейся тогда в Пале-де-Шайо, в непосредственной близости от самых буржуазных кварталов Парижа, где, как скоро выяснится, квартируют вместе с родителями его новые друзья — брат и сестра Тео и Изабель. В Синематеке между тем скандал, хотят сместить ее руководителя Анри Ланглуа, собственно с этого опрометчивого решения министра Андре Мальро начнется молодежный бунт, вошедший в историю как «май 1968-го». Но для Тео, Изабель и Мэттью этот май и вправду баловник, они запрутся в огромной, заставленной книгами квартире и будут играть любовь втроем: принимать холодные ванны, словно Марат у Жака Луи Давида, ночами напролет цитировать Мао, словно Жан-Пьер Лео у Годара, наконец, просто пить, курить и целоваться. Не это ли истинная анархия? Квартира в «Мечтателях» Бертолуччи, как и в его «Последнем танго в Париже», снова выступает своего рода коконом, внутри которого мораль, да и любые поведенческие нормы герои самонадеянно отменили. Как и Марлон Брандо с Марией Шнайдер, Луи Гаррель с Майклом Питтом и Евой Грин кажутся себе страшными бунтарями. В реальности они трусы, мечтатели, неспособные свои мечты претворить в жизнь. Но кто не мечтал бездумно и безответственно в восемнадцать, да еще в Париже, если родители в отъезде, а пять комнат на авеню Мессин достались только тебе?

дом, в котором можно переждать конец света

«Оставить мир позади». Сэм Эсмейл, 2023

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Выпущенный в декабре «Оставить мир позади» можно воспринять как своеобразное новогоднее пожелание или прогноз на ближайшее будущее от Netflix — ничего хорошего вас не ждет, привыкайте, как говорится, друзья, к земле. Спродюсированный в том числе Бараком и Мишель Обама фильм предлагает еще одну версию конца света — не столь остроумную, как двухлетней давности «Не смотрите наверх», не сильно оригинальную в отличие от недавнего упражнения на апокалиптическую тему Джордана Пила. Две семьи: мамы, папы, загипнотизированное гаджетами потомство. В головах помесь конспирологии с социопатией и неизменная уверенность, присущая лишь американцам,— посреди любой катастрофы твердить, что там, наверху, разберутся. Пока мир погружается в хаос — сперва блэкаут, потом заражение, затем бомбежки,— им придется делить друг с другом загородный дом на Лонг-Айленде, где в дорогущем буфете заперты редкие джазовые записи и драгоценные красные вина. Не в силах сдержать страх, герои Махершалы Али и Джулии Робертс примутся спорить, какой музыкальный стиль больше подходит для прощания с жизнью. А в это время младшее поколение с легкостью откажется от всего, к чему привыкли родители,— оставит и мир, и его конец позади, захлопнет за собой тяжелую дверь подземного убежища, чтобы бесповоротно погрузиться в телевизионные грезы. Апокалипсис переживут лишь сериал «Друзья» и его единственный несовершеннолетний зритель.

дом, в который всегда можно вернуться

«Форрест Гамп». Роберт Земекис, 1994

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Мама внушила ему в детстве, что жизнь подобна коробке конфет: никогда не знаешь, какая именно попадется. Странно пытаться рационализировать судьбу, выбирая в качестве метафоры ее прихотей или ударов набор сладостей. Но именно этот замысловатый образ позволил Форресту преодолеть и врожденный недуг, и Вьетнам, и одиночество, и депрессию, и вообще все на свете. История Форреста Гампа, этакого деревенского дурачка из алабамской глуши, которого Роберт Земекис превратил в действующее лицо главных трагедий ХХ века — не соучастника, а сочувствующего свидетеля,— подталкивает зрителя к естественному, но очень сложному выбору: в любой ситуации, даже катастрофической, следует оставаться собой, а лучше — тем ребенком, который завороженно следил за первыми выступлениями Элвиса на малом экране, карабкался на дерево, мечтал поцеловать Дженни, единственного в округе человека, отнесшегося к нему без презрения. Долгие годы Форрест по завету матери, завидев беду, пускался наутек, бежал так быстро, что мог выбиться в лидеры национального марафона. Однако каждый раз он возвращался в родительский дом, словно построенный по эскизам Эндрю Уайета к «Миру Кристины». Только там он оказывался на своем месте, внутри своей вселенной, обретал силы посмотреть в глаза беде, какой бы страшной и необратимой она ни была. Не каждая конфета вам по вкусу, не каждая беда вам по плечу, но если и есть место, где можно встретить беду не пасуя, оно называется дом. Увы, слишком многие его в последние годы лишились.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram