Вопреки обвинениям в крайней рептильности печатный парламентский официоз вполне плюралистичен. Стандартно на его полосах публикуются разом два текста. Первый выдержан в алармистском тоне, и ему в отношении президента недостает, как выражался Швейк, только крепкого венгерского ругательства "a baszom". Другой, напротив, надсадно дружелюбив. Постоянный автор дружелюбивых текстов, концептуально консультирующий ВС проф. Борис Пугачев стремится указать, что Ельцин не так страшен, а всего лишь властолюбив и не сегодня-завтра (каковое "не сегодня-завтра" длится уже второй год) сдаст всех своих приверженцев и снова подружится с ВС. В четверг, 16 сентября, пророческий Пугачев указал: "Ельцин по существу поддержал линию Лобова, Сосковца, Заверюхи в правительстве. А это и есть линия Черномырдина. Все говорит о вероятной отставке Чубайса, Федорова, а в перспективе и Козырева... Выбор Ельцина в пользу нового курса поддержит и парламент, и Хасбулатов, и Руцкой со Скоковым. Более того, они и будут самые ярые сторонники и проводники этого нового курса президента".
Последнее пророчество проверить пока затруднительно, поскольку в аккурат в тот самый четверг Ельцин поддержал линию Лобова, объявив о назначении Гайдара первым вице-премьером и сообщив, что вопрос о Лобове будет решаться — очевидно, в смысле прискорбных оргвыводов. Не менее коварным образом подвел парламентского политолога и Черномырдин. В доказательство тезиса "линия Лобова = линия Черномырдина" премьер объявил открытым текстом: "Призывы открыть кредитные шлюзы, индексировать все и вся (подробнее см. последние проекты Лобова. — Ъ) — пройденный путь, граничащий с экономическим преступлением". Впрочем, и безотносительно к коварству Ельцина и Черномырдина рассуждения о новом курсе страдают существенным огрехом: презюмируя чрезвычайное властолюбие Ельцина, являющееся главной пружиной его поступков, странно рассчитывать, что властолюбец безбоязненно откроет все инфляционные шлюзы, нимало не опасаясь, что столь же властолюбивые Хасбулатов, Руцкой etc. вместо того, чтобы яро делить с президентом ответственность за инфляционные чудеса, не станут с удвоенной энергией обличать президента, безжалостно губящего хозяйство печатанием пустых денег.
На фоне гайдаровского возвращения, действительно оживившего политический пейзаж, публичный дебют президента фирмы "Сеабеко" Бориса Бирштейна произвел куда более умеренный эффект, хотя расчет Бирштейна был, очевидно, иным. Как рассказывает Бирштейн, он по рекомендации тогдашнего главного чекиста Баранникова явился к Ельцину в качестве миротворца и объяснил, что в окружении президента есть дурные люди, а нужно покончить с борьбой и устроить стабильное правительство. Дальнейший диалог таков: "ЕЛЬЦИН: Ты знаешь, Борис, мне кажется, ты прав. Но как сделать это? БИРШТЕЙН: Если вы хотите, чтобы я этим занялся, я готов сделать все, что вы захотите". По сообщению президента "Сеабеко", "счастье было так возможно, так близко", но тут сочащегося дружелюбием Хасбулатова вдруг освистали на открытии Конституционного совещания, и из всего миротворчества вышел один пшик.
Хотя нужно учесть, что откровения Бирштейна даются в переводе с английского, так что аутентичность диалога представляется сомнительной. Непонятно, кто расставлял в диалоге "ты" и "вы": с одной стороны, Ельцину не очень свойственно "тыканье", с другой — из английского you "ты" и "вы" исходят с равной вероятностью. На фразовом же уровне диалог явно украден у Всеволода Вишневского из пьесы "Незабываемый 1919-й" — там полностью отчаявшийся Ленин произносит ельцинские реплики, а уверенно-спокойный Сталин-Бирштейн излагает бессильному вождю свой несокрушимый план разгрома Деникина и получает все надлежащие полномочия. Наконец, на фактическом уровне версия о хасбулатовском дружелюбии, над которым надругались участники Конституционного совещания, представляется сомнительной, ибо все дни накануне совещания Хасбулатов нимало не отличался дружелюбием, и непонятно, почему оно должно было прошибить его именно на кремлевской трибуне. Если же и было должно, непонятно, что мешало председателю ВС лично или через того же Бирштейна известить Ельцина о своем грядущем чудесном преображении и попросить, чтобы преображенного спикера не сгоняли с трибуны. Но дело даже не в стилистических и фактических несообразностях. Цель Бирштейна, очевидно, — показать, что он много знает, много готов порассказать, и не надо нарываться на грубость. Но в этом случае нужно хотя бы частично продемонстрировать ядовитое жало. Публике, конечно, интересны были бы рассказы о том, как Гайдар, Чубайс и Козырев получали с Бирштейна борзыми щенками — но ничего подобного ей не поведали. Титанические же разоблачения Бирштейна сводятся, в сущности, к чрезвычайно невинному факту: глава "Сеабеко" пожелал стать Зорькиным #2 и, буквально копируя проповеди председателя КС, попробовал учинить национальное согласие. Ельцин же в рассказах Бирштейна предстает воплощенным миролюбцем, готовым принять пальмовую ветвь мира хоть от кобеля рябого. Это, конечно, может свидетельствовать о чрезвычайном простодушии президента, однако от простодушия до злонамеренной коррумпированности дистанция огромного размера, и ее, если верить Бирштейну, Ельцин отнюдь не преодолел.
Вполне вялотекущей оказалась и дискуссия касательно будущей судьбы посла России в США Владимира Лукина. Слухи о том, что "атлантист" Козырев, мстя "государственнику" Лукину, велел последнему запросить в госдепартаменте агреман на своего преемника, нынешнего представителя России в ООН Юлия Воронцова, умножились рассуждениями о последующих рокировках. Лукину-де сулят место посла при Сент-Джеймсском дворе, а ныне пребывающему в Лондоне экс-министру иностранных дел СССР Борису Панкину — то ли место при другом дворе, то ли чистую отставку. Покуда МИД туманно рассуждал о том, что "посол-философ" сделал свое дело, а теперь нужен "посол-практик", более свежие слухи гласили, что Ельциным уже подписаны отзывные грамоты Лукина. Тогда по тем же каналам, по которым муссировались слухи о запросе агремана, было с болью в сердце указано, что "послу-философу" мстят за центристские устремления, явленные им на родине в конце августа, а именно — за желание учинить политический блок то ли с Юрием Скоковым, то ли с Григорием Явлинским.
Коррупционные слухи о том, кто, где и сколько брал, явно понизили наличествующую (если еще наличествующую) в сознании общества планку требований к госслужащему высокого ранга, каковым посол, несомненно, является. Вообще говоря, дипломатическая служба по строгости предъявляемых к служащим требований — хуже военной, и во всяком случае такие требования, как умение держать язык за зубами (а не инспирировать утечку информации касательно нового агремана), быть сугубо аполитичным и служить исключительно престол-отечеству (т. е. в подражание, например, дисциплинированным военным в период несения службы отнюдь не вступать в какие бы то ни было политические блоки) для нее обязательны. И обязательны они не то что для посла, аккредитованного при правительстве весьма великой державы, но даже и для юного атташе, служащего при дворе мелкого державца. Лукиным же эти требования изрядно нарушались — отчего не только гражданская скорбь, но даже и удивление при вести о подписании отзывных грамот представляются не вполне уместными.
Но Лукину нет основания для печали, поскольку грядущие выборы, похоже, гарантируют депутатское кресло решительно всем. Руслан Хасбулатов сообщил: "Я, конечно, меньше всех боюсь выборов, потому что я не знаю, например, округа, где, выставив свою кандидатуру, я не смог бы стать депутатом".
Любовь, например, москвичей к землякам председателя, несомненно, распространяется и на него, а потому нет оснований сомневаться в справедливости хасбулатовского упования. Более загадочно другое: именно председатель ВС более всех скорбел по поводу информационного террора, оболванивающего широкие массы населения. При этом именно председатель был обмазываем газетной грязью с ног до головы, что, однако, как мы видим, лишь упрочило его шансы на получение нового мандата. Исходя из этого несомненного факта, следует предположить, что грязные нападки на депутатский корпус замечательно укрепляют предвыборные позиции народных депутатов, а оттого стремление депутатов заткнуть рот прессе продиктовано единственно чистым желанием ослабить собственные политические позиции и удалиться в частную жизнь.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ