премьера кино
На афише фильма "Папарацци" (Paparazzi) самыми крупными буквами напечатано имя Мела Гибсона. Хотя сам актер с неясной целью мелькает в кадре на одно мгновение, однако в качестве продюсера мстит своей картиной ненавистным желтым фотографам и за себя, и за гибель принцессы Дианы, и за поруганную таблоидами честь ньюйсмейкеров всего мира. За расправой наблюдала ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Редкая англоязычная рецензия обходится без саркастического упоминания прежнего основного занятия режиссера Пола Абаскала, известного голливудского парикмахера (художника по прическам, если угодно). Тем самым критики в запальчивости берут пример с категоричных создателей фильма, согласно которому профессиональная принадлежность предопределяет моральный облик. В принципе по поводу любой профессии, взятой в самых неприглядных ее проявлениях, можно зачитать длинное обвинительное заключение из множества пунктов, а что до парикмахеров, искалечивших не одну человеческую судьбу, на их месте вообще благоразумнее было бы промолчать. Просто не каждая жертва парикмахерского произвола имеет возможность воскликнуть "Доколе!" с такой высокой и широкой трибуны, как Мел Гибсон.
Карающую бейсбольную биту сценаристы вложили в десницу свежеиспеченной кинозвезды (неказистый Коул Хаузер) — как у неопытной милицейской лошади, у него еще не выработалась привычка при щелчках затворов и вспышках фоторужей стоять смирно и не взвиваться на дыбы. Масла в огонь подливает жена, которая, беспокойно ерзая на непривычном сиденье лимузина, требует войти в ее положение: "Половина цивилизованного мира хочет моего мужа — ты представляешь, каково мне?" Несладко и белокурому малютке-сыну, шокированному обложкой бульварной газетенки, где его голый папа прикрыт черной полоской вместо фигового листка. Кульминация фоторепортерских бесчинств откровенно напоминает о невинноубиенной английской принцессе: всей волчьей стаей папарацци пускаются в погоню за машиной, в которой актер мирно везет свою семью, и провоцируют ДТП — будто специально для того, чтобы сквозь треснувшие стекла хладнокровно сфотографировать жертв, лежащих без сознания.
Снимая бестрепетными руками брадобрея фильм о фотографах, зарабатывающих на обывательской любви к подсматриванию, режиссер не стал обыгрывать в изображении тему вуайеризма. И по форме, и по идеологии "Папарацци" отличаются телевизионной публицистической простотой и наглядностью. Однобокий этот фильм даже и не пытается рассмотреть нюансы проблемы и учесть мнения оппонентов, а просто изображает фотографов круглыми уродами — из-за этой оголтелой тенденциозности непредвзятого зрителя так и тянет встать на их сторону. Предвзятый же ничего нового и занятного для себя не обнаружит: да, такие они и есть, папарацци — тупые, жадные, вонючие стервятники, понимающие только разговор с позиции силы и не уважающие чужое privacy, потому что своей нормальной личной жизни у них нет.
Предпринимаются в "Папарацци" эпизодические попытки организовать заочную этическую дискуссию, но ввиду крайне низкого умственного уровня конфликтующих сторон особых плодов они не приносят. Главарь фотографов пытается теоретизировать: "Я лишь открываю окно в реальность — каждый волен смотреть в него или нет". А на стороне актера первобытная эзотерика. "Есть такие племена, которые верят, что каждый раз, когда тебя фотографируют, ты теряешь частичку души",— размышляет герой, которому не приходит в голову, какую часть души он теряет, добровольно сдаваясь на милость кинокамер. Неинтересно это и авторам, которым стоило бы посмотреть на ситуацию с христианским смирением и заметить в ней элемент справедливости: возможно, многомиллионные гонорары кинозвезд включают в себя не только оплату непосильного труда по надуванию щек, выпучиванию глаз и скрежетанию зубами, но еще и компенсацию за моральный ущерб, связанный с невозможностью держать в тайне свою внепрофессиональную повседневную жизнь.