революция
Вчера во Владикавказе на митинге у Дома правительства, который продолжался несколько часов, президент Северной Осетии Александр Дзасохов попросил дать ему три дня, чтобы отправить в отставку правительство республики. Специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ сообщает из Владикавказа, что вслед за этим Александр Дзасохов пообещал уйти и сам.
Первая победа
Этот митинг, как и накануне (см. Ъ от 8 сентября), организовали коммунисты. В тот день, правда, инициативу у них чуть не перехватили энтузиасты некоего патриотического движения (пока без названия), которые требовали убрать из республики всех ингушей, евреев и армян и только потом отделиться от России. Инициативу тогда им, впрочем, перехватить не удалось, потому что милиция арестовала их лидера Заура Тигиева. Ночь юноша провел в СИЗО.В полдень на площади было, как и накануне, около тысячи человек. Над крыльцом кинотеатра "Октябрь" реяли два красных знамени. На одном золотом было вышито: "Ударник коммунистического труда". Коммунисты умеют беречь боевые знамена.
— Те, кто творит зло,— говорил лидер коммунистов, седой усатый старик невысокого роста,— не будут жить. Но они живут, пока мы, народ, безмолвствуем.
— А почему мы безмолвствуем? — громко спросила женщина, подойдя к нему.— Потому что мы такие твари?
— Нет,— ответил старик.— Потому что у нас микрофона нет. Но сейчас принесут. Будет звукоусиление — начнется митинг.
— Народ! — закричала женщина.— Когда вас много, вас боятся!
— Что вы кричите? — спросил ее подошедший мужчина.— Горе у нас. О горе надо говорить. Политика нам не нужна.
— Я не о политике, а о том, как Дзасохов себя вел,— неожиданно спокойно сказала эта женщина.
— Товарищи! — воскликнул лидер коммунистов, постояв без дела еще пять минут.— Наша доблестная милиция отобрала у нас мегафон. И его все не отдают и не отдают те, которые виноваты за все. Помогите отобрать средства усиления у нашей доблестной милиции!
И он очень бодро для такого почтенного возраста зашагал в один из переулков. За ним пошли человек пятьдесят. По дороге он кричал прохожим:
— Помогите отобрать мегафон! За мной!
Мне эта затея с самого начала казалась безнадежной. Но подойдя к оцеплению (милиционеры из оцепления довольно тщательно обыскивали всех участников митинга перед входом на площадь и отобрали мегафон), коммунист уверенно показал на одного майора и сказал:
— Он отнял!
— Я не брал! — быстро сказал майор.
Он только что не покраснел и не спрятал руки за спину.
— Отдай мегафон, а то вам п...ц! — сказал ему молодой, уверенный в себе осетин.
Майор попросил подождать минутку, куда-то убежал и потом, к моему безграничному удивлению, вернулся не с автоматом, а с мегафоном в руках.
— И больше так не делай,— сказал ему осетин.
Майор кивнул, а когда отряд с трофеем отошел на пять метров, забормотал в рацию: "501-й, у нас проблема..."
Так вчера была одержана первая победа над властями.
"Будем сидеть, как наши дети сидели!"
— Товарищи! — воскликнул лидер коммунистов, вернувшись на площадь.— Великое горе собрало нас здесь. Мы не скажем, что наша земля никогда такого горя не знала. Это будет неправда: горем полита наша земля. Но боюсь, не все люди поняли характер происшедшего. Все плачут. Но одной слезой горю не помочь. Митинг считаю открытым и предоставляю слово третьему секретарю ленинско-сталинско-маоцзэдунской партии Алексаеву Николаю Игнатьевичу.Вот зря он сказал, что партия маоцзэдунская. Было понятно, что он давно не выступал перед такой большой аудиторией и уже в первые слова попытался вложить всю свою душу.
— Уберите его! — крикнули из толпы.
— Все, кто живет этой бедной, несчастной жизнью! — сказал Николай Алексаев.— Нам обещали златые горы. И где они? Вот во что вылилась демократия по-американски!
— При чем тут Америка! Она не убивала наших детей!
К коммунистам из толпы прорвался молодой осетин, вырвал флаг с трогательной вышивкой, переломил древко.
— На фронте отцы и деды твои под этим флагом погибали! Что ты делаешь! — кричал Николай Алексаев.
— Ты не на партсобрании! — отвечали ему.
На крыльце уже кто-то держал над мегафоном бело-красно-желтый флаг Алании.
— Мы, осетины, должны дать один час президенту Дзасохову. Пусть он уходит в отставку! — сказал в мегафон молодой осетин.
Раздались аплодисменты.
— Что вы делаете! Какие аплодисменты?! У нас траур! — крикнул он.— Это наше национальное горе. Мы люди или кто?
— Мы товарищи! — крикнул Николай Алексаев.
— Какие мы товарищи? Уйди отсюда со своим значком!
— Каждый может получить слово! — кричали коммунисты.
— Сограждане,— говорил молодой осетин.— На сегодняшний день все слова сказаны на похоронах. Надо переходить к делам! А дела наши такие. Международный картель из Закаева, Дзасохова, чеченцев, ингушей и евреев захватил наших детей. Вся шайка была здесь! Надо провести расследование, чтобы все бабки были налицо!
Я наконец узнал в этом осетине товарища арестованного Заура Тигиева, который был на вчерашнем митинге. Что ж, эти парни способны были действовать и без своего лидера...
К мегафону протиснулся батюшка. Его я тоже узнал. Это был отец Феофан, друг всех религий и вождей и профессиональный борец против не согласных с режимом. Отец Феофан — москвич. Откуда он здесь взялся?
Люди на площади сначала требовали появления Александра Дзасохова, а потом его отставки
Фото: ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ, Коммерсантъ
— Опять Америка? Уберите его! Эй, уйди оттуда!
К мегафону пробился бородатый осетин лет тридцати пяти в темных очках.
— Мы из-за наших детей пришли сюда, не для политики, бля... Нам надо, чтобы правоохранительные органы ответили. Последний раз детоубийство было при царе Ироде! Убрать всех министров и замминистров МВД! Убрать всех министров и замминистров ФСБ! Пока мы не будем убирать Дзасохова. Пусть он нам ответит сначала! Такого кровавого президента в мире не было еще! Пускай меня закроют на 50 лет в тюрьме, но я буду бороться!
— Мы должны любой ценой стоять тут до утра,— крикнул один старик.— Иначе мы не аланы, а самые последние люди!
— Дзасохов внедрял ингушей и чеченцев в Осетию. Он продавал им наши земли. Я не поднимаю сейчас национальный вопрос.
— А мы поднимаем!
— Москва дала его нам внаглую!
— Народ! — крикнул друг Заура Тигиева.— Через десять лет нас такими путями вообще не будет! Заур бы лучше сказал, но его нет с нами. Надо отпустить парня! Мы сами туда пойдем за ним и заберем!
— Когда страдает народ, виноваты его правители,— сказал еще один молодой осетин и прочитал стихи про Беслан: — Пусть вечно содрогается душа! В Осетию пришел Армагеддон, Остановите, боги, ход планет...
— Вы слышали? — спросил бородатый осетин в темных очках.— Нельзя терпеть, нельзя смотреть. Весь народ должен встать и пойти! Мы идем к Дому правительства! За каждого ребенка мы отомстим трижды! Мы хотим спросить Дзасохова, как это произошло! Пусть выйдет к нам! Не может? Может, у него там стены слишком толстые и он не слышит нас? Может, карманы слишком тяжелые и ему трудно подняться?
— О чем вы говорите? Он к детям даже не пришел в спортзал! — крикнула пожилая осетинка.
— Я хочу обратиться к людям в форме,— говорил бородатый осетин.— Это и ваши дети тоже! Почему вы молчите? Не надо нас охранять. Надо было охранять наших детей. Мы пойдем к Дому правительства и будем сидеть так, как наши дети в спортзале сидели!
И он пошел к Дому правительства. Он был на этой же площади, метрах в ста.
— Позорище жизнь...— бормотала старуха, спеша мимо меня за всеми.
Президент ждет
Я оглянулся. Сзади нас уже была толпа в 8-10 тысяч человек. Вокруг здания не было, казалось, никакого оцепления.— Четырех человек ко мне, быстро,— услышал я команду по рации вышедшего майора.
Тут же вышли четверо спецназовцев с железными щитами. Толпа оценивающе смотрела на них. Появились многообещающие кривые улыбки.
— Так, назад,— правильно оценил ситуацию майор.
Еще через минуту из здания вышли несколько десятков милиционеров, вооруженные только дубинками, и в несколько рядов заняли оборону около центрального входа в здание. Оттуда вышел средних лет человек в хорошем костюме и попытался поговорить с людьми. Он вышел за оцепление, что-то сказал, его несколько раз больно ударили по лицу, и он, обиженный, ушел обратно.
— Пусть Дзасохов выйдет! Что, во власти нет мужчин? — кричал бородатый осетин.— Тогда мы сами пойдем. 10-15 человек нас пусть войдут!
— Вы хотите войти? — спросил его еще один человек в гражданском, вышедший из здания.— Я передам.
— Пусть Заура выпустят! — кричали его друзья.
Эти парни, человек 20, были очень активны. Они напирали на оцепление.
— Давайте войдем, уберем Дзасохова и все там сломаем! — кричал очень больших размеров осетин из этой группы.
Он один, пожалуй, мог бы сделать и первое, и второе, и третье.
— Народ, чего ждем? Чтобы они армию собрали?! — кричал еще кто-то.
Я увидел, что над толпой появились плакаты. "Коррупция — пособник террора!" — было написано на одном по-русски. Митинг, кажется, принимал цивилизованные очертания. Я на это очень надеялся.
— Так, заходят десять человек. Президент ждет! — подошел тот, в гражданском, который обещал передать Дзасохову требования.
Люди рванули внутрь здания. В результате за оцеплением оказались совсем не те, кто до сих пор руководил митингом. Бородач в очках остался у входа.
— Вы что же не вошли? — спросил я его.
— Меня не пустили, потому что я умею говорить! — гордо ответил он.
— Пустите его, он умеет говорить,— предложил я полковнику из оцепления.
Тот ушел, посовещался с кем-то за дверями, и харизматичного осетина пропустили внутрь вместе с его папой (так, по крайней мере, осетин отрекомендовал этого человека милиционерам из оцепления).
Из здания вышел еще один хорошо одетый человек и бесстрашно пошел в толпу. Его не трогали, но он и сам не задержался среди людей и так же бесстрашно пошел обратно, крикнув им напоследок от дверей:
— Пусть никто не разжигает, и все будет хорошо!
— Кто это? — спрашивали друг друга осетины.
— Я знаю его, это Олег Тезиев, бывший премьер-министр Южной Осетии,— сказала одна женщина.— Он вообще никто. На него у нас в Цхинвале уголовное дело заведено. Он стеклянный дом построил на берегу моря.
Толпа вдруг разволновалась. Дело было, видимо, в том, что от тех, кто ушел, уже минут десять не было никаких известий. Люди не могли простаивать так долго.
— Вот вы кто? Журналисты? — закричали они фотокорреспондентам, стоявшим в толпе у центрального входа перед оцеплением.— Ну вот уберите камеры! Не надо тут снимать! Сами разберемся!
Эти люди не понимали, с кем надо делать революцию. Я попытался объяснить им эту простую истину.
— А ты кто? — спросил один меня.— Пишешь? Ну пиши тогда, что я говорю. Не пишешь?
— А что писать-то? — спросил я его.
— Пиши что хочешь,— обиделся он.
Осетины показывали себя очень восприимчивой нацией.
Первое столкновение
— Где наши ребята?! — закричал кто-то.— Отпустите Заура!И толпа его поклонников стала напирать на оцепление. Было 14.20. Это было первое лобовое столкновение толпы с милицией. Милиционеры устояли. Дубинки они не применяли. Такого приказа им, видимо, не дали.
Тут в открытом окне на втором этаже показался один из тех, кто зашел в здание. Он крикнул, чтобы все замолчали и отошли на несколько шагов.
— Минут через пятнадцать выйдет к вам президент,— сказал он.
Еще через десять минут уже на балконе третьего этажа появился еще один делегат, рыжий парень в спортивном костюме, и крикнул, что поехали в СИЗО за Зауром — будут освобождать, президент разрешил.
— А зачем забирали? — спросили ненасытные друзья Заура.
— Сейчас идет разговор с Дзасоховым,— продолжил рыжий в спортивном костюме с надписью "Россия" на спине.— Он согласен с нами пока.
— На нас смотрит весь мир сейчас! — кричал с балкона еще один делегат, в хорошем джемпере.— Я не могу говорить громко, у меня пуля почти в сердце.
Он двумя руками держался за сердце в подтверждение правдивости своих слов.
— Дзасохов выйдет! — крикнул он, превозмогая сердечную боль.
— Он говорил, что и к детям выйдет! — крикнули из толпы.
На балкон вышел бородатый осетин в очках, которому я протежировал.
— Дзасохов согласен уволить начальников всех силовых структур! — крикнул он.— Сейчас делаем так: идем в кинотеатр "Октябрь" и ждем его там. Он через десять минут выходит. Что, не хотите? Пусть сюда выходит, на балкон? Ну ладно, я ему скажу!
Толпа стала скандировать:
— На бал-кон! На бал-кон!
— Отойдите на несколько метров дальше! — надрывался рыжий в костюме.— Чтобы он дальше наши требования выполнял, мы должны выполнить его требование: отступить!
— Тогда он уйдет? — спросили его из толпы.
— Конечно! — крикнул рыжий осетин.
Люди отошли.
"Вывожу президента!"
— Заур уже дома! — закричал тот же рыжий через несколько минут.Он, видимо, был признан у властей хорошим переговорщиком.
— Там с мамой плохо, он домой уехал. Привезем его потом! — кричал рыжий с балкона.
Он ушел. На балконе осталась бойкая старушка с авоськой. Она, видимо, забежала вместе с другими делегатами и теперь просто получала удовольствие, стоя у всех на виду и счастливо размахивая своей авоськой.
— Иди домой! — кричали ей.
Она мотала головой, не соглашаясь.
— Ну все, давайте по беспределу войдем внутрь! — крикнул кто-то.
До этого было совсем недалеко. Толпа снова попыталась прорвать оцепление. Милиция снова не воспользовалась дубинками, и оцепление опять устояло.
Из этого оцепления выскочил полковник и вдруг набросился на журналистов:
— Пошли отсюда со своими камерами!
Он кого-то ударил. Журналисты не ответили, но и не отошли. Опять вышел Олег Тезиев и что-то сказал полковнику. Тот успокоился. Бывший премьер Южной Осетии пользовался тут неким влиянием.
В 15.25 объявили, что сейчас подъедет машина с громкоговорителями.
— Сейчас на балкон проведут микрофон и выступит Александр Сергеевич! — приветливо крикнул рыжий парень.
Я лишний раз обратил внимание на то, что делает с людьми близость к власти. Враг народа на площади и его собственный враг еще два часа назад был для него теперь уже Александром Сергеевичем.
Толпа мгновенно успокоилась. Люди стали ждать со странным для них хладнокровием. Они шутили друг с другом на осетинском, смеялись. А ведь в решающие минуты, я обратил внимание, говорили на русском. Может быть, потому, что понимали свою ответственность: они помнили, что на них смотрит весь мир. Впрочем, телекамер на площади было мало. И вряд ли какая-то из них вела прямую трансляцию происходящего.
Я удивился, когда машина с динамиками через пять минут и правда пробилась почти к центральному входу. Еще через десять минут на балконе заработал микрофон (его поднимали с машины на толстой синей веревке, спущенной с балкона). Туда же, на балкон, вынесли стол. Президент Северной Осетии не мог выступать перед людьми без стола. С ним он чувствовал себя, видимо, гораздо уверенней.
— Ну все, я его вывожу! — крикнул рыжий парень.
Неужто и правда выведет, подумал я. И правда вывел.
"В от-став-ку!"
В 15.55 на балконе показался Александр Дзасохов. Он взял в руки микрофон.
— Вы хотели, чтобы я пришел? — спросил он.
Я, как любитель словесности, предпочел бы, чтобы они ответили: "Мы хотим, чтобы ты ушел". Но они молчали. Это было странно. Их действительно интересовало, что он скажет. Они в этот день уже добились многого. Их действия казались совершенно хаотичными, у них не было никакого лидера, но президент Северной Осетии уже стоял перед ними с микрофоном в руках и уже отвечал на их вопросы.
— Я познакомился с вашими требованиями,— говорил господин Дзасохов.— Многие вопросы, которые ставите вы, совпадают с нашими!
Нет, я погорячился. Ему уже не давали говорить.
— У-у-у! — загудела толпа.
Ему надо было просто сменить тон. Но он не понимал этого. Или не считал нужным.
— Не потому, что вы пришли, а потому, что я и сам так думаю, сообщаю вам...
Ему не давали говорить.
— Да дайте сказать человеку! — кричал в мегафон делегат в джемпере.
— Человеку?! — переспрашивали его из толпы.
— В ближайшие два дня,— продолжил президент,— будет издан указ, по которому все правительство будет отправлено в отставку.
Я понимал, о чем он говорит. Александр Дзасохов не мог уволить своих силовых министров, их назначают из Москвы. Но он сказал: будет издан указ. Похоже, этот вопрос был и в самом деле согласован.
— Мы это сделаем, потому что накопилось много сложных вопросов,— говорил господин Дзасохов.— Второй вопрос: мы добьемся, чтобы все, независимо от званий, кто виновны с происшедшем, от генерала до офицера, были тоже по требованию руководства республики отстранены. Третье! Сегодня в первой половине дня достигнута договоренность о том, что будет создана высокая государственная комиссия по расследованию всех обстоятельств трагедии! Как могло случиться, что на территорию республики въехали бандиты с оружием?!
Он адресовал толпе вопрос, с которым она пришла к нему.
— Когда здесь находился председатель Госдумы, мы договорились создать независимую комиссию из депутатов... Я обращаюсь ко всем, кто воспринял меня, поддержать по этим вопросам.
Толпа дослушала его и начала скандировать в ответ:
— В от-став-ку!
— Я слышу, что вы требуете моей отставки. Я вам и всем говорю, что обдумаю ваше предложение, но я должен хотя бы решить эти вопросы.
Александр Дзасохов сказал уже, может быть, даже больше того, что хотел.
— Задавайте вопросы! — крикнул в мегафон один делегат.
— Первый вопрос: когда вы уйдете в отставку, Александр Сергеевич? Все этого очень хотят! — сказал в микрофон с машины молодой осетин.
— И не закрыто дело по Зауру, говорят, хотя его и отпустили! Так не идет!
Александр Дзасохов предпочел ответить сразу на второй вопрос.
— Мне доложили, что он уже находится дома. Если дело не закрыто, я буду требовать этого вместе с вами,— сказал он.
Толпа возмущенно загудела, хотя президент ответил как и положено цивилизованному гражданину своего общества.
— Там среди террористов были одни ингуши! — крикнула женщина.— Неужели вам не жалко наших детей?!
— Ни один осетин из руководства не говорил, что среди террористов были арабы и негры! — Он первый раз явно сорвался и прокричал эти слова что было силы.— Наоборот, я сегодня требовал, чтобы прекратили говорить об арабах и неграх!
— Народ требует: Осетия без ингушей! — кричали с машины.
— Я вам предлагаю съездить в Пригородный район и спросить людей там: какие при Дзасохове приехали ингуши?
Толпе ответ не понравился.
— Вы свой народ не считаете за людей! — кричали ему.— Почему наш президент не зашел к заложникам?
Он услышал.
— Вы хотите знать? Я уже в десять часов двинулся туда. Это единственное, что я мог. Вы создайте свою комиссию и расспросите людей!
А что же не дошел-то, возникал вопрос.
— Я сейчас не хочу вас отговаривать, но я хочу повторить: я предложил конкретный план. Если я не решу чего-то, можем собраться. И в любом случае можем собраться через три дня!
— Кровь на вас будет, если не соберемся! Если кто-то попробует не пустить нас! Вы хоть понимаете? — кричали ему.
— Уйдите, пожалуйста, в отставку! — просили его.
— Да, мое решение принято. Но дайте мне время.
— Отставка!
— Я же сказал об этом! — буквально взмолился этот человек.
Большего от него и правда, похоже, нельзя было требовать.
— Так почему вы не соизволили пойти к террористам? — догадался кто-то повторить вопрос с машины.
— В десять утра я готов был пойти,— повторил и он.— Меня не пустили правоохранительные органы...
— Пустили... Не пустили... Вы мужчина или нет?
— Я хотел. Но мы имели дело с бандитами...
И он кому-то неожиданно даже погрозил пальцем.
— Эти люди пришли услышать одно: что вы уходите! — крикнул еще кто-то от микрофона снизу.
Президент несколько раз кивнул.
— Уйди, ты нас достал! — крикнул еще кто-то.
Александр Дзасохов долго молчал.
— Я думаю, вы станете со мной согласны. Есть несколько конкретных дел... Вы же мне в душу не можете заглянуть! Я же не буду против вашей воли президентом!
— Ура! Он уходит!
— Вы услышите меня скоро, что я собираюсь уйти.
— Мы пришли за тобой! — кричали отовсюду.— Когда ты уйдешь?!
— Я еще раз хочу сказать,— ответил он,— вы требуете, чтобы я ушел, и понимаете, что я ухожу.
— Ура! Победа!
— Вот вы, в белой кофточке,— Александр Дзасохов показал пальцем с балкона на парня в светлой футболке,— запомните: три дня будете ждать решения всех этих вопросов. Я ведь все-таки сказал вам всю правду. Такую правду! Моя программа не связана ни с месяцем, ни с неделями. Три дня! Я никуда не улетаю, вы никуда не уезжаете. Вы хотя бы проанализируйте то, что я сказал!
— Зачем ты не пошел к заложникам?
— Мой сын собирается построить в Беслане спортзал и школу! — крикнул господин Дзасохов, буквально свесившись с балкона.
Он мог упасть.
Толпа взвыла:
— Заткнись! Не имеешь права! Сами построим! Ты должен ответить по суду!
— Я услышал, что должен ответить по суду. Я согласен, чтобы меня судили!
— Дайте слово, что отправляете в отставку правительство и потом уходите сами. Когда это будет?
— В течение двух-трех дней правительство будет в отставке, если, конечно, вы не соберетесь здесь снова и не потребуете оставить кого-нибудь! — ответил он.
— Уходи!
— Уйду! Я дам вам решать вопросы без меня! Будете без меня решать!
В этих словах была угроза. Ее не услышали.
— А когда?
— Когда я? Скоро. Совсем скоро.
Уйдет.
АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ