Расстрел вместо музыки
«Благоволительницы» в Театре на Малой Бронной
В Театре на Малой Бронной вышел спектакль по одному из самых объемных и зловещих романов XXI века. «Благоволительниц» Джонатана Литтелла режиссер Микита Ильинчик уместил в полуторачасовую камерную постановку — первую на русском языке. С подробностями — Алла Шендерова.
Фото: Александр Андриевич / пресс-служба Театра на Бронной
Фото: Александр Андриевич / пресс-служба Театра на Бронной
Фото: Александр Андриевич / пресс-служба Театра на Бронной
Фото: Александр Андриевич / пресс-служба Театра на Бронной
Фото: Александр Андриевич / пресс-служба Театра на Бронной
Фото: Александр Андриевич / пресс-служба Театра на Бронной
Фото: Александр Андриевич / пресс-служба Театра на Бронной
Трибуна в несколько рядов выстроена прямо на сцене ДК на Яузе. Игровое пространство размером с зал небольшого кафе начинается у ног первого ряда. Художница Мария Плавинская и превращает его в кафе, где, если смотреть из зала, то слева — пианино и мальчик-тапер, в глубине — дверь, в центре — два столика, а справа — нечто вроде эстрады. Тусклый свет, потертые, зеленоватые, словно поросшие тиной обои, мутное окно «раздаточной». Кафе существует в памяти главного героя — офицера СС Максимилиана Ауэ, избежавшего возмездия и много лет спустя сочиняющего мемуары. Обрывки его видений материализуются, подсветка превращает стекло раздаточной в витрину: там появляются самые болезненные воспоминания. По углам кафе — темнота, или сумрак подсознания, из которого то и дело являются благоволительницы, они же богини мести эринии, они же эвмениды, что в дословном переводе значит «милостивые».
Кто-то из первых зрителей уже заметил, что это кафе — вроде баньки с пауками, в которой после смерти боялся оказаться Свидригайлов из «Преступления и наказания». Достоевский, конечно, один из главных вдохновителей романа, в котором ошеломляющие цифры и факты уживаются с фантасмагорией — в финале герой почти повторяет «подвиг» Ставрогина из «Бесов», кусая за нос фюрера, удостоившего его наградой.
В многословном романе Литтелла, который иногда тянет подредактировать (возможно, этим объясняется скандал, связанный с первой публикацией на русском: в ней, как выяснилось, не хватало страниц 20 текста), действительно есть все: от античных образов до «Банальности зла» Ханны Арендт.
«Мой след взяли Благоволительницы» — финальная строчка романа стала отправной точкой для белоруса Микиты Ильинчика, недавнего выпускника мастерской Дмитрия Крымова и Евгения Каменьковича, год назад показавшего на Бронной эскиз и теперь превратившего его в спектакль. У благоволительниц здесь детские голоса. Среди них и правда есть дети, но, сколько их в точности, не понять: лица скрыты масками, а тела — хитонами. Маски, созданные к премьере художницей Анной Брауде, режиссер, говорят, уже немного переделал. Хотя посыл и на первых показах был внятным: гипсовые слепки намекали и на маску античной трагедии, и на старых морщинистых детей — кукол из знаменитого «Умершего класса» Тадеуша Кантора, и на пупсов из «Аполлонии» Кшиштофа Варликовского — одного из главных спектаклей 2010-х, в сценическую ткань которого тоже вошли отрывки романа Литтелла.
Нынешние «Благоволительницы» — спектакль нового времени, когда в театре не принято надрывно орать, как это делал герой Варликовского, перечисляя убитых, важно никого не травмировать и не оскорбить ничьих чувств. Кажется, при таких вводных поставить роман с подробными описаниями будней Освенцима и расстрела в Бабьем Яре невозможно. Однако режиссеру это удается. Небольшая команда актеров, жонглируя ролями, представляет шеренгу персонажей, живущих в голове Ауэ. Высокий, в светлом плаще, будто сгорбившийся от тесноты, Дмитрий Цурский играет его человеком, привыкшим думать вслух и уставшим от собственных мыслей.
«Я хотел насмотреться на непостижимую картину и, быть может, уловить хоть что-то, ускользающее от человеческого понимания»,— в приглушенном голосе и тембре актера не только ностальгия, но надлом: голос тоже будто согнут и уже не распрямится. Можно поверить, что этот Ауэ — эстет, любитель музыки и доктор права, а также убийца матери, совратитель собственной сестры, участник массовых расстрелов, стрелявший, пока рука не откажет.
Сцена трапезы Ауэ с юным любовником в перерывах между казнями — одна из самых лиричных в спектакле. «Этот метод расстрела требует корректировки»,— заметит пленительный мальчик, сыгранный Василисой Перелыгиной в эстетике «Ночного портье». Трудно сказать, нарочно это или нет. Но ясно, что одним талантливым режиссером стало больше: и память о катастрофах, и культурные коды, и взвинченный черный юмор Литтелла — все это есть в спектакле Микиты Ильинчика.
Музыка звучит так нежно (композитор спектакля Петр Юдкин), у инструмента — юный Яша (Александр Лавут), которому Ауэ сулит славу великого музыканта. И кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем все это было. «Что стало с этим мальчиком?» — спросят эринии. «Неважно, что стало, это никак не повлияло на войну»,— отрежет Ауэ. Его память сбоит, образы нечетки: съемки Второй мировой, проецируемые на обои (видео — Алан Мандельштам), вроде бы щадят зрителей. Но чем меньше можешь разглядеть, тем больше работает воображение.
Зло не только банально, оно неистребимо — вот единственное, что утверждает спектакль, похожий на музыкальный эскиз. Вместо коды тут посиделки: за общим столом, вплотную к первому ряду, эсэсовцы обсуждают, стоит ли выставлять живые экземпляры уничтоженных народов в зоопарке. Доктор Ауэ снова молчит.