"Лето в Бадене" Леонида Цыпкина могло бы войти в историю как роман-фраза, роман-абзац, наподобие фильма-кадра Александра Сокурова "Русский ковчег". У Цыпкина точку и вопросительный знак еще помнят первые страницы, дальше же следует одно сплошное предложение. Текст действительно выглядит по-достоевски запыхавшимся — но вот настоящая трагедия, если у вас при чтении выпала закладка: придется начинать сначала.
Впрочем, в историю Леонид Цыпкин попал все же по другому поводу. Сьюзен Зонтаг включила "Лето в Бадене" в свою десятку "неизвестных шедевров мировой литературы ХХ века". Если не знать, кто такая Сьюзен Зонтаг, история вообще теряет свою соль и объяснять придется слишком долго. Достаточно сказать, что Сьюзен Зонтаг, сама писательница и культуролог,— литературный авторитет. То есть представь она "новое платье" какого-нибудь понравившегося ей короля, другие обозреватели обязательно станут обсуждать и вытачки, и оборки. Теперь, собственно, о самом Леониде Цыпкине (1926-1982): врач-патологоанатом, увлекавшийся литературой и кино, писал стихи и прозу в свободное от работы в Институте полиомиелита время. Собирался поступать на вечернее отделение ВГИКа, но сосредоточился на слове. Свое главное произведение, роман-фантазию о жизни Достоевского, он писал в стол. Первым рецензентом стихов Леонида Цыпкина в 1965 году должен был стать Андрей Синявский, но резолюция не была вынесена, поскольку самого Синявского в тот год арестовали. Перед самой смертью Леонида Цыпкина главы из вывезенного за границу романа были опубликованы в эмигрантской прессе. Экземпляр романа, в конце концов изданного небольшим тиражом, осел в лондонской букинистической лавке.Тут его случайно и откопала Сьюзен Зонтаг. И настояла на новом издании с вдумчивым предисловием о забытом русскими таланте. Наверное, если бы на лондонских развалах Зонтаг попались дневники Анны Григорьевны Достоевской, на которых во многом основан роман, она бы тоже заинтересовалась, ведь, по ее же словам, главное, что есть у Цыпкина,— это любовь к Достоевскому. Но "неизвестный шедевр мировой литературы" в постмодернистские времена так просто не делается. Любить Достоевского надо опосредованно; в романе каждый шаг классика ("Феди") отражен в целой последовательности восприятий. Сначала — преданный взгляд Анны Григорьевны, которая следит за тем, как ее супруг проигрывается и чудит в Бадене. Потом — критичное поклонение рассказчика, буквально рыщущего по следам великого писателя уже в наше время (Сьюзен Зонтаг увидела продолжение страданий героев Достоевского в страданиях его читателей: рассказчик-еврей ищет примирения с антисемитизмом классика). Вершина же — авторское обобщение, где в одной вселенной с Федором Михайловичем вращаются и Тургенев со своей львиной гривой, и Гончаров, "отдувающийся после завтрака из шести блюд", Панаев "с висячими мокрыми усами" и Некрасов с Белинским, а также Сахаров с Еленой Боннэр и Александр Солженицын. У Солженицына, спустя столетие после Достоевского тоже прибывшего в город Франкфурт, особая роль: он призван "подхватить, словно жезл эстафеты, рукоятку меча", которым сражался его предшественник. Видимо, такой трогательно смотрящийся теперь анахронизм завоевал Сьюзен Зонтаг, а заодно с ней и западную литобщественность. Еще очень понравилось метафорическое описание откровенных сцен как заплывов на длинные дистанции, что как раз понятнее. Цыпкинскую запыхавшуюся фразу западное литературоведение освящает именами таких прославившихся "необузданностью" писателей, как Жозе Сарамаго и Томас Бернхард, которых, впрочем, как свидетельствуют современники, автор "Лета" не читал. В результате неплохо сделанное, действительно согретое искренним восхищением перед героем любительское сочинение на тему "Мой Достоевский" получает завышенную оценку.
Интересно еще и то, как аттестуют "возвращенные ценности" у нас: ведь "Лето в Бадене" вернулось в Москву с большим шлейфом западных переводов и рецензий. Это водворение на полку забытых имен сродни какому-нибудь переполоху в достоевских романах, например в селе Степанчикове. Вот газетные рецензенты, например, объявляют возвращенца чуть ли не самозванцем: мол, у нас таких "справедливо забытых шедевров" забывать не перезабывать. Да и американцам не помешало бы вспомнить другие наши шедевры ХХ века. Напротив, в самом издании НЛО "Лето в Бадене" встречено хлебом-солью: предисловием Зонтаг и послесловием-славословием Андрея Устинова. Выясняется, что минимальными тиражами в Москве уже публиковались рассказы Цыпкина, успевшие обрести хоть и минимальное, но все же количество поклонников. К таковым Сьюзен Зонтаг на самом деле и присоединилась: имеет же право маститая литераторша побыть простой читательницей и украсить персональную "десятку" раритетным именем.
Нашу литературу в трудные времена "забытых шедевров" представлял на Западе и английский филолог-русист Д. М. Томас. Тоже, надо сказать, старался взглянуть на историю российской словесности в контексте вечности. В романе "Арарат" (1983) в собирательном образе Поэта встретились А. С. Пушкин и некто Виктор Сурков, автор романа "Зависть", книги о Шолохове, лауреат Ленинской премии, "ручной либерал Кремля", к тому же подозрительно похожий на Евгения Евтушенко. Сам Д. М. Томас, чьи романы "Белый отель" и "Вкушая Павлову" также недавно изданы у нас, уже известен как старательный психоаналитик русской литературы. Секреты мастерства русских поэтов он ищет там, где литературоведы свечку зажигают только по профессиональной необходимости ("Я устала, Пушкин,— сказала она.— Просто полежи рядом пару минут").
Упомянутых в романе возлюбленных "собирательного" поэта хватило бы на целое литобъединение: тут и Наталья, и сестра ее Александра, и Мария с Заремой, и донна Анна, и Любовь Дмитриевна, и Зинаида с Ольгой. Эротические фантазии Пушкина и Суркова удивительно похожи. Чего не скажешь о творческих усилиях: главная тема романа — искусство импровизации, поэтому здесь перемешались Пушкин, Чарский и лауреат Ленинской премии, а также Петербург, Армения и Нью-Йорк. Действующие лица соревнуются друг с другом и с автором. Кульминация — поединок между пушкинскими "Египетскими ночами" и их продолжением, написанным "собирательными" под руководством Д. М. Томаса. Стихотворная часть продолжения оставляет желать лучшего, прозаическая (бедный импровизатор сам становится жертвой северной "Клеопатры") напоминает экзерсисы Олега Постнова. Но зато здесь воспроизводятся и сами "Египетские ночи". А вдруг для западного читателя это тоже "забытый шедевр" — тогда чем не популяризация?
Леонид Цыпкин. Лето в Бадене. М.: Новое литературное обозрение, 2003
Д. М. Томас. Арарат / Перевод с английского Г. Яропольского. М.: ЭКСМО; СПб.: Валери СПД, 2003