"До прихода в КГБ он очень не любил эту организацию..."

В годы перестройки Владимир Крючков по заданию партии подавал своим подчиненным пример нового мышления, гласности и открытости. На фото — прием журналисток на Лубянке
       Мы продолжаем публикацию биографий руководителей советской госбезопасности.* На этот раз обозреватель "Власти" ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ восстановил историю жизни ВЛАДИМИРА КРЮЧКОВА — председателя КГБ горбачевского призыва и, как говорят, неофициального советника нынешнего президента РФ.
Тайный советник
       Уговорить бывшего председателем КГБ Владимира Крючкова дать интервью было нелегко. По телефону Владимир Александрович долго выяснял, будет ли напечатано все сказанное им и сколько журнальных полос займет. И только получив заверения в том, что все действительно интересное будет опубликовано, предложил встретиться и поговорить.
       Крючков попросил приехать к нему на работу, на Погодинскую улицу. Здание принадлежало "Региону" — аналитическому подразделению корпорации "Система", возглавляемой Владимиром Евтушенковым, близким к московскому руководству олигархом. В "Регионе" Крючков, как писали в СМИ, был членом совета директоров.
       Бывший шеф КГБ не без труда — пожаловался, что побаливают ноги,— вышел мне навстречу, поздоровался и предложил расположиться за приставным столиком: "Я тут для вас приготовил все необходимые материалы". В папочке аккуратно, без малейшего перекоса лежали какие-то справки и ксерокопии газетных статей. "Я начну говорить или вы сначала посмотрите?" — спрашивает.
       Я пролистал газетные заметки. Все они были напечатаны в изданиях, которые принято называть ультрапатриотическими. Потом заговорил Крючков — о спаивании русского народа, о разорении крестьянства и развале промышленности. Его слова отличались от газетных текстов лишь некоторыми деталями. Правда, он не требовал отдать банду Ельцина под суд, зато с каким-то навязчивым постоянством возвращался к теме предательства.
       Главным предателем, естественно, был последний генсек: "Горбачев — личность, о которой я могу часами говорить в негативном плане". Остальные — Яковлев, Шеварднадзе, Алиев — предатели поменьше: "Гейдара Алиева ценили за полностью просоветский настрой. Он был убежденным коммунистом, как тогда казалось. А теперь полностью переродился". Мои попытки поговорить на другие темы не увенчались успехом: коротко ответив на вопрос, Крючков сворачивал на проторенную колею. Спрашиваю, к примеру, об отношениях с Громыко. Бывший шеф КГБ охотно отвечает: "Хорошие у нас были отношения. Откровенные. Вот и он под конец жизни жалел, что приложил руку к выдвижению Горбачева".
       Предположение, что своеобразие ответов Крючкова объясняется его преклонным возрастом, решительно отвергли его бывшие коллеги. "Да никакой это не маразм! — сказал мне отставной офицер разведки, проработавший под началом Крючкова не один год.— Он всегда отличался идеологической зашоренностью". Но от дальнейших комментариев наотрез отказался. Мало и неохотно говорили о бывшем шефе и другие ветераны госбезопасности.
 
       Ситуацию прояснил один из бывших генералов КГБ, который потом несколько раз настойчиво просил не упоминать его фамилию: "Вы действительно не знаете, почему люди не хотят говорить о Крючкове? Он ведь теперь очень близок к президенту". То, что Крючков был едва ли не единственным лубянским ветераном, присутствовавшим на инаугурации Владимира Путина, было известно. Но разве это свидетельство особой близости? "Значит, не знаете,— констатировал генерал.— Крючков, если так можно сказать, тайный советник президента. Кто-то из-за этого его побаивается, кто-то этим пользуется. Я недавно посоветовал двум товарищам обратиться к Владимиру Александровичу. Пришли они, посоветовались с ним. А через неделю-другую мысль, которую они пытались донести до 'тела', прозвучала в выступлении президента".
       Довольно странная получается картина: непримиримый идейный противник режима консультирует его главу. Как известно, часто объяснение подобных противоречий в характере человека скрывается в его прошлом. И я стал интересоваться деталями биографии Владимира Крючкова.
       
Человек без даты рождения
       Первые попытки выяснить что-либо о Крючкове у его земляков-волгоградцев натолкнулись на неожиданное препятствие. Даже ветераны тех организаций, где он работал, сначала говорили, что не припомнят о нем ничего интересного. А потом переспрашивали: "А кто это — Крючков?"
       Пришлось обратиться к мемуарам Владимира Александровича. На первых же страницах нашлось объяснение некоторых черт его характера. Скрупулезной педантичностью и аккуратностью он явно обязан бабушке — поволжской немке Лидии Шрайнер, которая, по его словам, была одним из самых близких ему людей. Крайняя осторожность и скрытность Крючкова, видимо, также воспитана бабушкой, скрывавшей свое происхождение и читавшей Библию на немецком так тихо, что даже стоявший рядом внук не мог разобрать ни единого слова.
       Вероятно, Лидия Яковлевна научила Володю и бережному обращению с документами. Тем более что за примером далеко ходить было не нужно. Ее муж Ефим Николаевич работал писарем на нефтебазе шведского нефтепромышленника Нобеля в Царицыне. И когда несколько рабочих после аварии получили травмы, вызвался им помочь. Он от имени пострадавших составил прошение царю о выплате единовременного пособия и пенсии. А когда пришел отрицательный ответ, переправил его на положительный и передал хозяину. Обман вскоре вскрылся, писаря Крючкова уволили, и вскоре он умер.
Пресс-атташе посольства СССР в Венгрии Владимир Крючков настолько понравился послу Андропову, что тот сделал его своим помощником в ЦК КПСС, а затем в КГБ. В 1974 году Андропов убедил Брежнева назначить Крючкова начальником ПГУ КГБ — разведки
       Владимир Крючков, очевидно, усвоил этот урок прочно. В своей книге он нигде не подтасовывает факты — он просто не упоминает о тех из них, которые не украшают его биографию. К примеру, в начале воспоминаний отсутствует дата рождения автора. И дело отнюдь не в том, что родился он 29 февраля и мог отмечать день рождения только раз в четыре года. Указание точной даты могло вызвать у читателя мемуаров вопрос о том, почему Крючков не воевал во время Отечественной войны. Он вспоминал, что 22 июня 1941 года вместе с одноклассниками пошел в военкомат, но оттуда их прогнали — "чтоб не мешали взрослым работать". К этому времени Крючкову исполнилось 17 лет. Володя оказался на заводе "Баррикады", где начальником цеха был его отец, и как работник оборонного предприятия на законных основаниях получил бронь.
       Скорее всего, такова была воля его родителей. Потеряв в первые дни войны одного сына, они не хотели лишиться и младшего. И делали все для его спасения. Когда немцы подошли к Волге, Володя Крючков не остался защищать родной город, а вместе со своим заводом отправился в эвакуацию в Горький. Ничего в книге не говорится и том, пытался ли Крючков попасть на фронт хотя бы в конце войны.
       После возвращения в 1943 году в Сталинград Крючкова выдвинули на комсомольскую работу. Сначала он был комсоргом ЦК ВЛКСМ на стройке, а затем первым секретарем райкома комсомола. В 1945 году он поступил в юридический институт. А год спустя перевелся на заочное отделение и пошел работать в прокуратуру.
       Уголовные дела, расследовавшиеся в то время,— в основном драки, хулиганство, бытовые убийства, мелкие хищения — не требовали от прокурорских работников особой изощренности. Крючков довольно быстро двигался по служебной лестнице, и, как рассказала мне работавшая с ним тогда Мария Ивашева, был мягким и незлобивым начальником. Но став прокурором района, оказался трудным объектом для вышестоящего прокурорского надзора. Однажды Ивашева попросила его показать дело, сроки производства по которому не были продлены. Крючков заявил, что дело в сейфе, а ключ от сейфа он потерял. А потом на коллегии областной прокуратуры возмущался: "Как Ивашева может говорить что-то об этом деле, когда она в глаза его не видела!"
       Можно предположить, что подобные ухищрения не укрылись от глаз начальства, и когда в 1951 году пришла разнарядка на учебу в Высшей дипломатической школе, Крючкова отпустили в Москву без сожаления.
       
Тень Андропова
Путь от помощника председателя КГБ до председателя КГБ Крючков прошел за 21 год, а путь от председателя КГБ до заключенного — за три дня
       О времени, проведенном в Высшей дипшколе, Крючков вспоминал с удовольствием. Он выбрал для изучения самый трудный из преподававшихся там языков — венгерский и, несмотря на огромные трудности в его изучении, оказался в большом выигрыше: в МИДе людей, знавших венгерский, можно было пересчитать по пальцам, и Крючков всего через год после выпуска — в 1955 году — попал на работу в посольство СССР в Будапеште.
       Очень скоро посол Юрий Андропов приблизил Крючкова к себе и фактически сделал его своим личным переводчиком. Крючков стал сопровождать посла так часто, что непосвященные стали принимать его за телохранителя из КГБ. Это впечатление особенно усилилось после того, как Андропов во время событий 1956 года стал посылать его на улицы Будапешта для сбора информации о настроениях и разговорах венгров.
       Как рассказывал мне один из его коллег-дипломатов, Крючков очень обижался, когда его принимали за комитетчика, и говорил, что "соседи" доставляют в посольство и отправляют в Москву искаженную информацию. А он докладывает только правду. Там же, в Будапеште, он совершил поступок, который потом был отмечен орденом,— распропагандировал венгерский батальон, занявший после начала восстания дом во дворе посольства. По словам коллег Крючкова, после его беседы с венгерскими солдатами и офицерами те бросили оружие и разошлись по домам (см. "Власть" #47 от 27.11.2001 года). Однако, скорее всего, героизм Крючкова был несколько преувеличен. И на венгерских солдат разоружающе подействовало не столько красноречие Крючкова, сколько то, что в Будапешт снова вошли советские танки.
       Крючков вновь понадобился Андропову лишь в 1959 году. Бывший посол, назначенный заведующим отделом соцстран ЦК, восстановил силы после заработанного в Венгрии тяжелого инфаркта, освоился на новом месте и стал подтягивать к себе верных людей. Карьера Крючкова на Старой площади развивалась вполне успешно. Довольно скоро он стал помощником Андропова, который сделался секретарем ЦК.
       "Ему не было равных в умении докладывать документы,— вспоминал его коллега по ЦК,— Володя мог доложить бумагу, по которой требовалось наказывать человека, так, что никаких санкций к провинившемуся не применяли. А мог и наоборот. Но я не припомню таких случаев. Он славился в нашем отделе своей мягкостью и добродушием".
       Когда Андропова в 1967 году назначили председателем КГБ, Крючков мучительно решал: уходить ли вместе с ним на Лубянку или остаться в ЦК. "Вы знаете,— рассказывал мне один из тех, с кем советовался тогда Крючков,— Володя до перехода в КГБ очень не любил эту организацию".
 
       Впрочем, после перехода на Лубянку в его жизни изменился только характер бумаг. Он по-прежнему оставался помощником Андропова, только теперь в офицерских погонах. И здесь сослуживцы снова отмечали, что у Крючкова какой-то особый канцелярский дар. Говорили, что он помнит многие документы едва ли не наизусть и знает, где и какой из них в данный момент находится. Тогда же появилась легенда о том, что у Крючкова нет записной книжки и что он держит в памяти сотни номеров телефонов. Книжка, конечно же, была, но порядок в делопроизводстве КГБ Крючков навел железный.
       Вот только расти по службе ему было некуда. Из помощников председателя КГБ он стал начальником его секретариата, и это, по мнению многих знавших его ветеранов госбезопасности, был его реальный служебный потолок. Но тут случилось неожиданное: Крючкова назначили первым заместителем начальника Первого главного управления (внешней разведки). Как утверждает в мемуарах Крючков, новую должность ему предложил Андропов. Однако злые языки утверждают, что к этому шефа подтолкнул сам Крючков с помощью различных аппаратных приемов, прежде всего — с помощью правильного подбора бумаг для доклада. А в 1974 году Крючков стал начальником управления.
       "Вот я и стал разведчиком,— писал в своей книге Крючков.— Вернее, стал я им значительно позже, после того, как освоил премудрости этой сложной и весьма необычной (хотя говорят, что она одна из древнейших) профессий". Этот пассаж вызвал у одного из ветеранов разведки саркастическую улыбку: "Это он думает, что стал. А как был помощником Юрия Владимировича, так им и остался. Только теперь не по общим вопросам, а по разведке. Единственное, чему он действительно научился, так это подбирать грамотных и толковых руководителей служб и заместителей. Это когда уже стал начальником ПГУ. Он на доклады к Андропову ходил только с ними. Специалист докладывает, а Андропов и Крючок, как его стали у нас называть, записывают. Один он ездил к Юрию Владимировичу только на политические накачки. Тот ему разъяснит ситуацию наверху и стоящие перед ПГУ задачи, Крючок вернется в Лес и аккуратно тихим голосом сообщит каждому руководителю то, что ему положено знать. Он и на совещаниях по оперативным вопросам присутствовал с полным отсутствием. Руководители отделов, замы спорят. А его как будто в кабинете и нет. Сидит, не смотрит ни на кого, помечает что-то на листе. Когда все придут к согласию, одобрит это решение.
       Причем решения не всегда были разумными. После такого вот обсуждения была создана известная группа 'Вымпел' для проведения диверсий на территории противника во время войны. Идея в принципе здравая. Но где у нас в стране можно было найти физически крепких ребят, пригодных для такой работы и способных выучить иностранные языки? Таких людей единицы. Вот и мучили бедолаг языками и страноведением, без особого, на мой взгляд, успеха.
С подавлением восстания Крючков справлялся гораздо лучше, чем с его организацией. В 1956 году в Будапеште он разоружил венгерский батальон, а в 1991 году в Москве не организовал штурм Белого дома
       Я сам неоднократно беседовал с Крючковым и каждый раз удивлялся тому, что при знании всех деталей ситуации, он все-таки не схватывает ее в целом. Но вел он себя при этом не так, как ведут себя обычно большие начальники. Не позволял себе окриков. Не вопрошал, сверля взглядом: 'Вы думаете, о чем вы говорите?!' Всегда беседовал тихо, мягко, интеллигентно".
       О мягкости Крючкова говорили и другие ветераны. Однажды, как мне рассказали, высокопоставленный офицер разведки поставил службу в щекотливую ситуацию: снабдил без санкции начальства группу борцов с империализмом оружием, которое было использовано для террористического акта с громкими политическими последствиями. После обсуждения решили за этот и разные другие проступки поместить полковника в психушку — от греха подальше. Если что и откроется, то с него спроса никакого, да и с КГБ тоже. Крючков вызвал провинившегося и спросил: "Нет ли у вас личных просьб?" "Семью не трогайте",— попросил полковник. И Крючков лично проследил, чтобы жена просителя была устроена на работу, а ребенок поступил в вуз.
       Еще одной чертой Крючкова, о которой говорили ветераны, была его личная скромность. В этом он до мелочей копировал аскетичного Андропова. Единственное, в чем Крючков позволял себе отступление от спартанских канонов шефа,— празднование его редкого дня рождения. Он приглашал узкий круг друзей, в число которых неизменно входил глава разведки ГДР Маркус Вольф, в ресторан Центра международной торговли и позволял себе выпить любимого виски чуть больше обычной праздничной нормы.
       До самой смерти Андропова Крючков был в разведке чем-то вроде конституционного монарха — царствовал, но не правил. Все вопросы решались руководителями территориальных объединений в разведке, или, как их чаще называли, "мафий" (см. "Власть" #16 от 23.04.2002 года). Хотя формально считалось, что Крючков эти неформальные образования ликвидировал вскоре после своего воцарения в ПГУ (см. "Власть" #50 от 18.12.2001 года).
       
Лубянский плюралист
       "Тяжелые времена для Крючкова настали после кончины Юрия Владимировича,— вспоминал один из ветеранов разведки.— Он ведь просто не знал, что делать, на кого теперь ориентироваться. Стать ближним человеком нового председателя Чебрикова он не мог. Это место занял Филипп Бобков (см. "Власть" #48 от 5.12.2000 года). К тому же Чебриков, который в пехоте прошел всю войну, относился к Крючкову с легким презрением, как к тыловику. И он заметался. Начал постоянно ездить в ЦК, к кураторам разведки, и получать их визы на любых мало-мальски важных бумагах".
       После прихода к власти Горбачева Крючков попытался найти подход к новому генсеку. И решил сыграть на его тщеславии. В Кремль пошли обзоры иностранной прессы с восторженными откликами на выступления и поездки Горбачева. Однако на пути Крючкова к первому лицу страны встал Чебриков, который отказался подписывать сопроводительные письма к этим докладам. Как рассказывал мне Чебриков (см. "Власть" #7 от 20.2.2001 года), он однажды спросил Крючкова: "Ты кого обманываешь, Владимир Александрович? Меня, себя или генерального? Ведь половина этих статей появилась только потому, что мы за это заплатили".
       Крючкову пришлось искать обходные пути. Как рассказывал Александр Николаевич Яковлев, Крючков "просто влезал к нему в душу". Звал в сауну, поддерживал во всех начинаниях, показывал себя главным сторонником перестройки в спецслужбах вообще и в КГБ в частности. "Какой бы эксперимент я ни предлагал,— вспоминал Яковлев,— Крючков тут же говорил: 'А почему его нужно проводить только в одном районе? Давайте сразу в какой-нибудь области, а лучше сразу в трех'".
       Крючков правильно рассчитывал, что Яковлев может составить ему протекцию. Но все-таки, как опытный аппаратчик, он понимал, что нет ничего ценнее, чем прямой доступ к первому лицу. И он попросил Яковлева свести его с помощником генсека Валерием Болдиным, чтобы напрямую передавать Михаилу Сергеевичу информацию, выход которой из КГБ тормозит ретроград Чебриков. На самом деле он попросту пытался посадить Горбачева на информационную иглу. Известно, что для людей, облеченных властью, самое увлекательное чтиво — агентурные донесения и данные подслушивания. И Горбачев попался на крючок.
       В 1988 году Чебрикова переместили на пост секретаря ЦК, курирующего спецслужбы. А председателем КГБ стал Крючков. Впрочем, и на этой должности он оказался в привычном для себя амплуа — амплуа помощника. На этот раз генсека по госбезопасности. Крючков делал все, чтобы его считали сторонником перестройки. Даже стал принимать визитеров с Запада и журналистов. Но получалось это у него как-то неловко. Например, изданная для зарубежных читателей книга Крючкова называлась "КГБ должен подчиняться интересам народа". Что немедленно вызвало едкие насмешки: а чьим же интересам он подчинялся раньше?
       Осторожный аппаратчик постоянно брал в нем верх над прорабом перестройки. Вот характерный пример. Как-то раз на встрече с главными редакторами центральных изданий он обронил фразу о том, что из СССР стало вывозиться огромное количество наличных рублей. И газета, в которой я тогда работал, поручила мне заняться этой темой. Для начала надо было запросить у помощников Крючкова эту часть его выступления. После долгих мытарств меня попросили приехать к "председательскому" подъезду КГБ, выходящему на площадь Дзержинского. В большом конверте лежал лист бумаги, на котором был напечатан абзац о вывозе денег. Ни на конверте, ни на листе не было ни единой пометки, указывающей на причастность КГБ к созданию этого текста.
       Как бы то ни было, плюрализм все глубже проникал на Лубянку. Как я выяснил тогда в ходе своего расследования, к вывозу денег были причастны одни подразделения КГБ, а ловили их за это другие. У чекистов появились политические симпатии, которые порой не совпадали с предпочтениями их председателя. Когда в горбачевской команде стал назревать раскол, например, Крючков начал все больше сближался с премьером Рыжковым. А его подчиненные пытались слить в прессу информацию о том, что Рыжков берет взятки в особо крупных размерах, и божились, что доставят видеозапись, где запечатлено, как глава правительства получает бриллиантовое колье для своей жены.
       Как вспоминал сменивший Крючкова на посту начальника разведки Леонид Шебаршин, обеды в столовой руководства КГБ проходили в то время тягостно. Все обменивались мнениями о происходящих событиях и констатировали нарастание опасных тенденций. А Крючков только слушал и вздыхал.
       Считается, что он вошел в ГКЧП лишь потому, что самые активные участники заговора ловко сыграли на приверженности Крючкова коммунистическим идеалам. Хотя злые языки утверждают, что председателя КГБ подтолкнула к действиям информация о том, что Горбачев решил отправить его на пенсию.
       
Пенсионер кремлевского значения
       Поведение Крючкова во время и после путча было несколько странным. Он показал нерешительность в эти дни, много и не слишком убедительно каялся после ареста, а потом вспомнил, что приведший его на вершины власти Яковлев — иностранный агент. После освобождения, громко и постоянно горюя о гибели СССР, пошел на службу к олигарху Евтушенкову — в "Регион", основной задачей которого, по утверждению некоторых отечественных СМИ, был сбор компромата на всех и вся. А теперь вроде бы стал помогать советами президенту Путину. Поверить в это легко — Крючков всю жизнь был чьим-нибудь помощником.


*Очерк об Александре Шелепине см. в #40 за 1999 год, о Лаврентии Берии — в #22 за 2000 год, о Филиппе Бобкове — в #48 за 2000 год, об Иване Серове — в #49 за 2000 год, о Юрии Андропове — в #5 за 2001 год, о Викторе Чебрикове — в #7 за 2001 год, о Владимире Семичастном — в #14 за 2001 год, о Семене Игнатьеве — в #13 за 2002 год, о Викторе Абакумове — в #19 за 2002 год; интервью с Вадимом Бакатиным — в #48 за 2001 год, с Леонидом Шебаршиным — в #50 за 2001 год.
       
       При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...