Известный немецкий пианист-экспериментатор Хаушка (настоящее имя — Фолькер Бертельманн) выпустил свой новый альбом «What If» и представил его на фестивале Tallinn Music Week. В этой работе хватает и любимых им звуков препарированного фортепиано, и электроники. Концепция альбома — недалекое будущее человечества, о котором заставляют задуматься названия композиций типа «I Can’t Find Water» или «Trees Only Exist in Books». Макс Хаген побеседовал с музыкантом о пост-классике, пианоле, минималистах и хип-хопе.
Фото: Nina Zimmermann / Flickr
— Для артистов вроде вас критикам приходится выдумывать самые разные определения, относящиеся к классической музыке: неоклассика, инди-классика и даже постклассика. Что вы думаете насчет всей этой терминологии?
— По-моему, термин «классика» в этом случае более относится к желанию артиста быть причастным к сферам чистой классической музыки. Может быть, играть инди-музыку в классическом зале. Но сама музыка совсем не обязательно может быть классической в обычном понимании. Для инди-артистов это возможность коснуться классики, играя то, что нравится им самим. Возьмем, например, композиции Рахманинова — они сложны настолько, что здесь нужно говорить о совершенно ином уровне. А музыканты, которых относят к нео- или инди-классике, скорее играют поп-музыку, эмбиент, электронику, разве что используя фортепиано. Инструмент, пожалуй, будет единственным связующим звеном. И это в корне отличается от того, что заложено в «научном» определении классической музыки. Я себя никогда не считал классическим исполнителем, что бы ни говорили. Я скорее занимаюсь экспериментальной и современной музыкой и «заглядываю за стену», чтобы проверить, насколько то, что находится за ней, может оказаться мне доступным.
— Терри Райли, Джон Кейдж, Стив Райх тоже «заглядывали за сцену». Сейчас же это признанные классики, пусть и современные.
— Согласен, им всем пришлось побороться за такое звание. На самом деле, когда оркестр исполняет Стива Райха, заметно, что и сейчас музыканты не вполне уверены, имеют они дело с классикой или еще чем. Репетативные композиции, неизменные ноты. Но когда они начинают играть все эти повторения, оказывается, что все не так уж легко; у Стива Райха очень тонкая работа с темпом, интервалами, громкостью каждого из инструментов. Вся композиция соткана как ковер, где музыка — это единый узор. Впрочем, у меня есть ощущение, что ситуация улучшается. Возможно, я и похожие музыканты будем принадлежать уже следующему «классическому» поколению. Ведь многие композиторы успевали покинуть этот мир раньше, чем их музыка становилась признанной, и тем более попадала в ранг классики. Хотелось бы все же, чтобы заслуги оценивались, пока ты жив. Но, сами понимаете, такое случается не всегда.
— Вы не испытываете своего рода творческого давления, когда от музыканта уже ждут новых и новых экспериментов и концепций?
— Наверное, мне везет. Публика хочет, чтобы я играл экспериментальную музыку, а мне нравятся эксперименты. Как ни забавно, я удобно сижу между разных стульев. Сейчас, конечно, мое пребывание в этом непонятном положении гораздо комфортнее, чем раньше. Но ведь когда ты пытаешься внедрить что-то новое, то не можешь быть пришпиленным к конкретному месту. Более того, если мне вздумается пойти нехоженым путем, то нужно будет избавиться от всех прежних ограничений и даже стереть из памяти уже сделанное. Опаснее, конечно, если ты думаешь, что изобрел нечто новое, а это хорошо забытое старое. Честное слово, если бы я знал про Джона Кейджа, когда по наитию начал препарировать фортепиано, то скорее всего сразу бросил бы эту затею. Хорошо, что к Кейджу я подходил уже годами позже. Его эксперименты и музыкальное мышление мне по-прежнему интересны. Я, можно сказать, поклонник. Хотелось бы верить, что у меня похожие взгляды.
— Чего вам хотелось достичь, или, наоборот, от чего отступить в новом альбоме «What If»?
— Я решил быть более точным в приемах и инструментах. Раньше я старался заполнять пространство, наверное, из-за опасения, что чего-то не хватит. В «What If» я принимал более ясные решения. Например, трек «Familiar Thing Disappear»: где-то синтезатор будет выть как бешеный, где-то просто повиснет тишина, а где-то — ритм, но очень тихий. Раньше я бы так не рисковал или мне казалось бы, что, скажем, перкуссии не хватает. Зато теперь одной простой партии мне достаточно. К тому же я определенно пытался не превращаться пианиста, играющего симпатичную фортепианную музыку. Хотелось еще дальше отойти от клише. В песне «I Can’t Find Water» довольно традиционная ритм-энд-блюзовая последовательность аккордов; не то, чтобы она была совсем уж стандартной и, возможно, ее уже кто-то когда-то использовал, но она мне очень понравилась. Зато в контексте композиции она буквально встает вверх ногами. Я искал новые пути объединения привычного и странного, пытаясь при этом не впадать в элементарное удовлетворение публики. Знаете, как ситуация в клубе, когда вроде бы и музыка играет неплохая, но тебе хочется не танцевать, а просто посидеть в углу с выпивкой и разговором.
— В этот раз в записи вы применили больше электронных инструментов.
— Я решил попробовать синтезатор Roland Jupiter-4. Он у меня уже лет пятнадцать, а я его до сих пор так и не использовал в студии. Я был ошеломлен, насколько глубоко ты можешь закопаться в звук, почти разобрать его ДНК. И «Юпитер» пошел в дело. У этой модели, кстати, есть прекрасная особенность — полифоническое глиссандо, голоса как будто отовсюду разом наваливаются. Все ударные звуки на альбоме, от бочки до перкуссии — это только фортепиано. Пришлось провести почти исследование как воспроизвести их в студии. На концерте, например, можно добиться необходимых низких частот с фортепиано и большими басовыми колонками, но в студии пришлось искать способы воссоздать этот глубокий бумкающий звук. В итоге, пришлось прибегнуть к гармонайзеру Eventide H3000, он поддал субнизких частот, и это отлично сработало.
— Насколько я знаю, вы еще использовали пианолу — пианино, играющее само по себе…
— Пианола программировалась компьютером — и у тебя свободны руки. Она играет, а ты можешь взять, например пачку сигарет и пробовать ее на струнах. Если сильно прижмешь, будет глухой звук, а если по чуть-чуть приподнимаешь, то звук раскрывается и становится звонче. У тебя в руках, по сути, оказывается фильтр частот, как в синтезаторе. Естественно, многое зависит от материалов. Допустим, пластик дает дисторшн и довольно странные частоты — это очень здорово. С пианолой на самом деле очень удобно работать, ты можешь больше времени проводить за экспериментами. На обычном пианино к тому же ты можешь сыграть только отдельный элемент композиции, а потом инструмент надо снова препарировать. На самом деле препарирование в основном можно разделить на три основные части, и каждая требует отдельного подхода. Ты можешь что-то добавить к звуку за счет материала, ты можешь гасить звук, или, наоборот, растягивать. Например, с помощью гитарного электронного смычка можно получить почти бесконечный звук — надо приложить к его струне и зажать правую педаль, и струна будет вибрировать сама по себе. А представьте, что можно применить сразу несколько электронных смычков — и взять аккорд… Способов и техник здесь, на самом деле, невероятное множество.
— Насколько тяжело повторить придуманный в студии звук в туре?
— Довольно тяжело. От концерта к концерту инструменты меняются, и каждый из них по-своему реагирует на препарирование. Например, если взять два разных рояля Steinway, то у них педаль демпфирования может быть настроена по-разному — сразу другой звук. Иногда, впрочем, я думаю, что это просто задачи, решения которых мне приходится находить. Мне нравятся перемены, они заставляют меня самого двигаться и изобретать. Представьте себе, что вы годами живете в одном и том же доме и каждое утро выходите за круассанами в ближайшую булочную. И в одно прекрасное утро дорога оказывается заблокирована — что делать? Ты вынужден идти окольными путями, и вдруг позади твоего дома обнаруживается прекрасное кафе, да еще и в прелестном саду. А ты из-за устоявшихся привычек все это время о нем даже не подозревал! Ты его нашел только из-за того, что ситуация заставила тебя изменить поведение. Новые залы, новые фортепиано — это тот же обход собственного дома. Иногда я сознательно соглашаюсь сыграть в незнакомой и непонятной обстановке, чтобы посмотреть, что за неожиданности могут случиться. Думаю, я и живу для того, чтобы все время учиться и расти.
— Как рассказывать истории через инструментальные вещи? Вот, композиция «My Kids Live on Mars», вот «Nature Fights Back» — идеи богатые, а под рукой препарированное пианино.
— Наверное, я это делаю так же, как художники раньше,— красками и деталями пытаясь выразить то, что видят за внешней оболочкой. Допустим, портрет короля — фигура, трон, скипетр. Но интереснее ассоциации, то, что неявно, но тоже обозначено на картине. Художник, рисовавший короля, мог и не находиться рядом с ним, ибо тогда он вынужден был бы всего лишь точно передать черты. Но если он не просто писал портрет, но думал о короле, могло возникать и что-то новое — это уже был король, но в представлении художника. Я не столько пытаюсь что-то конкретно придумать и описать тему в музыке, сколько складываю темы в корзину. У тебя есть та или иная композиция, есть набор тем, и в какой-то момент ты понимаешь, что та или иная вещь вдруг начинает с этой темой совпадать. В то же время музыка и сюжет развиваются в моих мыслях. В плане выражения я люблю оставлять себе определенную свободу и потом, когда музыка готова, ищу сочетания. Если я пытаюсь сочинить что-то на конкретную тему, то часто застреваю. Представьте: вместо того чтобы подойти к фортепиано и просто поиграть, ты сидишь и мучительно думаешь: «Ну как же мне описать заданную тему?»
— Вы сейчас, случайно, не скучаете по увлечениям молодости, когда играли в хип-хоп группе?
— Нет, нет. Но, если вдуматься, то частично я сейчас вернулся к той музыке с «What If». У меня есть даже хип-хоп версии композиций из него. Я, на самом деле, всегда любил хип-хоп — качающий бас, возможность потанцевать, мощный звук. Я и сейчас на концертах стараюсь достигнуть схожих ощущений. Мне важно не разделять музыку на то, что я сочиняю, и то, что мне просто нравится. Думаю иногда, что хотелось бы довести себя в этом отношении до некоего абсолюта. В идеальном случае это был бы концерт, в котором читался бы рэп, а потом сразу исполнялась необычная фортепианная вещь, за ней струнный квартет, такое я тоже сочинял — и дойти до техно. В идеальном мире для меня все музыкальные стили сходятся, но они не смешиваются, а существуют параллельно друг другу в едином контексте.