Высокое мещанство

Выставка искусство

В венском Бельведере проходит выставка "Это бидермейер?". Отсутствию восклицательного знака в названии удивился специально для "Ъ" АЛЕКСЕЙ МОКРОУСОВ.

В советские времена бидермейер считался мещанским искусством, причем в буквальном смысле — на картинах изображались, как правило, мелкие буржуа, да и заказчиками выступали они же. Социальная оценка течения сегодня не изменилась, изменился лишь ее полюс, из отрицательного он стал положительным. Эпоха от завершения венского конгресса в 1815 году до революций 1848-го и впрямь располагала к поискам безмятежности. Уставшая от беготни наполеоновских войск по континенту Центральная Европа мечтала об отдыхе. Он и наступил — в виде идиллических семейных сцен, солнечных, словно созданных только для прогулок пейзажей и портретов счастливых людей, не отягченных лишними хлопотами, погруженностью в мифологию или чтением газет.

Выставка в венском Бельведере называется "Это бидермейер? Амерлинг, Вальдмюллер и другие", вопросительный знак подчеркивает сомнения куратора Сабине Грабнер в том, что все показываемое — именно бидермейер. Но термины условны, история размывчата, а расширение границ только расширяет сознание. Формально куратору возразят многие, вопреки устоявшейся хронологии она показывает искусство начиная с 1830-х годов, а самые поздние работы на выставке датируются 1860-ми. Но спорные решения не всегда ошибочны — вот стиль в расцвете, а вот растворяется в последующих эпохах. А как "растворяется", если самые известные полотна того же Фердинанда Георга Вальдмюллера, считающиеся визитной карточкой течения, создавались уже в 1850-е годы? На выставке несколько его хрестоматийных произведений, в том числе "Утро праздника Тела Христова" (1857) и "Ранней весной в Венском лесу" (1861). Как и многие отобранные картины, они принадлежат Бельведеру. Запасники музея так хороши, что, кажется, можно было никуда не обращаться, обойтись своим материалом. Но работы привезли из музеев и коллекций Милана и Триеста, Любляны и Удине, много из частных собраний. Дело не ограничивается пересмотром хронологии, выставка вторгается в топографию, устанавливая новые границы на географической арт-карте.

Традиционно бидермейер ограничивают немецкоязычным миром, в Бельведере же включают в орбиту тех, кто находился под культурным влиянием Австро-Венгрии — Ломбардию, Венето, Чехию, Венгрию, территорию нынешней Словении... А вот Россия, спасшая венский трон от революции, в эту орбиту не входила — Австрия бросила Петербург в Крымскую войну, наших мастеров жанра "в комнатах" соотечественники причисляли к романтизму-реализму, хотя по стилю и духу это совершенный бидермейер. Многие полотна Тропинина смотрелись бы на выставке как родные, нашлась бы стена и для Брюллова (в каталоге о нем вспоминают как об авторе одной из известнейших картин века — легко догадаться, какой,— изменившей облик исторической живописи, а следом и бидермейера). Разница — в эмансипированных женщинах, у австро-немецких художников их все больше, те и детьми сами занимаются, и в шахматы мужчин обыгрывают, и рулеткой интересуются, вовсю готовясь к эре равноправия. Путешествия тоже отличительная черта, мода на восточное отразилась в "Эмире Ливана" (1843) Йожефа Борсоса из Национальной галереи Венгрии — на самом деле художник изобразил графа Эдмунда Зичи, вернувшегося из поездки на Ближний Восток. Это, а не мимимишки Вальдмюллера, и есть бидермейер. Правда, важны детали — в "Шахматной партии" (1839) Йозефа Данхаузера (его, а не Вальдмюллера куратор считает "главным по течению") светское общество изображено в салоне, где стоят скульптуры Геркулеса и Омфалы, напоминающие о последствиях мужской феминизации, а заодно и бэкграунде всего течения, оказывающегося на поверку далеко не мещанским. В нем много эротики, а "Дремлющая женщина" (1849) Иоганна Баптиста Райтера предвосхищает смелые ню Курбе.

Эклектизм бидермейера, его умение совместить идеальное и практическое, романтизм и ампир, был близок русской душе с ее мировой отзывчивостью. И если новейшую венскую живопись при Николае I знали у нас не очень хорошо, то с венской мебелью вообще и венскими стульями в частности дела шли гораздо лучше. Стулья показывают и в Бельведере, их веселые расцветки напоминают о том, как вытеснялся ампир — через изменение моды на орнаменты. Десять лет назад в Вене показали огромную выставку о бидермейеровском дизайне, залы были под завязку забиты расписными сервизами и платьями, тканями и серебряными кубками, диванами и научными инструментами.

На этот раз обошлись стульями, но и их хватило, чтобы было где присесть от удивления: и это бидермейер? Вспомнив, что тот же Данхаузер был еще и арт-директором самой модной мебельной фабрики в Вене, остается лишь согласиться: да-да, бидермейер, что еще?