Самое абсурдное слово, которое принято употреблять применительно к пьесам Эдварда Олби,— это слово "абсурдизм". Причем с какой стороны их ни разглядывай. В них нет ни дырок на месте причинно-следственных связей, ни представления о парадоксальности, абсурдности бытия как такового. И главное — в них нет самостоятельности по отношению к окружающему миру, той огнеупорной резистентности к реальности, которой отличается настоящий театр абсурда: про "Годо" Беккета или "Короля Убю" Жарри можно сказать, что они поднадоели, но едва ли — что они состарились вместе со своим временем. Поскольку историческое время в них изначально отменено. Про пьесы Олби можно со спокойной душой сказать, что они основательно устарели,— и это в данном случае будет комплиментом. Потому что эти пьесы, в частности, и стали тем мотором, который двигал искусство своего времени. И если, как известно, "до Сезанна французские рощи были похожи на Коро", то человек второй половины XX века лет 20-25 был похож на персонажа пьесы Эдварда Олби. Легендарные "Что случилось в зоопарке" (1958), "Кто боится Вирджинии Вульф?" (1962) и — особенно — "Смерть Бесси Смит" (1959) сегодня читаются просто как ранние образцы документального жанра вербатим.
Слово же "абсурд", особенно поначалу, было всего лишь защитной реакцией окружающего мира на эти пьесы. Не художественная классификация, а оценочное суждение, высказанное с целью самообороны. Потому что главное достижение Эдварда Олби — это создание такого извода психологического театра, в котором слова перестают быть средством общения и превращаются в средство нападения и защиты, буквально в оружие. "Кто боится Вирджинии Вульф?" недаром самая знаменитая пьеса Олби, потому что она этот прием не только использует, но и осмысливает. Четверо персонажей на протяжении всей пьесы занимаются тем, что наносят друг другу увечья разной степени тяжести, пользуясь только и исключительно словами. Диалог — больше вообще не способ сообщить друг другу что-то, а орудие пытки, хирургический инструмент, режущий, колющий, бьющий, плющащий предмет. Такого не знали ни тексты Чехова, ни тексты Юджина О'Нила и Теннесси Уильямса — более близких литературных родственников Олби, чем Беккет. Особенное "непотребство" его пьес состоит в том, что это жестокие ролевые игры с очень хорошо прописанными ролями. "Вирджинию Вульф" до сих пор играют на сценах мира, потому что с театральной точки зрения это по-прежнему один из самых выигрышных текстов для актерского квартета. Хотя и, повторим, уже очень устаревший.
Почему устаревший? С тех пор как Эдвард Олби вынудил своих героев произносить вслух все то, что люди вслух не говорят даже наедине с собой, прошло несколько десятилетий, в течение которых менялся не только театр. Как только мы привыкли к тому, что непроизносимое может звучать со сцены или с экрана, оружие это очень сильно затупилось и обесценилось. Пост-олбиевского человека словами не проймешь, он привык пропускать их не только мимо ушей, но и мимо нервов. Он с удовольствием расскажет всем желающим свою подноготную, включая и то, что предназначено только психоаналитику, и даже не поцарапается. А современный театр уже давно докапывается не до того, как вынудить людей говорить, а до того, "как их замолчать заставить". Никто больше не боится Эдварда Олби.