Однажды в 1970-е во время гастролей в Нью-Йорке Попов шутки ради пешком прошел от цирка до отеля, не разгримировавшись после представления. Шутка не удалась — ни один человек не обернулся вслед. Он сам рассказывал эту историю охотно, с комичным недоумением и без малейших признаков уязвленного самолюбия. Она в его рассказе была не про то, как его не узнали, а про сумасшедший город, в котором никого ничем нельзя удивить. Самому Попову народной любви хватало с избытком — в СССР и его окрестностях он пользовался примерно такой же известностью, как Гагарин. Вернее, известностью пользовались его костюм и грим. Красная нашлепка носа, "шахматная" кепка с торчащими из-под нее соломенными патлами, безразмерные штаны и ботинки — раз увидев, не забудешь.
Попов сам очень любил свою нелепость и не пытался с ней расстаться раньше, чем заканчивался очередной выход. Он не был клоуном-шутом в высоком смысле этого слова, как его коллеги — Енгибаров или Никулин (а позже — Полунин). Его изначальное амплуа и ремесло — коверный, человек на подхвате, человек — вставной номер, тот, кто отвлекает внимание на себя, пока на арене меняют реквизит между тиграми и силовыми акробатами. Но если у цирковой клоунады есть свой особый смысл и пафос, то он как раз и живет не в шекспировских шутах, а в таком коверном, которым — вне конкуренции — был Олег Попов. Это пафос пародии, в которую вложено не меньше мастерства, чем в оригинал. Пафос нелепости, требующей двойного умения: умения выполнить трюк с блеском и умения этот блеск скрыть. Попов был, кажется, последним великим клоуном, который мог сработать за всех остальных участников представления — от дрессировщиков до воздушных гимнасток,— делая вид, что он их всего лишь передразнивает. Показать залу человека, у которого ничего не получается. Человека, которого каждый раз только чудо спасает от провала — и даже от смерти. Олег Попов — это тот, кто чуть-чуть не оказывается в пасти тигра, почти падает с велосипеда, едва не роняет все свои шарики, тот, у кого карты вываливаются из рукава. И это и есть самый настоящий фокус. Из всех своих качеств сам Попов больше всего гордился не юмором, а немыслимой физической подготовкой, без которой он никогда не смог бы делать свои самые сложные номера — номера на так называемой свободной проволоке, не натянутой, а провисающей между стойками. Он ездил по этой проволоке на велосипеде, он на ней жонглировал, музицировал, сидел, стоял, лежал, кувыркался и бегал — как бы пародируя настоящих акробатов. Но дело в том, что чем сильнее натянута проволока, тем более надежной опорой она является. Чем меньше натяжение — тем меньше опора и больше опасность. Чем смешнее ты шатаешься, тем сложнее тебе устоять.
История, которую на протяжении десятилетий рассказывал своей публике Олег Попов,— это история о том, что смешной человек рискует собою чаще и сильнее, чем серьезный. К тому же публика этого риска, скорее всего, даже не заметит. Как не заметила она и того момента, когда "солнечный клоун" исчез с арен бывшего Советского Союза, уступив место серьезным людям и серьезному цирковому бизнесу. В котором для таких сложных нелепостей уже не было ни времени, ни места.