Акции "Роснефти" обновили исторические максимумы. В ходе торгов на Московской бирже бумаги росли в моменте на 7%. Взлет акций произошел на фоне новостей о покупке доли компании консорциумом, в который вошли швейцарская Glencore и суверенный фонд Катара. Исход приватизации не был известен до последнего, в Кремле заявляли лишь, что деньги от продажи пакета будут перечислены в срок. Глава "Роснефти" Игорь Сечин на встрече с Владимиром Путиным отчитался о сделке и поблагодарил президента за помощь. Ведущий "Коммерсантъ FM" Максим Митченков обсудил ситуацию с директором Фонда национальной энергетической безопасности Константином Симоновым.
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ / купить фото
— Для вас тоже новость о покупке пакета "Роснефти" инвестфондами из Катара и из Швейцарии стала неожиданностью?
— Не буду лукавить, я был сильно удивлен. Я все-таки тоже думал, что та схема, которую Сечин активно продавливал в последние месяцы — перевод акций из "Роснефтегаза" в саму "Роснефть" — является основной. Тем более, "Роснефть" разместила, как мы знаем, облигации на 600 млрд руб. Это как раз примерно та сумма, в которую обойдется пакет акций "Роснефти", и для других целей эти деньги были "Роснефти" не нужны абсолютно.
— Как выяснилось, теперь эти деньги направлены "дочкам" компании.
— Понимаете, они деньги взяли, которые были не нужны вообще. Теперь их надо куда-то рассовывать, потому что долги выплачивать нужно в долларах. Идея-то была простая: у "Роснефти" были деньги, но они были в долларах, а им нужны были рубли, чтобы в бюджет их отдать, вот и все. Они взяли деньги, а теперь, получается, схема рухнула.
— Вернемся к приватизации. Почему именно эти компании — из Швейцарии и из Катара — в итоге стали покупателями пакета?
— Сейчас активно обсуждается идея о том, что кто нашелся, тех и нашли. Говорится о том, что лихорадочно искали покупателей. Но это тоже странная история: зачем было лихорадочно искать покупателей? По большому счету, необходимости ни в какой суперспешке не было. Мы прекрасно понимаем, что с финансовой точки зрения у нас нет такой уж дыры в бюджете, можно было ее закрыть из фондов. На мой взгляд, идея о том, что нужно было кровь из носу найти деньги, чтобы закрыть дыру в бюджете, в чем-то придумана. Я думаю, что речь шла именно о том, как и между кем будут распределены акции "Роснефти". Это была достаточно серьезная аппаратная игра. Был вопрос не только в том, где найти деньги, а кому именно достанутся акции. Я думаю, что этот вопрос в данной ситуации является ключевым.
Если вспомнить политические события — аресты министров — в контексте этих историй, мы можем догадаться, что борьба за схему продажи шла до последнего дня и до последней минуты. Кстати, покупатели, мне кажется, в целом отражают интересы, с одной стороны, Сечина, с другой стороны, его оппонентов. В этом плане это классическая для России схема, когда Путин принимает решение яйца положить в разные корзины.
— Именно поэтому сделка проходила в тайне, все решения принимали в последний момент?
— Конечно, эти решения принимались в последний момент. Каждый пытался с президентом согласовать свою схему. Поэтому, кстати, схема, с одной стороны, очень красива с точки зрения презентации, потому что схема передачи акций из "Роснефтегаза" в "Роснефть" была бы просто неприличной, а теперь есть два внешних инвестора, и все выглядит супер, кроме одного: если действительно на "Роснефть" был такой спрос, почему нельзя было это сделать публично, провести аукцион или, может быть, конкурс и заработать больше на этом? Почему этого не сделали, на это мы с вами ответ дали. Вопрос был не в том, где найти деньги, вопрос был в том, кто получит акции компании. Этот вопрос — самый главный.
Мне кажется, у нас почему-то люди больше думают о том, что мы лихорадочно пытались $10 млрд на рынке найти, и никто их не давал, и мы заманивали инвесторов. Когда я слышу, что Катар заманили участием России в сделке по ОПЕК, у меня рот открывается, потому что Катар никакого отношения к сделке по ОПЕК не имеет. Катар не является крупным производителем нефти, и говорить, что он очень заинтересован в том, чтобы Россия сократила добычу на 300 тыс. баррелей, это какая-то очень фантазийная история.
— Это просто совпадение — решение России поддержать сделку с ОПЕК, а теперь и решение по "Роснефти"?
— Сделка с ОПЕК и история "Роснефти" — несвязанные истории. Вопрос именно в том, кому достанутся акции. Я уверен, что каждый из крупных политических игроков, который в этом принимал участие, предлагал своих внешних партнеров. Обратите внимание, что Катарский фонд и Glencore никак не связаны, это разные истории. В этом плане получается, что пакет поделили, на мой взгляд, между двумя политическими игроками, каждый из которых имел за собой крупного финансового западного партнера. Glencore —это известная компания, она в России с 1990-х годов работает, и сейчас не свои деньги в сделку вливает, а деньги целого, возможно, консорциума европейских банков.
— Многие уже заявили, что теперь правила игры поменялись и дали буквально зеленый свет западным игрокам для покупки российских активов. Вы такую версию поддерживаете?
— Очень любопытно то, что мы с вами сказали, что европейские банки дали деньги компании Glencore, и компания Glencore об этом публично сразу же заявляет. Я бы не сказал, что был какой-то запрет на работу с Россией, но то, что сейчас европейские структуры более спокойно к этому относятся, это факт.
Чего боялись европейцы? Они, конечно, боялись, прежде всего, что Соединенные Штаты начнут им выписывать иски за нарушение санкций. Пример BNP Paribas у всех, конечно, перед глазами. Все ожидают, что 20 января Трамп станет президентом, и его политика будет более спокойной по отношению к России, и объективно Европа станет дальше от Трампа, то есть Трамп не будет звонить каждый день из "вашингтонского обкома", как у нас принято говорить, и европейцам по башке давать за то, что они там что-то не сделали или сделали. В этом плане Европа понимает, что начинается другая эпоха, связанная с более самостоятельным процессом принятия решений. Европейские банки в этом плане уже чуть меньше смотрят на Соединенные Штаты и более самостоятельны в этих решениях. Это как раз отражается в том, что европейцы дали деньги на покупку "Роснефти", хотя, конечно, я думаю, что если бы 20 января Клинтон бы ожидалась в Белом доме, ситуация вполне могла быть иной.
— На фоне такого успеха с "Роснефтью", как вы считаете, в следующем году власти приватизацию продолжат?
— Вопрос хороший, потому что сказать, что у нас в закромах куча сладких активов, нельзя. А что еще мы можем интересного предложить на рынке? В этом плане какие-то истории известны, например, про Новороссийский порт. Но сказать, что у государства в загашнике лежат столь же лакомые активы, нельзя. В "Роснефти" доля теперь окажется чуть более контрольного пакета. Я не думаю, что дальше эта история будет продолжена. "Газпром" тоже продавать не собираются. В этом плане я не вижу еще каких-то сладких кусков, которые государство может предложить инвесторам, готовых налететь на них, как мухи на сладкие пирожки.