Выживший камикадзе, розовая бездна и любимый рёкан Ельциных

Корреспондент “Ъ-Lifestyle” КСЕНИЯ НАУМОВА отправилась на японский остров Кюсю, чтобы попытаться постичь загадочную японскую душу. А также чтобы зарыться в черный песок, помолиться крышке от кастрюли и заглянуть в глаза камикадзе.

Я стою на краю земли, пытаясь удержать на голове крышку от кастрюли. Деревянную крышку от японского котелка, самую обычную с виду, только исписанную пожеланиями. Вокруг — черная лава, излившаяся в море и застывшая береговой линией. Передо мной синтоистский храм, посвященный этой самой крышке. За ним — вулкан Каймондаке, который жители острова Кюсю считают соперником Фудзиямы. Вулкан спит, но вид у него опасный даже во сне.

Вообще-то остров Кюсю, на котором происходит дело, — место не то чтобы очень комическое, а вполне себе драматическое: здесь из-под земли вырываются струи горячего пара и вулканы посыпают пеплом города, здесь жили самые воинственные самураи, отсюда вылетали на задания летчики-камикадзе и здесь находится разрушенный атомной бомбардировкой город Нагасаки. Но в любой японской драме всегда найдется место абсурду — и абсурдом это будет только в представлении гайдзина.

В Японии то и дело видишь, слышишь и делаешь странные вещи, но примерно на второй день они начинают казаться совершенно нормальными. Японцы со своей знаменитой непохожестью, чтобы не сказать эксцентричностью, — на самом деле, конечно, самая понятная нация на свете. Если западную душу надо постигать долго и мучительно, плутая по ее темным закоулкам, как Раскольников по Петербургу, и обнаруживая все новые комнаты с тараканами, то логика японцев всегда восхитительно проста, как бы дико это все ни выглядело на первый взгляд.

***

В тот день, когда меня попутным ветром занесло в Фукуоку, крупнейший из здешних мегаполисов и пятый по численности населения город Японии, в нем провалилась земля. Перед вокзалом — огромная дыра, из-за которой к вокзалу не подъехать, пассажиры, едва сойдя с поезда, бегут на верхний этаж посмотреть сверху на провал, над дырой кружат вертолеты с камерами, а в самой дыре копошатся дорожные рабочие. Через неделю дыра исчезает, власти рапортуют об успешном ремонте. Ответ на вопрос, что это было, газеты дают какой-то не очень внятный: ну вздрогнуло что-то. Бывает.

Через месяц земля проваливается снова. И в этом вся Япония: упрямые люди на упрямой земле рядом с упрямым морем. Земля постоянно зудит землетрясениями, пыхтит вулканами, море накатывает штормами и цунами, а люди продолжают подхватывать палочками суши, петь песни в караоке и верить в Пикачу.

Японец не может себе позволить быть непредсказуемым — слишком уж непредсказуем мир вокруг него. Поэтому японец так ценит то, что повторяется из сезона в сезон. Из месяца в месяц. Цветение сакуры весной. Красные клены осенью. Сезон клубники или юзу. Восход солнца, в конце концов. А также Пикачу, Чебурашка и Мария Шарапова. Это вещи понятные, неизменные.

Фукуока, стремительно растущий город стартапов и молодежи, на фоне прочих японских мегаполисов — абсолютная вольница, а фукуокцы — такие японские неаполитанцы. Отсюда рукой подать через Корейский пролив до остальной Азии, поэтому Фукуока и выглядит как нормальный, шумный, раздолбайский азиатский мегаполис: семиэтажные рестораны «Все из краба», целые улицы магазинов уродливых вечерних платьев со стразами, кривые переулки, люди, одетые кое-как и не испытывающие по этому поводу никаких комплексов. В Токио с его кашемировыми барышнями такое представить сложно. При этом в Фукуоке какое-то феноменальное количество ресторанов, вошедших в Michelin, иные и со звездами. Не потому что тут какая-то особо высокая кухня, а просто фукуокцы очень не дураки поесть, и количество местных гастрономических форматов не поддается исчислению. Поскольку в Азии Michelin раздает звезды и одобрительные кивки гораздо легче, чем в Европе, Фукуока удачно попала под раздачу. «Будешь в Фукуоке, обязательно попробуй умегэмочи и икинариданго!» — пишет знакомая японка, узнав, что я лечу на Кюсю. Google рассказывает, что это местные рисовые сладости с начинками из бобов. Японец любой город первым делом пробует на вкус. И в Фукуоке уж точно есть что попробовать.

По вечерам на набережных и центральных улицах Фукуоки вырастают будочки, укрытые полиэтиленовыми занавесами, — ятай, уличные рестораны. Квадратная стойка, вокруг — барные стулья, за стойкой — повар, он же хозяин, который накидывает гёдза на пароварки или забрасывает собу в котел, успевая обмениваться репликами с клиентами. В Японии, где стритфуд-форматов осталось совсем немного, ятай — штука культовая, и остались они только в Фукуоке. Для японца поужинать в ятай — как для нас выпить водки в Масленицу на Красной площади и закусить блином с икрой: живая история. Ну и просто весело. Ятай собирают и разбирают каждый вечер заново: утром никаких признаков того, что вчера здесь был ресторан, вы не увидите. Существование ятай уже много десятилетий строго регламентировано. Например, гость не может в них стоять — это нарушение закона. О том, чтобы занять сумкой свободный стул, не может быть и речи. Идеальный ятай — тот, в котором заняты все стулья, посетители громко болтают и едят быстро, освобождая место для следующей волны голодных клерков или туристов.

Помимо ятая, еще один символ отличия Фукуоки от прочих японских мегаполисов — квартал Накасу, остров между двух рек. По японским меркам это очень злачный квартал, район красных фонарей, единственный в Японии, где бордели существуют на вполне законных основаниях и где обслуживают даже иностранцев. При этом гулять по нему можно хоть ночью в полном одиночестве, не будучи здоровым амбалом: ощущение, что попал в пикантный мультфильм. Никаких косых взглядов и запаха порока. Зато есть куча развеселых баров. Девушки на огромных каблуках с радостными улыбками кланяются потенциальным клиентам, те кланяются в ответ, все друг другом довольны.

***

Фукуока — город живой и забавный, но вообще большинство японцев едет на Кюсю, чтобы созерцать. Природу, самурайские сады, гейзеры. В префектуре Оита, в городке Беппу, любуются адом.

Если взглянуть на Беппу сверху, он весь дымится, то там то сям из-под земли вырываются струи пара. Часть из них местные жители приручили, заставили отапливать дома и обогревать онсэны.

«Девять адов Беппу» — девять природных чудес, вокруг которых японцы по своему обыкновению нагородили парки аттракционов. Какие-то из «адов» представляют собой горячие, почти кипящие озера удивительных цветов — в зависимости от того, какой минерал растворен в воде. Где-то из земли точно по расписанию бьет гейзер. Рядом — амфитеатр для туристов, которые дисциплинированно ждут очередного извержения. Один из «адов» представляет собой горячие бассейны с крокодилами. Разомлевшие в теплой воде твари выглядят и правда инфернально, и никакие пластиковые чертики, с которыми делают селфи японские семьи, не способны выбить из памяти жутковатую картину.

Ад номер пять — или шесть, или семь, счет быстро тонет в облаках вырывающегося из-под земли пара — несколько прудов размером с хорошую лужу, один розовый и пара голубых. Между прудами скачет похожий на бесенка служащий, выкрикивая по-японски что-то вроде «За мной, товарищи, не отстаем, поторапливаемся». Бесенок подскакивает то к одному, то к другому пруду, сдувает с сигарет пепел — лужи отвечают столбиками пара. Воспринимать это всерьез сложно, но толпа следует за бесенком как зачарованная. Если в какой-то момент отстать от толпы и вглядеться в умильно-розовую поверхность пруда, вдруг очень остро ощущаешь, что — черт возьми! — дна-то у горячей лужи нет, и это самые натуральные ворота в подземный мир, где живет очень жаропрочный дух ками, который наверняка знаком через одно рукопожатие с ками земного ядра. Может, поэтому и скачет вокруг луж смешной маленький человек с сигаретой, может, для этого и понаставили здесь карикатурных чертей — иначе было бы слишком страшно смотреть в эту розовую бездну.

***

«Вы очень хорошо управляетесь с палочками, — улыбается красивая пожилая женщина в роскошном кимоно. — А знаете, Татьяна Ельцина в этом самом ресторане когда-то училась есть палочками».

Женщина — хозяйка рёкана Ibusuki Hakusuikan, и мысль о том, что мы не первые русские в этом городке с рискованным названием Ибусуки, что до нас здесь бывал еще как минимум Борис Николаевич Ельцин с семьей, не сразу укладывается в голове.

В Ibusuki Hakusuikan приезжают, чтобы зарыться в песок. Буквально. Приходите в онсэн, покупаете за тысячу йен «песочную ванну, одна штука» и в длинном ситцевом халате пристраиваетесь в очередь за делегацией японских бабушек и дедушек. Очередь подходит, вас просят прилечь на горячий песок и сверху накидывают холмик теплой сыпучей субстанции. Детокс, избавление от радикулита, спасение души.

«15 минут!» — служащий решительно показывает на часы. Вставать из могилки весело — можно представить себя Умой Турман в «Убить Билла».

Любовь семьи Ельциных к этому месту на краю земли, к слову, имеет довольно логичное объяснение: хозяин отеля много лет работал в России, в представительстве Mitsubishi, и даже немного говорит по-русски. А отец его, открывший когда-то отель на волшебных черных песках префектуры Кагосима, — один из выживших летчиков-камикадзе. Он уже было сел в самолет, чтобы совершить токко, последний вылет, но самолет не завелся. А пока ему готовили новый, война закончилась.

С камикадзе в префектуре Кагосима, где находится отель, вообще многое связано — именно здесь находилась база, с которой большинство из них вылетало навстречу смерти.

***

В городке Каноя по обочинам дороги стоят каменные фонари. Ровным числом 1036. Каждый посвящен одному из 1036 летчиков-камикадзе, погибших во время Второй мировой.

Дорога ведет к Музею мира Чирана, в народе его называют просто «музеем камикадзе». Это на удивление светлое и грустное место, а вовсе не зловещее, как мог бы предположить несведущий гайдзин. 1036 фотографий и прощальных писем — даже не зная японского, смотришь на размашистые иероглифы и видишь и молодость, и трепет, который чувствовали камикадзе перед вылетом. Все стены завешаны фотографиями 20-летних юношей со сжатыми губами. Самому младшему было 17 лет. Видно, что в глубине глаз затаился страх, но они храбрятся и искренне верят, что они — последняя надежда Японии.

В Японии камикадзе до сих пор — герои. Простому японцу неважно, что во всем мире летчиков-самоубийц считают исчадиями военного ада. Японцу важно, что они умерли красиво. В Музей мира водят школьников, в холле висит романтическое полотно, на котором падающего с небес летчика поддерживают нимфы — ни дать ни взять снятие Иисуса с креста.

В Японии сейчас находятся противники героизации камикадзе, но их немного. Потому что, если признать молодых пилотов фанатиками или жертвами военных игр, получится, что они погибли напрасно и, главное, некрасиво. А этого японцы допустить не могут.

***

Японцы, будучи самой долгоживущей нацией на планете (после жителей Монако, но это скорее статистический парадокс), как никто другой, ощущают, насколько жизнь на самом деле коротка. Потому что все, даже городские японцы, живут бок о бок с неосязаемой вечностью. С теми самыми духами ками, сущностями всего и вся — и величественного вулкана Каймондаке, и кастрюльной крышки, которую однажды прибило к черному берегу, родившемуся из лавы этого самого вулкана.

На Кюсю понимаешь, каково это — жить на вулкане, на неостывшей земле, на горячем песке. Это на самом деле очень спокойная жизнь. Местные жители откуда-то точно знают, что следующей весной опять зацветет сакура, а осенью начнут краснеть клены, созреет хурма и лимоны, под соленой росой зазеленеет чай, рыбаки привезут улов полосатого тунца, а на старой фабрике разольют новую партию рисовой водки соджу.

А город Кагосиму, например, опять засыплет пеплом — на улицах стоят специальные контейнеры для сбора пепла, который не годится на удобрения, зато идет на сувениры. А на набережных Фукуоки завтра опять выстроятся времянки-ятай. И привезут школьников смотреть музей самураев. И эта уверенность в завтрашнем дне никак не связана с курсом йены. Только с верой в ками. Бессмертное не умирает.

____________________________________________________________________

Ксения Наумова