Парижская опера открыла балетный сезон-2016/17 программой одноактных балетов Сегал/Пек/Форсайт/Пайт. Самым ожидаемым событием вечера стала мировая премьера канадского хореографа Кристал Пайт "The seasons' canon" на авторскую интерпретацию Макса Рихтера "Времен года" Вивальди. Из Парижа — МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА.
По задумке хореографа Кристал Пайт танцевальные трансформации должны олицетворять переменчивость природы
Фото: Julien Benhamou / Opera national de Paris
Премьера балет
Первый вечер балетного сезона в Opera de Paris по традиции начался с грандиозного дефиле. Этот впечатляющий балетный парад, которого нет ни у одной труппы в мире, придумал Лео Стаатс еще в 1926 году, а с 1946 года Серж Лифарь его сделал регулярным. Под марш из "Троянцев" Берлиоза из недр сцены — утопающего в золоте и зеркалах Grand Foyer — торжественно вышагивает балетная армия Opera de Paris: от волнующихся "крысят" — учеников школы до царственных этуалей — прима-балерин и премьеров. Сегодня в труппе их 17. Этот выход — демонстрация трехвековой мощи французской школы, которая выпускает не просто вымуштрованных у балетного станка бойцов, но универсальных артистов, способных танцевать любой репертуар — от "белой" классики до экспериментальных перформансов. И открывающая сезон программа лишнее тому доказательство.
Премьера "The seasons' canon" Кристал Пайт, запланированная еще экс-худруком балета Бенжаменом Мильпье, подавалась как событие исключительное: одна из звезд современной хореографии, основательница канадской труппы Kidd Pivot, до этого работавшая и с Уильямом Форсайтом во Франкфуртском балете, и с Иржи Килианом в NDT, впервые ставит в Парижской опере.
В глубине сцены в отблеске фонаря копошится груда плотно сцепленных тел. Лиц их не видно, разобрать, кто мужчина, кто женщина, непросто — ноги скрывают широченные штаны, торсы затянуты в купальники телесного цвета. Этот единый организм (а в балете занята треть труппы, более пятидесяти человек) пребывает в постоянном движении: то пускает меланхоличные волны, то пружинит в какой-то ритуальной пляске, то его раздирает в разные стороны. Но, даже распавшись на части, сохраняет свою целостность.
Если для Килиана, которого Пайт называет одним из учителей, телесная экспрессивность — форма высокой поэзии, то сама она лихо рифмует "розы-слезы", насыщая хореографический текст вторичными танцевальными оборотами. Ее движение, всегда уверенное и сильное, работает не само по себе, а на эффектную картинку-образ. Женская группа напоминает безголовых цыплят для жарки: над ними, властно растопырив свои длинные худощавые руки и ноги, словно ожившая скульптура Луиз Буржуа, доминирует самка-паучиха Мари-Аньес Жило. Мужская сцена выглядит поединком самураев — трюки поизощреннее, выпады поглубже, лица посерьезнее. Душераздирающее адажио заканчивается отчаянным объятием в прыжке в темноту, а трюк со словно ожившим гигантским скелетом, из которого то и дело выпадают "позвонки"-тела и "ребра"-руки, еще до премьеры разлетелся по социальным сетям. По задумке Кристал Пайт эти танцевальные трансформации должны олицетворять переменчивость природы: следовать "Временам года" Вивальди старался и переписавший их композитор Рихтер, и сама хореограф. Под финал на сцене разыграется снежная буря, неуправляемая безликая толпа поработит последнего восставшего, и зал взорвется стоячей овацией.
И все бы ничего, если бы в программе вечера перед "The seasons' canon" не стояла свежайшая премьера прошлого сезона, один из лучших балетов Уильяма Форсайта "Blake Works I" ("Ъ" писал о нем 15 июля). Там, где Кристал Пайт на разрыв аорты ищет границы телесных возможностей, Форсайт, игриво виляя бедрами в такт песен Джеймса Блейка, просто говорит, что их нет. В своем первом за двадцать с лишним лет балете для Парижской оперы он дал высказаться и Петипа, и Баланчину, перемешал менуэт и вогинг, джаз и хип-хоп и остался при этом в рамках академической культуры. Более того, никогда раньше хореограф-реформатор не говорил на классическом языке балета с таким удовольствием и упоением. Причина тому молодые артисты труппы, чья выучка и универсальность сразили мэтра. Из этуалей танцует только Людмила Пальеро, да и та резвится, как подросток. С июльской премьеры эта банда балетных классиков, кажется, еще больше вошла во вкус дозволенного озорства.
На этом фоне совсем уж беспомощным выглядел физкультурный балетик "In creases" Джастина Пека на музыку Филипа Гласса. За парижское продвижение американского молодого хореографа ратовал экс-худрук Бенжамен Мильпье, и французские артисты, как могли, облагораживали его сочинения. Теперь же, когда господин Мильпье пустился в свободное плавание, особо усердствовать нужды у них нет. Тино Сегал — модный визуальный художник, обладатель "Золотого льва" Венецианской биеннале в 2013 году, мастер перформансов, где перемешаны звук, движение, слово, картинка,— тоже протеже бывшего балетного руководителя Парижской оперы. Его премьера "Без названия" завершала вечер. Заморгали лампочки вокруг плафона Шагала, почтенный красный занавес начал судорожно открываться и закрываться, обнажились технические внутренности сцены. Из Grand Foyer на авансцену, не поворачиваясь лицом к залу, засеменила одинокая балерина в репетиционной форме. Появились еще несколько, свой класс они закончили в оркестровой яме, а танец начали уже в зале. Разбросанные по всем этажам и ложам артисты бились в трансе едва ли не на коленях у зрителей. Так, по всей видимости, в представлении художника Тино Сегала и его покровителя Бенжамена Мильпье должно выглядеть альтернативное дефиле в Парижской опере. Можно счесть большой удачей, что у первого хватает работы в музеях, а второй отныне вернулся внедрять свои творческие идеи в Лос-Анджелесе.
Интервью с директором Парижской оперы Стефаном Лисснером читайте в ближайших номерах "Ъ"