Восток — дело громкое

"Любовь Данаи" Рихарда Штрауса на Зальцбургском фестивале

Фестиваль опера

Фото: Salzburger Festspiele / Forster

Зальцбургский фестиваль представил новую постановку предпоследней оперы Рихарда Штрауса — "Любовь Данаи". Режиссером спектакля стал Алвис Херманис, превративший псевдомифологический штраусовский раритет в пестрое панно ориентального стиля — с тюрбанами, паранджами и живым осликом. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ (AD).

В это сложно поверить, учитывая традиционное зальцбургское благоговение по отношению к Рихарду Штраусу как к одному из отцов-основателей фестиваля, но до сих пор "Любовь Данаи" в Зальцбурге ставили только дважды, с огромным по меркам фестивальных летописей интервалом — в 1952 и 2002 годах. Да и первоначальная судьба этой "веселой мифологии в трех актах" сложилась не самым беззаботным образом. Нечто легкомысленно-сатирическое, рядящееся в античные одежды на манер вольнодумных диалогов Лукиана Самосатского, композитор задумал еще в 1919-м, рассчитывая посмеяться над опереточной сумятицей послевоенного устройства старого континента. Только через два года он получил от Гуго фон Гофмансталя сценарный набросок будущей "Данаи", но надолго убрал его под сукно, вернувшись к замыслу уже после смерти Гофмансталя, в ставших уже совсем не опереточными 1930-х. Йозеф Грегор переработал гофмансталевский эскиз в полновесное либретто, на что опять ушло много времени, и опера была окончена только в 1940 году. Хотя Штраус хотел отложить премьеру до мирных времен, ее уже было подготовили в Зальцбурге летом 1944 года, но случилось покушение на Гитлера с последующим геббельсовским запретом на увеселительные мероприятия. Дирижер Клеменс Краус, используя все связи и все аргументы (Штраусу тем летом исполнилось 80), выбил разрешение на один закрытый прогон оперы, но и только.

Либретто "Данаи" с его намеренно поверхностными и вольными, немножко в духе "Прекрасной Елены" отсылками к мифологической классике напоминает гривуазно-нравоучительную сказку из какого-нибудь позднего французского XVIII века. Юпитер, устав от ревнивой бдительности своей супруги, находит простого погонщика ослов Мидаса и вручает ему царство вкупе с известным даром превращать все в золото. Мидас должен посвататься к влюбленной в магический блеск золота Данае, чей царственный отец промотал казну и такому зятю радешенек. Мидасу, однако, предлагается быть мужем Данаи лишь для проформы, а его место в супружеской постели рассчитывает занять громовержец. Но Даная предпочитает Мидаса, даже лишенного и короны, и богатства, и дара. Пришедший в нищую хижину супругов с последними увещеваниями Юпитер получает окончательный отказ и с грустью откланивается.

Декорации для нынешнего зальцбургского спектакля, которые придумал сам Алвис Херманис, отвечают на этот сентиментально-легкомысленный тон предельно скупо — огромная белая стена, как будто бы облицованная плиткой, и ступенчатое возвышение перед ней. Оживляют, причем решительно, этот фон бесчисленные восточные ковры, которые то свешиваются задником, то ткутся, то устилают полы, то проецируются на стену крупными орнаментальными полосами. Отчаянно расцвеченные костюмы, придуманные художником Юозасом Статкявичюсом, тоже выглядят пародийно-ориентальными (безразмерные тюрбаны, шаровары, широкие, как Черное море, и так далее) и уместнее были бы даже не в "Женщине без тени", а в "турецкой церемонии" из еще одного не чужого для Штрауса произведения — "Мещанина во дворянстве". Откуда в "Данае" именно вот этот цветастый узорчатый Восток (сам Херманис его возводит к Баксту, но видел бы это Бакст, право слово), загадка не очень проницаемая. Может быть, режиссер нашел на современной политической карте малоазиатское царство Мидаса, основателя Анкиры, нынешней Анкары.

А может быть, кто знает, интуитивно отозвался таким образом на орнаментальность партитуры, затканной и бурлеском, и сияюще-томительными длиннотами без всякой жалости к певцам: финальный дуэт, где Даная, что Иван Карамазов, "почтительнейше возвращает билет" отцу богов и людей, продолжается добрых сорок минут. Партитуру эту маэстро Франц Вельзер-Мест, дирижировавший Венскими филармониками, представил деловито, стройно, с внятным чувством формы и заботливостью по отношению к певцам, но и не более того. Заслуженный немецкий тенор Герхард Зигель, певший Мидаса тяжело, с некрасивым тембром и к третьему акту явно надсадно, не самая большая кастинговая удача довольно добротной в остальном интернациональной певческой команды (где, между прочим, нашлось место и выпускнику молодежной программы Большого Павлу Колгатину). Во всяком случае, частый участник зальцбургских премьерных ансамблей последних лет — польский бас-баритон Томаш Конечный при не ахти какой глубине в смысле рисунка роли брал свое объемом, мощью и культурностью вокала. И уж точно превосходной Данаей оказалась Красимира Стоянова, вопреки ожиданиям продемонстрировавшая куда более роскошную вокальную форму, чем два года тому назад, когда она пела в Зальцбурге Маршальшу в "Кавалере розы".

Коли вычесть настойчивую пестроту и в общем-то вполне дельно работающую сценографию, то запоминающегося по собственно театральной части в спектакле останется не так много. Например, неожиданно эффектная сцена сна Данаи с полагающимся по мифу золотым дождем (решенная абстрактно и без оглядки ни на климтовскую, ни на какую бы то ни было еще живописную "Данаю") — над спящей героиней внезапно распахивается посреди бескрайней нудной стены горящее золотом пространство с двигающимися в нем танцовщицами (хореография Аллы Сигаловой), которые выглядят как ожившие позолоченные статуи. Потом они, с позолотой и без, принимают не всегда ловкое участие в событиях на правах миманса и в последнем акте, сопровождая обнищавшую Данаю, усаживаются за выстроившиеся на авансцене бессчетные ковроткацкие станки, одевшись в ближневосточные белые балахоны с чадрами.

Если у публики и возникли в этот момент нервные ассоциации с валом новостей по поводу мусульманского дресс-кода и всего, что с ним связано, то у нее была возможность сполна отвести душу на зрелище мимимишного ослика (точнее, юной ослицы по имени Эрна, которая после премьеры проснулась в своем роде знаменитостью), за последний акт два раза застенчиво проходящего по сцене в напоминание о роде занятий Мидаса. Четыре года назад, когда Алвис Херманис дебютировал в Зальцбурге, а заодно и вообще в оперной режиссуре достопамятной постановкой "Солдат" Циммермана, он тоже выводил на сцену животных. Но если в "Солдатах" ходящие кругом лошади выглядели как важный кусочек убедительной структуры метафор, то явление ушастой Эрны в "Любви Данаи" смотрится как старая добрая палочка-выручалочка: не знаешь, что сказать в данный конкретный момент,— выведи на сцену умильную живую скотинку.

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...