Из ситуации 2016 года первый Большой Экономический Кризис в истории России, кризис 1998 года, имеющий даже собственное устойчивое название — дефолт, оценивать очень сложно. С технической точки зрения дефолт описан как раз достаточно неплохо, и даже при всей запутанности политической механики событий лета 1998 года понимание того, «как это могло случиться», получить не так сложно. В такого рода кризисы входили многие развивающиеся страны, дискоординация действий политических и экономических властей с последующими хаотическими попытками выйти из довольно обычной для экономиста ситуации неудачным «силовым рывком» также понятны. В общем, причины того, почему 17 августа 1998 года Россия, вопреки всем рациональным советам и МВФ, и Всемирного банка, и ЦБ, и Минфина, применила сразу все стандартные средства защиты от невозможности платить по госдолгу — и девальвацию, и дефолт по госбумагам, и замораживание средств иностранных инвесторов на счетах, и конвертацию долга, существуют. Представьте себе небольшой пожар в доме, который рьяно тушат конкурирующие группы пожарных, стремящихся получить статус Главной Пожарной Бригады. Одна группа тушит пожар из огнетушителей, другая сверху засыпает первую группу песком, третья поливает первую и вторую водой из брандсбойтов, четвертая баграми растаскивает горящую конструкцию, попутно зацепляя этими баграми коллег, пятая раз в десять минут сбрасывает на всю компанию пять тонн какой-то непонятной пены. Над всем этим кружит вертолет, из которого главнокомандующий орет что-то ободряющее, но плохо слышное всем участникам мероприятия, а погорельцы норовят отодвинуть пожарные цепи и вынести из дома любимое кресло. Понятно, что в такой конструкции дом неминуемо сгорит — что, собственно, и произошло, пожар — дело житейское, на месте пепелища довольно быстро, уже в 1999 году, начнет воздвигаться новое и гораздо более современное строение.
Заместитель главного редактора “Ъ” Дмитрий Бутрин
Фото: Денис Вышинский, Коммерсантъ / купить фото
Но главная проблема, связанная с восприятием дефолта 1998 года, лежит скорее в политической и даже в психологической плоскости. Экономический спад 1990–1996 годов был вполне естественным и, в общем, не воспринимался именно как кризис в классическом описании экономистов: кто-то считал происходящее катастрофой советской экономики, кто-то — транзитным периодом, кто-то — наложением обычной рецессии на реформы. Население, судя по опросам, отчасти считает и по сей день дефолт 1998 года логичным продолжением всей начавшейся еще в конце 1980-х программы либеральных реформ. Тем не менее для большинства кризис 1998 года — это именно кризис, быстроразвивающееся единичное событие, имеющее собственные последствия. И последствия эти назвать почти никто не может.
Проблема в том, что из происходящего экономика России вышла почти мгновенно. Уже в 1999 году резкий экономический спад сменился достаточно устойчивым ростом, который не прекращался, по сути, до лета 2008 года. Мало того, выход из кризиса с формальной точки зрения осуществляла команда премьер-министра Евгения Примакова, с точки зрения персонального состава минимально приспособленная к тому, чтобы заниматься выводом экономики из кризиса. Существует даже точка зрения, с которой отчасти согласен и я, согласно которой главным благотворным влиянием этого правительства на ситуацию было практически полное невмешательство в происходящее — из-за неспособности хоть что-то сделать. В результате у жителей России сложилось весьма обманчивое впечатление: экономический кризис — это болезненно, но в целом не так страшно. Что бы ни натворили конкурирующие пожарные команды, во-первых, это пройдет уже через год-два, во вторых, новое экономическое здание на месте горящего можно построить еще за два-три года, и оно будет лучше, чем то, что стояло на этом месте рядом. В третьих, очень важно спасти из огня любимое кресло — а стены, да бог с ними, со стенами, наживем новые.
Эта крайне опасное заблуждение было блестяще закреплено следующим Большим Экономическим Кризисом — лета 2008 года. Все происходило даже по лучшему сценарию: пожарные конкурировали друг с другом без особой ярости, почти никого не засыпали песком и не зацепили багром, главнокомандующий с вертолета говорил довольно внятно и снизу его хорошо слышали. Наконец, все кресла удалось вытащить, и даже стены толком не сгорели — уже в 2011 году никаких последствий кризиса, в общем, уже почти и не было заметно.
И это огромное заблуждение. Даже экономические последствия дефолта 1998 года, не говоря уже о кризисе 2008–2009 годов, ощущаются до сих пор — это и сверхконцентрация в экономике, и резкое повышение роли госбанков в жизни предпринимателей, и корпоративный патернализм, и долгий период долларизации депозитов, и явная слабость финансовой системы, и отказ от работы с Россией целой группы иностранных инвесторов (последние два фактора — прямой результат дефолта, из которого мы в этом смысле не выбрались и по сей день). Восприятие же текущего экономического кризиса, начавшегося в 2014 году, тем более искажено памятью двух удачно пережитых экономических неудач. Это хорошо видно по колебаниям настроений у предпринимателей, ежемесячно фиксируемых исследователями ВШЭ и РАНХиГС. С одной стороны, они понимают, что происходящее сейчас не может закончиться быстро и легко. С другой стороны, они помнят, что был дефолт 1998 года, из которого вышли относительно быстро и вроде бы без потерь. Подумаешь, эка невидаль — кризис, все начнет восстанавливаться уже осенью 2016 года, и снова будет рост ВВП и процветание.
Не будет. Оба Больших Экономических Кризиса — 1998 и 2008 годов — происходили на фоне бурной и в целом позитивной трансформации экономических институтов. Кризис 2014–2016 годов — это кризис, который совпал с финалом периода экстенсивного роста. Без падения цен на нефть летом 2014 года экономика России перестала бы расти выше 1–2% в год ориентировочно в 2017 году, и в ситуацию минимум пятипроцентного роста она вернулась бы даже при идеально проведенных реформах не ранее 2021 года. Сформировавшееся дефолтом 1998 года и подкрепленное кризисом 2008 года мнение о безопасности и краткосрочности любых экономических кризисов в России — ошибка, которая может дорого стоить любому предпринимателю: нельзя начинать инвестиционный проект в уверенности, что мы накануне нового взлета. Уже летом текущего года попытки сделать вид, что выход из кризиса не за горами, уже привели к парадоксальной ситуации — симптомам перегрева в экономике при снижении ВВП. И это неудивительно: метафора неверна, кризис не аналогичен пожару, кризис нельзя тушить — его следует предотвращать. Необходимо забыть опыт дефолта 1998 года: он в лучшем случае бесполезен, а на деле — источник дополнительных проблем.
