Чистый нью-йоркский акцент

Неоклассическая программа в Парижской опере

Премьера балет

Фото: Sebastien Mathe / Opera national de Paris

В Opera Garnier представили вечер одноактных балетов — "Семь сонат" Алексея Ратманского, "Duo Concertant" Джорджа Баланчина, "Другие танцы" Джерома Роббинса и "In Creases" Джастина Пека. МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА считает, что эта программа — одна из немногих репертуарных удач краткого правления Бенжамена Мильпье.

В своей репертуарной политике Бенжамен Мильпье, выучившийся и сформировавшийся как артист в Нью-Йорке, предсказуемо отдавал предпочтение американским хореографам. И в двух сезонах, которые он успел составить на посту худрука балета Парижской оперы — текущем и следующем,— Баланчин и Роббинс выскакивают через раз, причем в самых неожиданных комбинациях. Новая программа, объединяющая хореографов-неоклассиков трех поколений,— тот редкий случай, когда все на своих местах, друг друга дополняют и украшают. Открывают вечер "Семь сонат" (2009) Скарлатти в хореографии Алексея Ратманского. Получасовой балет для фортепиано и трех пар стал одной из первых постановок Ратманского для ABT после ухода из Большого театра. Теперь он перенес его на парижскую труппу. При всей внешней незатейливости технически этот балет коварен: артистам нужно не просто виртуозно и бегло проговаривать академические скороговорки Ратманского, но и делать это играючи, улавливая его фирменные интонации — тут шаловливо вильнуть в сторону, там юрко скользнуть вниз, потом вкусно затянуть окончание фразы и взвиться в маленьком прыжочке, словно цокнуть напоследок языком. Эти нюансы неплохо удались молодым артистам Пак Сэ Ын, Марку Моро и Антонио Конфорти, а вот их коллегам рангом старше — этуали Лоре Эке и первому танцовщику Одрику Безару при уверенной технике не хватало самоиронии и легкости.

И без того богатая коллекция балетов Джорджа Баланчина в Парижской опере пополнилась "Duo Concertant" (1972). Девушка, юноша, фортепиано и скрипка — так резюмировал основатель NYCB свое па-де-де на любимую музыку Игоря Стравинского. Композитор написал ее в 1931 году в период увлечения буколической поэзией. Эта же лирическая умиротворенность считывается и в танце: к пяти музыкальным фразам Баланчин сочинил четыре хореографических этюда (первый пара слушает неподвижно, стоя за фортепиано) — от бойкого дуэта, в котором артисты механическими движениями рук и ног имитируют не то часовой механизм, не то метроном, до пронзительного адажио в конце, когда в полной темноте прожектор выхватывает лишь фрагменты тел. Для этого балета в парижской труппе нашлась подходящая поэтическая пара этуалей — Мириам Улд-Брам и Карл Пакетт. В иных партиях их положительность кажется чересчур пресной, а тут она пришлась кстати. Вслед за смычком их тела томно льнули друг к другу, трепетали под дрожь клавиш, они обменивались нежными прикосновениями и взглядами и живописно замирали в позах, словно фарфоровые статуэтки.

Темной лошадкой в компании мэтров был Джастин Пек. Для хореографа это дебют в Парижской опере. Плодовитый американец к своим 29 годам уже успел распрощаться с танцевальной карьерой и преуспеть на хореографическом поприще в NYCB — критики в Нью-Йорке давно возвели его на современный олимп как их "неоклассическое все". Похвалы и сегодня кажутся преувеличенными, но уже более обоснованными. В "In Creases", хотя и созвучном "кризису", хореографа волнует семантика трансформаций — делить, изгибать, комкать. Пек ставит перед собой задачу из области физики: наэлектризовать группу из восьми танцовщиков. Партитура Филипа Гласса "Четыре движения для двух фортепиано" (инструменты расположены тут же, на сцене, друг напротив друга — как провода, соединенные встык), может быть, и добавила бы энергии, но музыку минималиста современные хореографы используют так часто, что красивая однообразная пульсация с каждым новым спектаклем звучит как заезженная пластинка. За последние несколько лет почерк Пека заметно окреп. У "In Creases" многослойная неочевидная структура: артисты сбиваются в дуэты, тройки, четверки, группы, как в калейдоскопе, напоминая то бодрых советских физкультурников, то свингующую американскую молодежь, и следить за этой бурлящей массой — а на премьеру Пека бросили молодое поколение труппы — не скучно, но до желаемого эффекта электрошока автору еще далеко.

А вот на давно знакомых парижской публике "Других танцах" Джерома Роббинса на музыку Шопена напряжение в зале подскочило в разы. Причина тому — исполнители, этуали Людмила Пагльеро и Матиас Эйман. Из недавних травм эти перфекционисты вышли не просто как новенькие, но и голодные до сцены. Такой чистоты танца сегодня в труппе, пожалуй, больше никто не демонстрирует. У Эймана легчайший прыжок и роскошный баллон — кажется, что воздух сам его держит. Внешне неприметная Пагльеро на сцене преображается до неузнаваемости — стиль танца этой балерины безупречен, флиртует она тонко, покоряет вкусно, не позволяя себе ни одного проходного па. Про сценическую химию и физику эти двое точно знают все, и не по учебникам.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...